***
Миссис Грейнджер проснулась от громкого боя часов, вздрогнув и выронив из рук книгу. Джин задремала в мягком кресле гостиной, зачитавшись одним из тех женских романов, пропитанных чувственностью, воздушностью и обещавшим неминуемый хэппи-энд. Взяв в руки книгу впервые, она подумала, что Гермиона непременно бы окрестила роман беллетристикой и сказками для наивных девочек. Но миссис Грейнджер очень хотела бы, чтобы ее дочь научилась иногда расслабляться и находить душевное тепло в глупых и на первый взгляд бесполезных вещах. Джин подобрала книгу с пола и направилась в спальню, пытаясь размять затекшую шею. Поднявшись на второй этаж, она заметила, что в комнате дочери снова горит свет. Ее пальцы непроизвольно сжались вокруг твердого книжного корешка. После Австралии, когда они снова стали жить одной семьей в своем доме, Джин не могла избавиться от привычки первым делом после того, как проснулась, заглядывать в комнату Гермионы — убедиться, что она никуда не исчезла. Время от времени она заставала возле спящей дочери включенный ночник. Ни книг, ни учебников, как прежде, рядом не было. Как-то ночью, поднявшись за водой, миссис Грейнджер услышала всхлипы. Гермиона плакала во сне, ворочалась, стонала и отчаянно кого-то звала. — Не уходи… — сквозь всхлипы произносила она. — Не оставляй меня… она снова… опять… мне больно… Джин не выдержала, подлетела к Гермионе и схватила ее за плечи. — Гермиона! Проснись! Проснись, прошу… Она не чувствовала, как тряслись губы и дрожь охватила все тело. Она только звала свою дочь, пытаясь пробиться в ее разум и вырвать из лап кошмара. В ту ночь она долго успокаивала Гермиону, которая ухватилась обеими руками за ночную рубашку матери и, уткнувшись ей в плечо, никак не могла остановить своих слез. Когда девушка наконец успокоилась, Джин узнала, что Гермиона включала лампу по ночам. Просыпаясь в истерике, она больше не могла сомкнуть глаз в темноте, а свет ночника напоминал ей свечение делюминатора. Джин не знала, что такое делюминатор, как и не знала того, что он служил сердцу Гермионы напоминанием о Роне и их чувствах. Она так и не смогла вытянуть правды об ужасах магической войны — страдая, Гермиона продолжала оберегать мать от своих страхах и наотрез отказалась обсуждать эту тему. Теперь, стоя на самой верхней ступеньке лестницы и всматриваясь в свет ночника, проникающий в коридор из-за приоткрывшейся двери, Джин испугалась. Со временем она натыкалась на этот свет все реже и реже, пока ее утренний ритуал, в котором она дрожащими руками выключает ночник и будит дочь легким поцелуем в лоб, совсем не исчез из их жизни. И вот теперь снова это свечение. Миссис Грейнджер медленно приблизилась к двери и опасливо заглянула внутрь. Гермиона не спала. Ее кровать была заправлена, а сверху лежала раскрытая книга. Девушка стояла посреди комнаты, одетая в свою домашнюю одежду. А еще ее хрупкая рука лежала в большой мужской ладони. — Ты… — Гермиона тихо, словно боясь спугнуть своего ночного гостя, выдыхала слова. — Можешь остаться? — Ты уверена, что этого хочешь? Это не кажется хорошей идеей. Пальчики Гермионы нервно теребили его мантию. — Мне сегодня снилась… она, — в ее голосе внезапно зазвенела сталь. — Белатрисса? — она кивнула. Его рука резко взметнулась вверх, к ее лицу, и приподняла ее подбородок. — У тебя снова кошмары? Джин вздрогнула. Он знает. Она ему рассказала. — Все в порядке, это не был кошмар. Я просто… — девушка мысленно подбирала правильные слова. Миссис Грейнджер казалось, что Гермиона хочет его успокоить, — Я просто видела ее. Силуэт. Словно в черном дыму. Просто не самый приятный сон. Но я все равно… Вдруг кошмары вернутся? Гермиона прижалась щекой к его груди и обняла за плечи. Его большие веснушчатые руки обхватили ее узкую талию. — Когда ты со мной, кошмары не приходят. Останься, пожалуйста. Хотя бы пока я не засну. Джин не видела его. Только его руки, успокаивающе скользящие вверх-вниз по спине Гермионы. Она очень хотела заглянуть глубже в комнату, чтобы увидеть его лицо, но тогда ее бы заметили. Она не хотела им мешать и пыталась преодолеть любопытство вкупе с материнским беспокойством. — Если ты согласишься, то тебе больше не придется уговаривать меня не уходить по вечерам, — в его голосе слышалась улыбка, а Джин почувствовала прилив раздражения. Гермиона возмущенно отпрянула и уже открыла рот, чтобы выпалить осуждающее «Рон», но резко замолчала. — У тебя совсем отсутствует чувство такта. Пришел ко мне посреди ночи, ошарашил, до неприличия смутил. Был таким серьезным, что я испугалась, как бы ты не решил со мной расстаться, а теперь внезапно, на пустом месте, снова твои шуточки! — к концу своей речи Гермиона вернулась к первоначально задуманной возмущенной интонации. — Для меня это нормально, — он все еще улыбался, а Гермиона вопросительно подняла брови. — Твои же были слова, помнишь? Чайная ложка. В момент Гермиона забыла о своем негодовании и прыснула. Миссис Грейнджер слушала тихий смех и