Ничья история

Поздний вечер на островах – это прекрасное и излюбленное русскими туристами время. Особенно когда на дворе непривычно тёплая осень, а под ногами земля далёкого от родины государства. Мы с семьёй отдыхали в Пафосе уже шесть дней, но ничем необъяснимая тоска нашего человека по отечеству не спешила посетить ни меня, ни Свету, ни значительно подросшую Надю. Ветер, пришедший с юга, принёс с собой запах свежих фруктов и моря. Я потягивал через тоненькую соломинку приятно пахнущий травами коктейль и лениво рассматривал медленно плывущую мимо толпу туристов. Кипр – это, конечно, не Канары, но и не крымское побережье (против которого я, впрочем, ничего не имею). Мои девочки ушли к морю, и я изредка видел их светлые головы, мелькающие среди лазоревых волн. Я почувствовал острый укол сожаления, когда, задетый за плечо протискивающимся за свой столик худощавым парнем, попытался глянуть ауры окружающих меня людей и, разумеется, не смог. За долгие десять лет, проведённых мною в качестве человека, я успел смириться с этим, но иногда забывался, и становилось до глупого обидно. Я ведь так долго хотел оставаться человеком, не терять чего-то такого, что присуще каждому смертному, и вот, наконец, дождался. Милостью Сумрака мне была возвращена моя человечность в полном объёме. Когда ты долгое время Иной, и, в особенности, Высший Иной, ты не осознаёшь до конца, каково это, жить без магии. Когда ты привык смотреть сквозь Сумрак на людей и не-людей, когда ты привык, небрежно набросив Сферу Отрицания ехать по задушенной пробками Москве или отводить глаза чересчур бдительным стражам порядка, то жизнь без магии уже кажется тебе попросту неполноценной. Но я сумел свыкнуться с этой мыслью. Света говорит, что это потому, что я всегда оставался человеком, даже будучи Высшим светлым магом вне категорий. До чего же всё-таки мудрая у меня жена… Парень, севший за столик позади меня, достал из кармана провода наушников, всунул крохотные бусинки-динамики в уши и, повернув голову к морю, замер. У юноши неожиданно громко заиграла музыка, так, что я мог расслышать каждое слово в неожиданно знакомой песне. Он не чувствует боли И всегда подставляет себя под удар Он спокоен как море, Забывшее, что такое вода Посмотри - это он, Я о нем говорил - это мой друг, да... Ух ты! Не знал, что Пикник всё ещё пользуется у молодежи популярностью, да ещё и такие старые песни. Парнишке на вид лет девятнадцать-двадцать, песне едва ли не в два раза больше. Но не смотря на то, что песня была мне давно знакома и близка сердцу, мне всё это решительно не нравилось. Я давно привык, что музыка, услышанная мной где-то случайно, всегда что-то несёт за собой. Уж такая вот у меня особенность – музыкальное прорицательство. Оно было со мной в бытность Иным, оно не спешило меня покидать в бытность человеком. - Добрый вечер. Можно к вам присоединиться? - передо мной, улыбаясь и не дожидаясь моего ответа, села красивая темноволосая женщина в тонком шёлковом платье. Она рассматривала моё лицо, мягко сложив тонкие руки, обтянутые оливковой кожей, на столе, и улыбалась. - Добрый, - кивнул я и с интересом посмотрел в глаза брюнетке. Неужели познакомиться хочет? - Что бы вы хотели выпить? – поинтересовалась девушка, наклоняя голову вбок, от чего водопад иссиня-чёрных волос рассыпался по плечам. - Благодарю Вас, ничего не нужно. Со мной редко подходили познакомиться. Но не потому, что в свои почти пятьдесят я расплылся, облысел и покрылся морщинами, точно престарелый шарпей. Напротив, стараниями моих женщин и моего Дозора, я в