Мальвина без Пьеро.

      Осенние листья кружили по городу, убивая, угнетая прохожих, которые, без зазрения совести, ненавистно хмыкали и шли куда-то. Одна из толпы – Гермиона Грейнджер. Естественно, работает в Министерстве Магии, что и является угнетающе, ведь на неё надеялся весь Магический Мир, а она что?       Она всего лишь повиновалась Гарри, который пригласил её работать вместе. Без Гермионы он никто. Все никто.       Гермиона пыталась найти глазами знакомую фигуру. Зачем? Чтобы не чувствовать себя брошенной, забытой, никому не нужной. Очередная пустая прогулка. Прогулка не для чего. Прогулка не для кого.       Она давно потеряла надежду на что-либо, и искала утешение в этих самых прохожих. Она кидалась им под ноги, как бросаются под поезда собаки. Она искала утешение и ласку, но получала удары по морде и лапах.       Она была для них псом.       А сердце бешено стучит в ритме кометы. Ведь иначе не возможно. Иначе нельзя.       Гермиона старалась быть более естественной, старалась быть собой. Пусть среди этих пустынных, холодных улиц старого магического Лондона.       В голове тот же час заиграла песня «Падает, падает Лондонский мост…». Её бесила эта песня. Она ненавидела её. Из-за реальности. Из-за того, что убивает.       Но больше этой ненависти к песни, была ненависть к самой себе.       Слабая.        Без стержня.       И в голове снова и снова звучали слова Рона:       «Найди сначала себя, а потом цепляйся к другим»       Он хотел сделать хорошо. Он хотел сделать. Доказать Гермионе, что не все так гладко, как она выдумывает. Какое же это паршивое слово - "выдумывает".       Настроение падало с каждой новой строчкой песни, которая не прекращала играть в голове девушки. Ей казалось, что она сошла с ума. Потому что так, наверное, и есть. Каждая нота. Каждая гребанная нота сводила с ума, убивала, угнетала.       Но Гермиона шла. Шла, зная, что ждет её впереди. Обиды, слезы, работа и снова пустота. Пустота, в которой она жила всегда. Начиная со знакомства с юными волшебниками. Или, может быть, с одним юным волшебником имя которого раздражает Грейнджер. Драко Малфой. Этот чертов мальчишка, из-за его колких комментариев она чувствовала себя ничтожеством, вновь и вновь умирая под пристально-холодным взглядом.       Ты поганая грязнокровка!       Слова сочились с гневом, с обидой, с ненавистью. С тем, что так ненавидела она. С тем, что убивало, ломало, стирало с лица земли.       Из-за этого мальчишки Гермиона чувствовала себя изгоем общества. Потому что она таким, к сожалению, и являлась.       Гермиону это бесило. Выводило из себя. Она просто боялась, что это так и окажется. В ней никто никогда не видел красивую девушку. А только «зубрилку». Но почему? Потому что она самая умная и талантливая ведьма за все сто лет учения в Хогвартсе.        Как банально. Как обычно.       Глаза непроизвольно блуждали по лицам прохожих. В ушах звенели осадки их разговоров: - Вил? Сегодня проведем ночь у меня? - Тео, милый, я тебя люблю! - О, да ты у меня самая красивая!       Слова въедались в мозг, растекались по венам, вместо крови. А сердце заставляли дрожать. Не ей. Не ей говорили эти слова.       Не ей.       Гермиона снова и снова пыталась найти оправдание тому, что и так ясно. Ясно, но она не хотела признавать. Потому что не могла.       Чувствовала себя брошенной, никому не нужной. Но чувствовать и быть такой - разные вещи.       Угнетает.       Убивает.       Ласкает смертью.       Зачем слезы? Слез не надо. Только молчание. Молчание – золото, порой это так ясно, но не хочется признавать, потому что молчать хуже всего.       Она болеет. Болеет неизвестной болезнью. Ненужной никому болезнью. Посматривает на мир с собственно созданными иллюзиями. Их так легко разрушить, потому что ими живет глупая девчонка с глупыми, ничтожными мыслями.       Её убивает все это. Убивает, но она молчит. Молчит, как и когда-то. Как и всегда.       Работа, дом, обычные вечера. Вечера в пустоте. И теперь она снова скучает по таким скучным, но уютным вечеркам с Роном, которые закончились. Закончились без звука, без шепота, без крика. Просто ушли, улетучились.       Пропали.       Все не вечно. Но разве это – не вечно, так близко? Нельзя так. Так никогда никто не делал. С ней. Потому что у неё это привычка. Скандалить для неё пустяк. - Рон? – голос встревожен, но, все еще, с нотками спокойствия. – Какого черта? - А ты что думала? Что я вечный? Что я все буду прощать? Истерики? Крики? Гермиона, этот мир не крутится только возле тебя, - Уизли покраснел от ярости. – Я тебя больше не люблю. Пойми это, Герм! - Но, Рон, это не возможно! – слезы сами потекли по щекам, оставляя мокрые дорожки. - Мы не в твоей истории, Гермиона. Пора привыкнуть, что мир жесток. - Но не до такой же степени! – Гермиона осталась такой неизменчиво-слабой. - Оказывается, Герм, до такой, - Уизли махнул головой, разворачиваясь к Грейнджер спиной.       Она не забыла. Она все еще помнила. Уже три года. Три года с того дня, как он бросил её. Понимаете? Бросил!       Гермиона шла дальше, останавливая поток мыслей, которые уже толпились в голове. Одна выше другой. Она прокручивала в голове этот фрагмент и боялась заплакать. Она безумно боялась заплакать на людях, потому что это - чувства. Слёзы - это результат каких-либо чувств, что для неё - чужды.       Её бесило все. От неправильного запаха этого ненавистного ей города, до улыбки каждой девушки, которая счастливо шла ей на встречу.