Бабочки и ураганы

Лонар никогда не жалел о том, что отправился на передовую. Глупо жалеть, если сделал это добровольно. Его никогда нельзя было назвать разговорчивым, но временами ему хотелось узнать, что подтолкнуло к аналогичному шагу тех, с кем он сражался плечом к плечу. Тогда он спрашивал и нередко бывал разочарован. «Не знаю», — пожимали плечами многие. Лонар злился, искренне не понимая, как можно идти на войну без причины, особенно, если эта война — не маленькая территориальная стычка. «Разве тебе всё равно? — интересовался он, негодуя. — Разве у тебя нет родных, которых тебе хочется защитить?» «Если им суждено умереть, то что я могу поделать?» — отвечали ему. Отчего-то его окружении всегда было много фаталистов. Лонар не верил в судьбу и почти не общался с родными, но у него не было никакого желания сбежать на окраину вселенной и сделать вид, что всё это происходит не с ним. Чем дольше он жил, тем больше убеждался, что перемены начинаются с малого. Единожды услышанная человеческая поговорка про бабочку и ураган запала ему в душу и стала своеобразным девизом. Легендарная коммандер Шепард только подтверждала её правдивость. Лонар мог бы назвать себя командным игроком, предпочитая работать в отряде, но никто из его сослуживцев даже не догадывался о том, что за открытостью и дружелюбием скрывалась социфобия. Ему доверяли — он же не доверял никому. Даже самый опытный психолог не смог бы найти настоящую причину его подозрительности. «Удобно, — сказал бы сам Лонар. — Меньше шансов для неожиданного удара в спину». Они познакомились с Мирелль в шаттле на пути к месту высадки — хотя «познакомились», наверное, слишком громкое слово для их обмена кивками. Она была человеком, и одного этого было достаточно для того, чтобы Лонар напрягся. За неполные два месяца ему довелось воевать в самых разнообразных отрядах, и он давно притерпелся к смене лиц, однако неизменно чувствовал дискомфорт, попадая в общество людей. Несмотря на то, что жили те значительно дольше саларианцев, представители других рас называли их торопливыми букашками, и Лонар понимал, почему. Рассматривая пятипалые руки Мирелль (как биология могла допустить подобную нелепость?), он не переставал волноваться за исход операции. Лонар без ложной скромности считал себя талантливым руководителем, но предпочитал идти в бой, не сомневаясь в его благополучном исходе. В случае с людьми такой уверенности быть не могло. …Когда Мирелль убила подбирающегося к ним Фантома одним чётким выстрелом из снайперской винтовки, Лонар понял, что недооценил своего нового компаньона. «Хорошо, — мысленно признал он, — но недостаточно». Мирелль сталкивалась с ним плечами, выбирала не самые удачные укрытия и, несмотря на достойную боевую подготовку, откровенно паниковала при виде врага. Должно быть, записалась в войска недавно. Даже понимание этого не смягчило натуру Лонара. — Ну и заварушка, — произнесла Мирелль, на нетвёрдых ногах направляясь к шаттлу. Голос у неё оказался мягким и тягучим, словно желе. — Привыкай, — отозвался Лонар и добавил, нахмурившись: — Я не всегда смогу быть рядом, чтобы прикрыть. — Экая жалость, — протянула она, то ли обидевшись, то ли беззлобно шутя, и сняла шлем. Где-то в груди Лонара начался ураган: на виске у Мирелль изящным узором была выбита бабочка.

FIN