свои года выглядел лучше многих тридцатилетних и, полагаю, останусь таким ещё довольно долго по человеческим меркам. Может быть, виной моей непопулярности среди женщин служило то, что на мне висело какое-нибудь хитросплетённое Светланой заклинание, а может, сам мой вечно недовольный вид отталкивал прекрасный пол. - Бросьте, Антон, - точно уловив мои мысли, ухмыльнулась женщина. – К лицу ли Вам эта скромность? Арманьяк, тёмное пиво, водку? Брюнетка провела загорелой рукой над белой гладью стола и на нём тот час же, словно выросли прямо из скатерти, появились бутылки "Лабердолив", "Пенза" и прозрачная бутыль сорокаградусной с сомнительной этикеткой, набросаной от руки. Я почти не удивился. В отличие от женщин-людей, многие Иные хотели со мной встретиться, чтобы убедится в правдивости моего положения. - Светлая, Тёмная? - поинтересовался я, выбирая беленькую и наливая её по столь же магически образом появившимся гранёным стаканам. Женщина молчала, буравя меня заинтересованным взглядом раскосых тёмных глаз. Подождала, пока я допью, любезно протянута малосольный огурец. - Ты даже не постарел, Городецкий, - ухмыльнулась женщина, подставляя под голову руку и с увлечением энтомолога, изучающего редкий вид букашки, рассматривая меня. - Даже морщинок почти нет, спасибо Дозору и жене с дочкой. - Прошу прощения, - её панибратский тон меня немного смутил. - Мы знакомы? Женщина покачала головой и усмехнулась. - Шапочно. Я тебя знаю давно, да и ты меня, в общем-то, тоже. Только ты никогда не знал, что я - это я. Пока я вглядывался в лицо знакомой незнакомки, она как-то начала меняться, по ней побежали едва заметные полосы, как по телевизору при плохом сигнале. Я моргнул и с удивлением обнаружил, что передо мной сидит уже совсем не девушка, а высокий темнокожий мужчина средних лет. Я поперхнулся откушенным было огурцом. Нет, разумеется, я знал, что существует множество способов накинуть на себя внешность другого человека, начиная от лёгкой «паранджи» и заканчивая «нимфадорой» (нововведение молодых магов, начитавшихся Гарри Поттера), но и то, и другое не исчезает вот так, оно слетает резко, точно сорвали покрывало, обнажая настоящую личину Иного. Был и другой способ, которым пользовался Гесер в самой начале моей карьеры в качестве оперативника, когда шеф превратился в Илью, обманывая Завулона. Я до сих пор не знаю, как называлось то заклинание, но тогда было безоговорочно ясно, что оно требует огромных затрат сил и энергии. Тот же (или та?), кто сидел сейчас передо мной, проделал этот фокус совершенно легко, точно играючи. Да и зачем Иному скрывать своё обличие? Чтобы запутать моих девчонок? Смешно. Надька – Абсолютная, да и Светлана, хоть и силой дочкиной не обладает, но опыта ей не занимать. - Я не применял магии, Антон, - улыбнулся мужчина, - и уж тем более, не хочу тебе навредить. Я лишь хотел познакомиться лично. После того, что с тобой случилось, ты не должен был выжить. Сам факт твоего существования – чудо. С минуту мы сидели в молчании. Незнакомец с детским интересом рассматривал меня, а я, хмурясь, пил холодную водку. - Пойдём, Антон, - сказал мне мужчина, поднимаясь. И я встал. Может, он принудил меня, а может, мне просто было интересно, что он скажет. Мы прошли вдоль здания ресторана, спустились по широкой мраморной лестнице и оказались у моря. Шли мы в молчании, лишь изредка я замечал, что Иной окидывает меня взглядом. Мне показалось, или над морем повеяло холодом? Я поёжился, высматриваясь в сереющий горизонт и замер. Какой к чёрту серый горизонт? На закате. На Кипре. Я