Звено цепи

Дин не помнил, как оказался здесь. Он задыхался, его рвало, и еще очень сильно кружилась голова. Но… все это было настолько хорошо. Настолько замечательно и легко ему было. Мягкий шелк белого балахона приятно успокаивал зуд кожи, закрывающий лицо капюшон мешал адскому пламени слепить его, и бинты, коими оказались обмотаны его ладони, впитывали сочащуюся из еще свежих ран кровь. Винчестер стоял за спиной Аластара, покорно, слушая и наблюдая. Перед ним на кресте была распята девушка – блондинка, совсем еще молодая. Тонкое тело, нежная кожа и длинный розовый шрам на животе, снизу, у самого лобка, который почему-то врезался в сознание. Ей можно было дать на вид немногим больше шестнадцати. - Почему она здесь? – тихо спросил Дин, делая небольшой шаг и становясь вровень с демоном. Ему почему-то было очень важно узнать, как и за что такое юное создание могло попасть сюда. - Она была беременна. – Пояснил Аластар, указывая на тонкий шрам на теле девушки. Дин не понял почему. – Сделала аборт, не понятно, как она жива осталась – последний срок. – Демон тихо рассмеялся, подходя ближе и проводя пальцем по телу девушки, от чего та задрожала. – А когда возвращалась из больницы домой – её сбила машина. Быть может, будь у нее больше времени, она бы замолила свои грешки… А теперь, - он втянул носом воздух и плотоядно улыбнулся, - убийство… Дин судорожно сглотнул, глядя на девушку. Руки его дрожали. Все совершенно ясно с первого мгновения. Его первая жертва. - Чем больше боли получит она, тем меньше достанется тебе. – Шепнул ему на прощанье Аластар и исчез. Охотник остался один на один со своей жертвой. Он очень долго смотрел на нее, медленно подходя ближе и вращая в руках нож. Почему-то ее захотелось назвать Мередит. Пусть так. Дин попытался сосредоточиться не на нежном личике и жалостливых голубых глазах, а на ее грехе. Убить ребенка. Дин помнил, что как-то Сэм непонятно зачем втолковывал Дину, что он уже тогда ребенок. Что он живет, и все такое… От мыслей о Сэме стало еще хуже. Он был в одном шаге от того, чтобы бросить чертово лезвие, вернуться на свой крест. Терпеть. Постепенно, начиная от кончиков пальцев, волна сильнейшей боли захлестнула его. Кости дробились сами по себе, кровь, в буквальном смысле, вскипала. С тихим шипением кожа на руках, лице начала лопаться… Дин застонал и задрожал. Сквозь тело словно проходили разряды тока. Его трясло. Так что перед глазами запрыгали цветные огоньки. Он упал. Неизвестно, сколько времени Дин находился без сознания, но очнулся он от зудящей боли в висках. Так бывает наутро после пьяной вечеринки. Так было и сейчас. И непонятным порывом Дина захлестнула ненависть. Ко всему и всем. Хотелось только чтобы это нытье в голове кончилось. Лезвие приятно остудило кожу ладони, и Дин встал. Удар ножа пришелся в бок девушки, и сквозь вопли и стоны тысяч грешников охотник услыхал, треск. Он сломал ей ребро. Визг девушки оглушил его. Он видел, как по лицу ее текут слезы. Она дрожит, брыкается, вырывается, насаживается на нож по самую рукоять, хрипит… - Пожалуйста, не надо… Прошу! Прекратите! – шепчет она, и Дин понимает, что девушка вот-вот сломается. Без треска, без гордости, жалобно скуля и умоляя. Ей не выжить. Даже дав согласие. Ей не стать демоном. - Не бойся, - шепнул ей Дин, наклонившись к уху, - я покажу тебе боль. Когда кроваво-красный диск солнца ада скрывался за своей границей, Дин опустил нож. Только нож. Сегодня ему не дали больше ничего. От тела Мередит на кресте, под крестом… остались лишь кровавые ошметки. Такие оставляли после себя гули, упыри… Как часто он видел это? Аластар будет явно рад, потому что, - Дин это точно знал, - маленькая дрянь скажет заветное «да». Забытье. Тьма. Холод. Боль. Страх. Злость. Дин очнулся. В который раз. В который раз принял из рук Аластара лезвие. В который раз всадил его в