Paradise

Колдун, коих не мало, но он её интересует. Такой амбициозный, такой властный, и что самое главное, он не боится это показывать, не боится прослыть эгоцентриком, не боится обнажить свою подлинную сущность. Это вызывает восхищение. Том — о, он ненавидит это имя — мнит себя тузом, до этого долгое время лежавшим рубашкой вверх. Мальчишка заблуждается, он корчит из себя удава, будучи пустым шлангом. Хотя, наверняка утверждать нельзя. Часто абсолютно уверенными в чём-то могут быть не слишком далёкие личности. Он двигается, а тот, кто двигается, не пропадёт. Менада, безумствующая, неистовствующая. Её изображают полуобнажённой, украшенной виноградными листьями и плющом, подпоясанную задушенными змеями. Нонсенс судить по ним из-за гибели никчёмного сластолюбца Орфея. Смысл жизни — наслаждение в подлинной её экзистенции. Том делит себя на куски. Мэриэнн жадно вбирает в себя растворяющиеся призраки энергии и усердно выгрызает его равнодушие: оно только препятствует освобождению. Реддл, кажется, целую вечность назад покинул Горбин и Бэркс, но на губах похоже всё ещё держится ощущение прикосновения к увядающей, смердящей пудрой коже Хепзиды, а голова словно зудит от крика-почти фальцета его покойной бабки-магглы. Проницательный взгляд Дамблдора молчаливо пророчил ему отнюдь не альтруистичное светлое будущее, и тот был прав. Ну как «светлое», что вообще есть традиционные, отдающие ханжеством ценности общества? Всё это лицемерие, Том хотя-бы имеет наглость признать это. А иногда наглость имеет его, но сие издержки. Эта женщина — божество. Кто неосмотрительно скажет так, будет абсолютно прав. В ней столько потенциала, энергии, страсти, обнажающей обезоруживающей откровенности и неприкрытой чувственности. Однажды узнав её, ты захочешь задержаться. Том вычерчивает контуры амарантовых губ менады пальцами, пачкаясь в помаде почти так же охотно, как он пачкается в крови. Мэриэнн собирает все его усмешки, а после прячет под край шифоновой юбки, сладострастно откидывая голову назад. Мэриэнн смеётся разнузданно, без стеснения; её смехом вещает ветер и тысяча обещаний. Том ловит её смех зубами, проглатывает спешно, давясь, желая пожрать его, вобрать в себя. Ему хочется запомнить каждый изгиб её тела, изящество, с которым менада закидывает ногу на ногу, трогающий твою суть взгляд. Засахаренные пальцы Слагхорна лениво копаются в коробке с дольками ананаса, и Том с удовлетворением отмечает, что угодил этому хитровыебанному стратегу. У него многому можно было поучиться и не только в области зельеварения. Том любит учиться, алчно хватает новую информацию. Мэриэнн тоже может успешно выступить в качестве его просветителя. «Ты никогда не думаешь, что последний раз — это последний раз. Ты думаешь, что шанс ещё будет. Ты думаешь у тебя есть вечность, но это не так. Живи сейчас, наслаждайся моментом.» Верно. Да и тлен всё, делай что хочешь, мы всё равно все умрём. И король, и пешка в конце попадают в одну и ту же коробку, но пытаться прыгнуть выше головы стоит всё равно. Но... у него есть вечность. Фиада, верно, запамятовала. Мэриэнн целует его в прикрытые веки, ощущая тьму на кончике языка. Его завораживает её безмолвный пленительный танец, когда менада сбрасывает с себя тончайшую ткань порока и предстаёт перед всеми в абсолютной наготе чистого удовольствия, призывая, освобождая, снимая с тебя ментальные оковы. Она совершенна. Это временно, он знает. Не вечно же ему сидеть подле древнегреческого сластолюбивого духа. Это новый опыт. Глаза Тома всё сильнее отливают красным отблеском, а черты лица становятся более восковыми. Он не остановится. А зачем? Но подражать змеям — пустая трата времени, если ты не способен свернуть свои эмоции в пружину втрое вокруг себя. Мэриэнн противоречиво соглашается и с этим. Поразительно.

***

Только власть причинять боль имеет значение. Только власть убийцы. Ибо тот, кто не может убивать, становится добычей тех, кто может. Эта догма впиталась в него с заплесневелым прогорклым вкусом хлеба в приюте, с усвоением социальной пищевой цепи. У Мэриэнн есть такая власть. И она убивает с жадной улыбкой на лице. Он видел, что она творит с людьми, как вытаскивает из них всю смегму в обличии похоти, склонности к насилию и чревоугодию. Старина Альбус наверняка бы проявил свою истинную личину, вот бы было зрелище. Фиада грезит о встрече со своим богом, украшает своё святилище, возносит ему хвалу так искренне и самозабвенно, что будь он Дионисом, давно бы спустился. Её бог жесток. Как и все боги, наверное. Единственный бог, в которого действительно стоит верить — ты сам. Хогвартс стал ему домом. Если те эмоции, что он сейчас испытывает, можно назвать тоской, то да, он тоскует. В дальнейшем он надеялся использовать его как вербовочный лагерь, но увядший преподаватель трансфигурации отговорил Диппета пускать его на должность. А ведь он столько мог бы дать с точки зрения образования. Он посетил Тибет, был в таких местах, от которых волосы стоят дыбом, увидел такое, что мало кому довелось увидеть. Может, так оно и лучше. Случись иначе, вряд ли бы у него было время на сбор соответствующего антуража и путешествия по злачным, очень любопытным местам. Он вернётся позже, определённо. Верные псы в лице Мальсибера, Нотта и Эйвери радостно завертят хвостами, когда их Тёмный Лорд возвратится к истокам. А пока стоит поднабраться опыта. А пока он Тёмный Лорд в отставке, — рядом с ней все обезличены, хоть и каждый верит, что особенный. — Считаешь меня глупым? Думаешь, я не достаточно хорош для того, чтобы принять участие в этой мессе? — вспыляет Гонт, швыряя посуду со стола. Женщина и бровью не ведёт. — У тебя множество качеств, мой дорогой, но глупости среди них нет. По крайней мере, — фиада делает рукой жест избалованной девочки и хрипло смеётся. — Ты пока что её не демонстрировал. А вот чуток инфантильности всё же присутствует. Не веди себя как дитя. Если я говорю, что твоё присутствие там не требуется, значит так и есть. На самом деле, он сбивает её. Всякий раз, когда она пускает ментальные корни в находящихся рядом людей, она натыкается на него, расщеплённого маленького монстра. Она была не права на его счёт, — Том, вернее, Волдеморт, коим он себя прозвал, не заурядный человечишка и не пустой шланг. И с него не покормишься. Если сравнивать вкус энергии и биологической пищи, то основная масса людей будет как... как патока, как фаршированная запечённая утка по-пекински, как кисло-сладкое яблоко, как варёная морковь.. Разнообразие вкусовых палитр; пороки некоторых людей ощущаются по-разному. Этот мужчина на вкус как горьковатая олива, он бракованный. Причём, добровольно. Она в жизни (а прожила она без малого восемь тысяч лет) не видела, чтобы так издевались над её пищей. И вот ещё: ей даже не надо подключаться к нему энергетически, чтобы обнажить его экстаз, его пороки, его морок. Внутри Тома темно, пусто и опасно. Да, каждый труп при жизни был уверен, что он нечто большее, чем кучка потребностей, но этот.. этот далеко пойдёт. Они друг другу не полезны. Она прикасается к его порокам, и на прощание дарит кусочек чистого наслаждения. Скорее всего, она о нём ещё услышит.