обернулся к ресторану и набережной, ища глазами мутные фигуры едва плетущихся, точно сомнамбулы, людей. Мои догадки оправдались, люди действительно едва двигались. Ленивые, разбалованные отдыхом в пятизвёздночном отеле ауры медленно и ровно сияли сытостью, лишь изредка где-то вспыхивали огненные огоньки от курортных романов и голубые от их же неизменно печального завершения. - Какого... - я крепко выругался, резко оборачиваясь к мужчине. - Я не могу войти в Сумрак! Я человек! Иной улыбнулся, тепло, дружески, и медленно побрёл дальше по побережью, поманив следовать за ним. Я догнал мужчину в два шага и, взяв его за плечо, грубо развернул к себе. - Ты и не входил в сумрак, Антон, - вздохнул тот. - Метафорически говоря, это он вошёл в тебя. Птичка киви не умеет летать, в отличие от орла, но если поднимается достаточно сильный ветер, то полетит и птичка киви, пусть и не по своей воле. - Да ты романтик, как я посмотрю, - пробубнил я, прикуривая услужливо протянутую мужчиной сигарету от огонька на его же большом пальце. Я снова осмотрелся. Некогда привычный, почти родной слой первого Сумрака теперь вызывал острое чувство ностальгии. Как ни странно, но синего мха нигде не было видно. Ни на здании ресторана, ни на пляже, ни у многочисленных скромных баров на побережье. Я повернул голову, чтобы посмотреть на море через Сумрак (в бытность Иным мне такого делать не приходилось) и замер, остановив взгляд на мужчине. К его ногам, выползая из-под белёсого гребня нахлынувшей на берег волны, ластился комок сумеречного паразита. - Синяя мшистая дрянь… - протянул я слова, яростно брошенные когда-то моей дочерью древнему Двуединому богу. До меня медленно, но верно доходило. - Ну, зачем же сразу дрянь? – белозубо улыбнулся мужчина. – Тигр, знаешь ли, тоже питается через мох. Его-то твоя дочь столь ласково не называла. Впрочем, не в этом дело, – мужчина махнул рукой и синий мох испарился. – Давай начнём с самого начала, Антон. Я - Сумрак. И я хочу лично сказать тебе спасибо. ...Я ошалело смотрел на то, как высокий темнокожий мужчина улыбается, глядя на меня сверху вниз. Сумрак. Вот чем объясняется тот факт, что я вижу то, что вот уже десять лет не видел и не должен был видеть. - Но как ты… - протянул я, неопределённо махнув рукой в сторону тела Сумрака. Тот понял мой жест и улыбнулся. - У меня нет физического воплощения, как ты понимаешь. То, что ты видишь перед собой – лишь Зеркало. Я занял тело досточтимого Амади ненадолго, лишь для того, чтобы ты мог меня видеть в более-менее плотном теле. - Так вот чем объясняется твоя смена тел, то Зеркало растворилось. А я подумал было, что ты дешёвый позёр. Сумрак усмехнулся и протянул мне пачку сигарет. - Держи, пока не забыл. Это те самые, которые Тигр давал. С отрицательным никотином. И психологическое удовольствие, и здоровье поправишь, - тут он замолчал, окинув меня оценивающим взглядом. – Впрочем, у тебя с этим и так всё хорошо. Я двинулся дальше вдоль берега, Сумрак неспешно последовал за мной. - Ну давай, спрашивай, - древняя как мир сила мирно разглядывала горизонт, сложив руки за спиной и покачиваясь взад-вперёд. В моей голове тихо звучал гипнотизирующий голос Шклярского, я снова подумал о том, насколько сильна в моей жизни единственная магия, которая мне теперь доступна – музыка. Иногда, иногда он замрет без труда И тогда он похож на памятник тем, Кто не побеждал Оставаясь самим собой, Оставаясь самим собой, не побеждал Познакомься, Я много о нем говорил - это мой друг, да... Я помолчал, размышляя, какой вопрос задать первым. Потом