очередного грешника, упиваясь, наслаждаясь его криками, стонами, мольбами. Он стал понимать демонов. Он сам стал одним из них. Теперь Дин Винчестер – адский палач. Лучший из всех. У него ломаются с первого раза. Ещё в самом начале пытки. Дин, следуя советам Аластара, превратил пытку в искусство, каждый раз своим лезвием создавая новую симфонию боли, новый шедевр. Но главное – Дин получал удовольствие. Жгучее наслаждение. Возможность утолить голод и притупить боль. Дин Винчестер, как всегда, приспособился. Год за годом, десять лет. Страх и боль, отчаяние, смерть. Злость… Дин смеется, громко, пронзительно. И раз за разом опускает бич на плечи мужчины. По груди его течет кровь. Он стонет, потому что крюки впиваются в плоть и рвут, рвут, рвут… Дину было хорошо. Так же хорошо, как на охоте, когда он убивал очередную тварь. Как после охоты, когда он валил очередную девицу на скрипучую мотельную кровать. Так хорошо, как не было никогда. Он был счастлив. Винчестер много видел за эти десять лет, много пробовал. Испробовал все известные методы пытки, придумал свои, отработал технику до совершенства. Дети, женщины, мужчины, старики. Лица белые, желтые, лица раскосые, смуглые и черные, как кофейные зерна. Все смешалось перед глазами, Дин не помнил греха. Дин не помнил лицо того, кого пытал в прошлый раз. Дин жил моментом. Существовал. Насыщенный серой воздух не резал легкие. Адское пламя не слепило черные глаза. Плеть опускается на другое плечо, мужчина снова кричит. Дин собирает пальцами с его руки кровь. Слизывает. Улыбается. Он слишком занят пыткой, чтобы слышать равномерные удары. Громкие и гулкие, как если бы некто ломал старую деревянную дверь большим тараном. Раз за разом. Бум. Бум. Бум! Что-то ломается, что-то трещит, кто-то кричит. Дин слепнет, потому что белый свет льется отовсюду. И тело снова пронизывает боль. Он широко распахивает глаза и рот. Падает на колени. Свет заполняет все. Дин ничего не видит, не сможет увидеть землю под собой, даже если бы были силы опустить голову. Из ушей, кажется, льется кровь. Барабанные перепонки просто не выдерживают звона, и вдруг все стихает. Нет ничего. Словно ведение. Словно очередной кошмар. Но… Паф. Паф. Паф. Как маленькие взрывы повсюду. К нему движется фигура, которая собой излучает невиданной силы свет, и этот свет, наверное, может пронзить любую тьму. Уничтожить ее, изгнать. Этот свет внушает спокойствие, радость, восхищение. В одной руке фигура держит длинный сияющий клинок. Он горит огнем. Винчестер пытается разглядеть черты лица того, кто стоит перед ним, даже не пытаясь понять, что происходит. И замирает. Оно, то, что стоит перед ним, настолько прекрасно, настолько невероятно, что Дин никогда бы не смог описать то, что видел. Оно… Это нечто улыбается, и улыбка эта обещает покой. Фигура наклоняется, и свободная ее рука ложиться Дину на плечо. - Спасен. – Слышит Дин и не может понять, как. Не может понять, мужской это голос или женский. И звучало ли это слово вовсе, а может, лишь промелькнуло в голове. В душе. В сердце. Свет, что излучает спаситель, становится ярче. Теперь он не слепит Дина. Дин рад ему. Свет согревает, обволакивает. Адский палач закрывает глаза, тихо вздыхает, наслаждаясь этим волшебным ощущением внутри. Теперь, кажется, он может понять, как это «бабочки в животе». И это даже не бабочки, это то, что словами описать нельзя. Только почувствовать. И, кажется, кажется, кто-то поет. В детстве он несколько раз был на церковной службе, слышал, как поет церковный хор. Это почти то же самое, но только в сотни, миллионы раз лучше. Он слышит пение матери, голос отца, брата, слышит неведомую песню, что зовет его за собой. И Дин готов следовать. Дин делает глубокий вдох, и в нос бьет запах сухой, теплой земли и древесины. Вокруг тьма, но сейчас ему не страшно. Тот свет. Теперь он, кажется, внутри…