***
В такое время Наруто не удивляется, что в кафе на первом этаже отеля совершенно безлюдно. Кроме сутулого мужчины, подпирающего уныло щеку и читающего газету за дальним столом, в помещении нет совершенно никого. Ероша волосы на затылке и недовольно морща нос, Наруто усаживается за барную стойку и опускает ладонь на звоночек для прислуги. Через пять минуты из служебной двери вальяжно выплывает женщина средних лет, явно усталая и недовольная. Наруто равнодушно следит за ее слишком медленной походкой, в которой, однако, гораздо больше утомленности, чем надменности. — Доброе утро, чего изволите? — Чашку кофе и рамен. Игнорируя сморщенный в неверии лоб, Наруто вскидывает вопросительно бровь на чужой недоверчивый взгляд. В глазах напротив буквально читается это ощутимое "какой придурок закажет в полшестого утра рамен?", но Наруто лишь машет на нее рукой, мол, тетка, пошевеливайтесь, и женщина уплывает обратно на кухню, закатывая напоследок глаза. Должно быть ее совсем не прельщает работать в ночную смену, особенно ради таких придурков, как он, которые приходят сюда посреди ночи или раним утром перекусить перед патрулем или миссией. Почесав полосатую щеку, Наруто достал из подсумка путеводитель. Сегодня у Коюки была в этом городе последняя пресс-конференция, после которой намечалась финальная фотосессия и раздача автографов. Маршрут пролегал через южную часть города и как раз охватывал главные его достопримечательности. Наруто задумчиво проскользнул по описанию местного храма взглядом, перелистывая страницу. Первым на стойку поставили кружку с кофе и Наруто, подхватив ее за керамическую ручку, пересел за крайний столик, точно в противоположный конец от унылого мужика. Стрелка часов все так же бодро перескакивала с цифры на цифру, приближаясь к шести. Наруто, смиренно дожидающийся завтрака, внимательно изучал карту внутри путеводителя.***
Сакура поправила протектор, в который раз подавляя зевок. Снятая с сушилки форма была немного помятой и девушка ладонями без особой надежды расправила маленькие складки. Привычный розовый цвет, который она привыкла добавлять везде и который давно уже стал плотной с ней ассоциацией. Она задумчиво и оценивающе осмотрела себя в зеркале, словно пытаясь увидеть картину целиком со стороны — что из этого видят другие? Какой она может быть с высоты полета чужих глаз? Сакура точно знала, какой была раньше. Наруто ей постоянно это говорил. Сакура-чан самая красивая, Сакура-чан самая умная, даже Сакура-чан стра-а-ашная, и то из его уст казалось похвалой. Сакура весело фыркнула, возвращаясь мысленно на три года назад. Тогда времена казались слишком беззаботными, они были наивными и амбициозными и еще могли верить в то, что могут назвать себя командой. Вспоминать об этом, на самом деле, было немного грустно, словно память выкидывала тебя во времена, когда у тебя еще были возможности, но которые ты самолично случайно просрал. Окинув себя в зеркале взглядом в последний раз, Сакура поджала решительно губы — да, те возможности были потеряны, но на горизонте ведь вставали новые — кем она была, чтобы этим не воспользоваться?***
В жизни Саске практически не было светлых моментов. Он не мог вспомнить точно даже времена, когда жил под покровом любви и благополучия бок о бок с семьёй — все то доброе и светлое, во что он наивно верил, пока рос — все чертилось пеленой предательства. Итачи, родной и теплый, самый первый и самый близкий, тот, чьи широкие плечи всегда заслоняли его от суровых взглядов и речей — перерубил все светлое детство разом. А потом пришла тьма. Кокон боли, одиночества и ненависти, в который Саске добровольно-принудительно был посажен и в котором не мог дышать. После этого светлых моментов не было и быть не могло и так было бы быть правильно — как мог он жить, радуясь, когда вся его семья разом оставила его? — Саске-теме! — но не все так считали. Наруто бахвалился, тупоголовый придурок, заливисто выкрикивал оскорбления в спину и Саске не хотел, не должен был оборачиваться — но он обернулся. За спиной у него стоял мальчишка, взъерошенный потрёпанный птенец, который всю жизнь то и дело заливался соловьём, и который сейчас стоял у него, Саске, на пути, чертя рот широкой кривой улыбкой. Саске не хотел тогда оборачиваться. В его коконе тьмы, где он привык вариться заживо, загибаясь и добровольно гноясь, он был один, за границей привычного светлого мира, а у Наруто, у этого мелкого придурка, была все ещё широкая, пусть и кривая улыбка — и от нее шел свет, способный тьму эту сожрать. Саске сначала не понимал этого, не замечал — всегда брезгливо отплевывался от громкого неудачника, втаптывал в землю, пытаясь умерить пыл. И кулаками, и словами, бил всем, чем мог, потому что больше ему ничего не оставалось, но. Но Наруто это, от чего-то, совершенно не останавливало. Он злился, скалил зубы и хмурился брови, кричал в спину ещё больше оскорблений, но неизменно принимал все, что у Саске для него было — и позорные удары, и громкие обидные слова, и колкие колючие взгляды. Казалось бы, чтобы Саске не делал, тому все было как с гуся вода — до задницы, если проще. Наруто вставал, и вставал всегда слишком решительно для тупого неудачника — может потому что никогда им на самом деле и не был. И Саске понял, понял слишком поздно, в чем был его секрет, почему ему самому хотелось всегда обернутся — перед напором Наруто вся эта боль от-сту-па-ла. Для Наруто не существовало преград и вынужденная тьма Саске так же само его абсолютно не смущала — он беспардонно вторгался в шитый черными нитками мир Саске и играючи вскрывал швы, штопая поверх своими — белыми и полными надежд на то, что из этого кокона можно вылезти. И Наруто действительно никогда не был неудачником — он встал прямо и уверенно на горизонте, распрямившись тогда ещё мальчишеские плечи и все то, что их роднило, все то, что Саске вынужденно в нем признал — все это ножами входило под лёгкие Саске, баламутя черную гладь озера. У Саске была цель и ему нужна была сила, которая в его этом коконе и крылась — ему не нужен был Наруто, растворяющий ее день за днём. Поэтому Саске преодолел и его, как последний рубеж перед полным погружением, чтобы уйти без сожалений и загноиться окончательно, только вот... По прошествии трёх практически лет Саске наконец понял, что искал источник силы совершенно не там. И когда он вновь обернулся, готовый принять брошенные связи обратно, на его пути стоял больше не взъерошенный мальчик — перед ним был мужчина. С голубыми льдистыми глазами, злой кривой усмешкой и затаенной на дне зрачка, под покровом шторма, болью — той, которая могла быть у них на двоих. Саске обернулся, но сделал это слишком поздно — та тьма, которая поглотила когда-то его, так же безжалостно забирала себе и Наруто, словно насмехаясь и повторяя — на этот раз виноват только ты.