обернулся к Сумраку. - Надеюсь, ты не будешь играть со мной в эти дурацкие игры с тремя вопросами и тремя ответами, как Лилит? - О, нет, Антон. За кого ты меня принимаешь? Я, может, и стар, но этих глупых «правил» не одобряю и, уж тем более, не придерживаюсь. Кто их вообще придумал, разрази его Вечность?! - Сумрак повёл плечами, поморщился. - К слову о крошке Лилит, раз уж ты её упомянул. Помнится, она как-то сказала тебе, что у меня нет разума, что я просто хочу жить. Что ж, она была права лишь на половину. Я действительно хочу жить. Впрочем, не в этом дело. Ты явно хотел спросить что-то другое. - Что ты такое? – затянувшись и выпустив облако пара в холодный воздух Сумрака, спросил я. Наверное, я рисковал, задавая такие вопросы. Тот, кто никогда и никому не появлялся на глаза, тот, кто несоизмеримо сильнее всех Иных на свете, тот, кто предположительно создал этих самых Иных, едва ли станет открывать все карты. - Помнишь, Антон, - протянул мужчина, потягивая через пластиковую соломинку появившуюся из воздуха "пина коладу". - Вы с Гесером как-то обсуждали, что же такое Сумрак. И оба сошлись на том, что я - какой-то параллельный мир, - тут Сумрак улыбнулся. - Я не мир, Городецкий. Надеюсь, теперь ты это понимаешь. Я помнил тот разговор с Борисом Игнатьевичем, когда мы впервые столкнулись с Тигром, и потому ответил, почти не думая. - Теперь - понимаю. - Я живое существо, Городецкий. Может, не такое чувствительное, как люди или даже Иные, но даже у меня есть определённые чувства, - он замер, вперив в меня немигающий взгляд тёмно-карих, почти чёрных глаз Зеркала-Амади. – Например, я чувствую голод. Порой мне не хватает силы и я трясу человеческий мир. Помнишь, «Сумрак засыпает… мало, мало, мало силы…». Сумрак лишь цитировал пророчество Кеши, но я мигом вспомнил, что чувствовал тогда, сидя в зале (или как модно сейчас говорить, в гостиной) и сжимая в трясущихся руках старый дисковый плеер с пророчеством некрасивого рыхлого мальчика Кеши Толкова. - Ещё я чувствую скуку, - продолжал Сумрак, точно не замечая моего минутного оцепенения и продолжая свою монотонную речь. – И тогда я подгоняю человечество вперёд. Тут Сумрак запнулся, понимая, что сболтнул лишнего, и замолчал, снова переведя взгляд на воды средиземного моря. - Хочешь фокус, Антон? Не дожидаясь моего ответа, мужчина встал и сделал шаг к волнам, лижущим серый песок, в котором то и дело появлялись проблески света. Я так легко погрузился сразу на четвёртый слой, что даже стало не по себе. Нет, это не я погрузился на четвёртый слой, это Сумрак засасывает меня сам. Как бы не остаться здесь навсегда… - Не переживай, вернёшься ты к дочке с женой, - точно прочитав мои мысли, усмехнулся Сумрак. Он уже сделал несколько шагов в глубину, но тёплая солёная вода не намочила ни сантиметра его дорогих светлых туфель явно хорошей кожи. Видимо, досточтимый Амади занимал хорошую должность у себя на родине, раз имел возможность носить такую обувь. - Уж не Иисус ли ты часом? – ехидно спросил я, делая шаг к Сумраку и не без удивления замечая, что вода покорно держит и меня. - Нет. Христос был лишь Иным. Да, Светлым, да, Абсолютным, но Иным. Ни больше, ни меньше. Я, конечно, слышал, что Иисус Христос был историческим персонажем, да и моя склонность к атеизму, помноженная на силу Иного не давала лишнего повода верить в божественность его природы, но такой цинизм покоробил даже меня. - Брось, Городецкий, - и чего ему так нравится звать меня по фамилии? – ты же не приравниваешь свою дочь к лику святых, так с чего делать это по отношению к Христосу? - А не боишься, что Надька нас тут с тобой заметит и ринется меня спасать, очертя голову? «Надя может. Убьёшь Тигра, убьёшь Сумрак». Видимо, то пророчество тогда так сильно на меня повлияло, что навсегда въелось в память, маяча перед глазами огненными буквами, как некогда пылал, плывя в Сумраке, Великий Договор. - Неужели ты думаешь, что она действительно способна меня убить? – Сумрак фыркнул. – Я не настолько глуп. Надеюсь, ты не полагаешь, что я позволил бы ей родиться, зная, на что она способна? Знай я, что она представляет мне опасность, ни за что твоей дочери не появиться бы на свет. Не помогли бы никакие интриги и манипуляции Джору-Гесера. Нет, Антон, не она первая, не она последняя. Ни Иисус, ни Мерлин не способны были на это. Да и не нужно это, поверь мне, никому. Я замолчал, стыдливо опустив глаза, точно уличённый в чём-то постыдном. Я ведь действительно думал, что Надя способна уничтожить Сумрак, схлопнуть все его слои, выплеснуть копящуюся в нём силу в мир. Впрочем, я много что ещё думал – и что Сумрак не разумен, и что по воде ходить нельзя. Мы шли всё дальше, не погружаясь в воду ни на йоту и не смотря друг на друга. В моей голове крутилось множество вопросов, но я почему-то никак не решался их задать. - Почему он меня не убил? – задал я, наконец, вопрос, мучивший меня на протяжении последних десяти лет. Сумрак понял меня сразу, кивнул. - Технически, светлый Высший маг Антон Сергеевич Городецкий канул в Лету вместе с двумя бывшими дозорными Света и Тьмы, вместе с Двуединым. Но полного ответа на твой вопрос я не знаю, уж прости. Мне показалось, или в голосе Сумрака прорезалось сожаление? - Он не был частью тебя, верно? – тихо спросил я. – Он был твоим, м… Созданием? - В определённой степени Двуединый был моим ребёнком. Да, жестоким и не самым рассудительным, но всё же дорогим. Впрочем, это уже не важно. Я в очередной раз приятно удивлён тобой, Антон. Ты прозорлив, как обычно. Я всегда поражался твоей догадливости, ты сам доходил до того, на что тем же Завулону и Гесеру потребовались сотни лет. Ты искренне жалел всех. Ты делал даже больше, ты понял врага. А это, как ты сам говорил, самое страшное. - Ты следил за мной? – самонадеянно брякнул я, без зазрения совести кидая окурок в воду. - Я слежу за всеми. Каждый раз, когда Иные входят в Сумрак, я вокруг них, я вижу и слышу всё. Но, признаться, за твоими действиями наблюдать было интереснее всего. По крайней мере, последние четыре сотни лет точно. У тебя необычное для Иного мышление. Ты пришёл из Тьмы и избрал Свет. Ты делаешь только то, что велит тебе твоё горячее сердце и совесть. Кроме того, ты второй, перед кем я появляюсь в физическом теле. Это, конечно, сомнительный повод для гордости, но факт остаётся фактом. - Второй? – эта информация от чего-то меня задела. Сумрак, видимо, понял причину моей странной интонации и улыбнулся. - Второй. Первой была Иная. Самая первая Иная из когда-либо живущих. Тогда у неё ещё не было имени в современном понимании этого слова. Сородичи звали её Аг и она, по сути, является прямым прародителем половины Иных, живущих на Земле. Тебе, кстати, можно бы с ней познакомиться. - Сидит, поди, где-нибудь в глуши и травки собирает, карга старая, - от чего-то зло буркнул я (наверное, вспомнив, чем занималась Арина, скрываясь от Инквизиции и Дозоров). - Отнюдь, - прервал меня Сумрак, тонко улыбаясь. – Нынче старая карга, как ты изволил выразиться, занимает высокую должность в немецко-итальянской фармакологической компании, якобы созданной её пра-пра-прабабушкой. Зовётся на современный манер Адалиндой Кальбаум и ничего ровным счётом не хочет знать о противостоянии Дозоров. Для неё различия давно уже стёрлись, ровно как и информация о ней в архивах наших доблестных адептов Света, слуг Тьмы и святой Инквизиции. Если решишься к ней ехать, езжай один. Она сама тебя найдёт уже на выходе из Франкфуртского вокзала. Передай ей, - тут Сумрак заговорил на древнейшем языке, не звучавшим над землёй уже миллиарды лет. Как ни странно, я запомнил всё, вплоть до последнего звука. – Она поймёт. - То есть, теория о происхождении человека от обезьян верна, Аг была неандертальцем? – невпопад сказал я и тут же пожалел об этом. Сумрак перевёл на меня мрачный взгляд. - Я могу сказать тебе, что твои предки – обезьяны, ставшие людьми в современном понимании благодаря атомному взрыву. Я могу сказать тебе, что первые жители земли вышли из моря, становясь на две конечности и беря в руки орудия убийства. Я могу сказать, что нас всех – и тебя, и Иных, и даже меня сотворил всемогущий Господь Бог. А могу и заявить без лишней скромности, что всё и все, что ты когда-либо видел – творенье моих рук. А могу сказать, что всё это – полнейшая ерунда и на самом деле я – инопланетянин, оставшийся наблюдать за итогом нашего палеовизита и размножением свежевыведенного вида – человечества. Но хочешь ли ты знать правду, Антон Городецкий? Я покачал головой. Наверное, мне действительно ни к чему было знать правду. Она всегда обременительна и мешает жить. Сделав шаг, я не без удивления обнаружил, что моя нога не пружинит на точно натянутой глади воды, а упирается во что-то твёрдое. Поднял голову. Передо мной, на сколько было видно взгляду, простирался бескрайний лес, совсем как настоящий, совсем как в человеческом мире. Я знал, что если пожую травинку, то почувствую её горький привкус, но лишь его половину. Я знал, что если подниму глаза на ярко светящее солнце, оно не обожжёт мне сетчатку и мне даже не придётся щуриться. - Зачем тебе это место? Иных здесь больше нет. - Твоей милостью, - фыркнул Сумрак. Наверное, после того, как я отпустил почивших Иных с шестого слоя Сумрака, из вечного плена и вечной пытки почти-жизнью, Сумраку стало одиноко. – Когда ты кастрируешь кошку, матку почти никогда не удаляют. Она просто лишается воспроизводительной функции. Считай, что я та самая кошка. Иных во мне больше нет, но «орган» остался и ничего с ним не поделать. Впрочем, я люблю бывать здесь, но, разумеется, не в плотном теле. Здесь не так шумно, как в человеческом мире, но и не так пусто как на остальных слоях. Знаешь, я даже подумываю обзавестись ещё парочкой видов животных. Птицы и простые травоядные здесь уже есть. Над нами мелькнула чудовищных размеров тень и я невольно отпрянул, запрокинув голову вверх. По небу, расправив огромные крылья, стремительно летела чудовищных размеров птица. Представляя собой смесь ворона и птеродактиля, она внушала не то, что бы страх, но как минимум недоумение. Наверное, я не хочу знать, как выглядят местные травоядные, и уж тем более, что за хищников собирается завести этот чокнутый биолог. - Нам пора, - коротко сказал Сумрак, делая шаг назад. Я последовал его примеру. Было ощущение, будто я резко поднялся на самую высокую гору в мире. С шестого слоя Сумрака сразу на седьмой попасть было трудно и во временя бытности Иным, что уж говорить про современные реалии. Я тяжело дышал, привалившись к барной стойке. Ноги и руки тряслись, как у неврастеника, лёгкие сжимали дикими спазмами, точно я пробежал с сотню километров зараз. Сумрак услужливо пододвинул мне высокий деревянный стул и помог мне на него взгромоздиться. - Молоко и текилу, пожалуйста, - подманив пальцем бармена, попросил Сумрак. Надо ли говорить, что мне достался плод трудов доярки, а Сумраку крепкий перегонный алкогольный напиток. Молоко было приятно охлаждающим, но отдавало хлоркой и казалось сплошь искусственным. С минуту мы сидели в молчании. Я повернулся в пол оборота, чтобы видеть краем глаза пляж и увидел, что на белоснежном песке уже стоят мои жена и дочь. Света промакивала потемневшие от воды волосы пляжным полотенцем, а Надя, достав мобильник (ох уж эта привычка современных молодых людей таскать гаджеты с собой везде и всюду), улыбаясь, слушала того, кто находился на другом конце провода. - Ты всегда был человеком, Антон, - неожиданно очень по-доброму сказал Сумрак, вглядываясь в Великую и Абсолютную волшебниц. – Оставайся же им и впредь. Позволь мне дать тебе только капельку времени. Столько, сколько пожелаешь ты сам. Пятьдесят лет сверх положенных тебе человеческих тебя устроит? - Давай лучше сорок, - помолчав, отозвался я. – Но в полном здравии. - Разумеется, - мурлыкнул Сумрак, отечески потрепав меня за плечо. На долю секунды Сумрак замер, точно прислушиваясь, по его телу снова пробежали помехи, и на месте высокого темнокожего мужчины оказалась невысокая пухлая женщина с круглым лицом и светлыми, чуть вьющимися волосами. - Эх, жаль Амади, хороший был мужик, - протянула она низким грудным голосом и встала, смотря на меня. – До свидания, Антон Городецкий. Развернувшись, уже девушка-Сумрак направилась к тому столику, где с полчаса назад сидел я. Мужчина, сидевший там, встал и галантно подал ей локоть, от чего я тут же застыл на месте. Это был Тигр. Живой и невредимый, с целой, а не обрубленной в схватке с Двуединым головой, всё в том же костюме и с тем же стаканчиком кофе в руке. - Твоя дочь была права, Антон, - почти весело воскликнул он, улыбаясь мне. – Я действительно ничего не нарушил. Я защищал пророчество. Наверное, кто-то просто любит софистику и решил снова подключить меня к питанию. Уверен, ещё увидимся. Сумрак не сказала ничего. Улыбнулась мне, совсем тепло, по-матерински, и ушла, держа Тигра под локоть. Они даже смотрелись бы как типичная влюблённая парочка на курорте, не знай я правды и не помня того, что эта милая девушка минуту назад была здоровым африканским мужиком, а этот симпатичный молодой человек десять лет назад рухнул у моих ног с наполовину отрубленной головой. А когда все уйдут навсегда, Позабыв обо всем Он не сможет уйти ни туда, ни сюда, И с него мы начнем свой отчет Познакомься, Я много о нем говорил - это мой друг, да... Обернувшись, я заметил, что на барной стойке, прямо передо мной лежат пластиковый брелок с Тигрулей из детского мультика и зажигалка, огонь в которой, я был уверен, никогда не кончится. - Позёр… - прошептал я и не увидел, но скорее почувствовал, что девушка, склонившая светлую голову на плечо своему спутнику, улыбается, и он улыбается вместе с ней. Спрятав подарки Сумрака в карманы, я обернулся и обнаружил, что мои жена и дочь уже в двух шагах от меня. - Пап, тут Кеша звонил, - задумчиво протянула Надя. – Сказал, что пророчествовал, и пророчество снова касалось тебя. Я приподнял брови. Разумеется, я понимал, чем вызван внеочередной всплеск пророчеств у Иннокентия, но послушать было интересно. - «Вы… Вы Антон… Вы Антон Городецкий, Вы заслужили покоя», - прикрыв глаза, пересказала мне дочь. – Ну, и ещё это, но это уже совсем странно. «Ты ведь знаешь, что там нет газа». Я тихо рассмеялся. И всё-таки, позёр…