чувствовала как успокаивается сердце. — Рон, — Гермиона снова стала серьезной. Рон?! — Я обещаю, что хорошо обдумаю твои слова. И как только приму решение, немедленно сообщу тебе. Ты только не торопи меня, хорошо? Сердце снова бешено забилось. Какое решение? Почему он может ее торопить? — Конечно. Я знаю, что виноват, — Гермиона собиралась прервать его, и начать переубеждать. — Нет, Миона, я действительно виноват. Не стоило так внезапно все это говорить. — Верно, не стоило. Но если бы ты не поддался своему порыву прийти ко мне и сказать все это сразу, как ты принял свое решение, если бы ждал и основательно готовился к этому разговору, то, я думаю, что это был бы уже совсем не ты. Гермиона смущенно улыбнулась, медленно подошла к Рону, обхватила за шею, и потянулась к его лицу. Джин не видела, куда именно дочь поцеловала Уизли. К тому же она не хотела знать, как долго это будет длиться, поэтому аккуратно отошла от двери, нырнув в темноту коридора.***
— Доброе утро, дорогая! Ты сегодня рано, — удивленно произнес мистер Грейнджер, входя в столовую. Джин так и не смогла заснуть этой ночью. Она пыталась вспомнить все, что когда-либо слышала о Роне Уизли, о его родителях и семье. И поняла, что совсем ничего не знает о том, какой он человек. Да, она много слышала о нем от Гермионы с самого первого ее приезда из Хогвартса домой на каникулы, но обычно это были возмущенные жалобы. Они часто ссорились, и Гермиону приводили в негодование многие его поступки и слова. Были периоды, когда она вовсе отказывалась говорить о нем, даже когда Джин спрашивала. А после Австралии его имя, впрочем, как и имя Гарри Поттера, прозвучало в доме всего несколько раз, и эти разговоры разбивались о стену упрямства отца семейства, не желавшего ничего слышать о магии. Джин сокрушенно вздохнула. Теперь для нее стало очевидным, почему дочь так старательно скрывала свои отношения. А еще миссис Грейнджер вдруг осознала, что несмотря на то, что Рон был частью жизни ее дочери долгие годы, для нее самой он остался совершенным незнакомцем. — Что-то случилось? Ты какая-то слишком серьезная. — Все в порядке, дорогой. Просто есть о чем подумать. Она не собиралась ничего рассказывать мужу. Личность молодого человека Гермионы не имела значения — миссис Грейнджер решила придерживаться своего убеждения о том, что свои секреты Гермиона расскажет отцу сама, если (хотя теперь уже лучше употреблять слово «когда») решит, что это необходимо. — Знаешь, я подумал над твоими вчерашними словами. По поводу этого парня. Мне все еще не нравится, что он волшебник. Но если Миона с ним действительно чувствует себя счастливой, если это правда так важно для нее, то я должен знать, кто он такой. Миссис Грейнджер вдруг вспомнила слова самой Гермионы, подслушанные прошлой ночью. Останься, пожалуйста. А вдруг… Вдруг он еще здесь?! — Я собираюсь спросить Гермиону. Сегодня же. — Милый, может это… — она собиралась возразить ему. — Спросить меня о чем? Гермиона появилась на кухне совершенно внезапно. В приподнятом настроении и с горящими глазами. Джин вздрогнула. Что произошло после того, как она ушла? Мистер Грейнджер, борясь со смущением, попросил дочь присесть. Она опустилась на стул напротив и выжидающе молчала. — Я бы очень хотел… — он запинался и нервно стучал пяткой по полу. — Чтобы ты познакомила нас… в смысле, меня и маму, нас обоих… с твоим молодым человеком, — и решительно выпрямившись, посмотрел ей прямо в глаза. Улыбка Мионы медленно сползла, а ее щеки стали пунцовыми. Она резко повернулась к матери. Джин испуганно замотала головой. Она не хотела терять доверие Гермионы, особенно теперь. К тому же, она действительно ничего не говорила, он все узнал сам. — Откуда ты… — Я случайно услышал ваш с мамой разговор. — Ты подслушивал? Гермиона не была возмущена, она была шокирована. Она не обвиняла, но совершенно точно не могла в это поверить. Ей вдруг показалось, что все рухнуло. — Это не так. Я просто переживаю о тебе, поэтому, когда услышал об этом… просто не смог проигнорировать. Гермиона молчала. Она чувствовала как сердце колотится где-то в горле. — Милая, раз уж папа поднял эту тему, может мы действительно об этом поговорим? Все вместе. Девушка опустила взгляд на стол, сделала глубокий вдох и нервно выдохнула, на несколько секунд прикрыв глаза. Затем громко и уверенно произнесла: — Что вы хотите знать? Мистер Грейнджер замешкался. Он не знал, какой вопрос должен задать, он надеялся, что, как только заговорит о ее парне, Гермиона сама расскажет, если не все, то хотя бы самое важное. А теперь он даже не знал, с чего начать. — Как долго вы вместе? Голос Джин звучал тепло и мягко. Она не хотела, чтобы этот разговор превращался в допрос и очень переживала о том, что сейчас чувствует ее девочка. А Гермиона решила, что будет с ними честна настолько, насколько вообще возможно. — Не уверена… — ее решимость улетучилась так же быстро, как воздух из развязавшегося воздушного шарика. — То есть, я не думаю, что могу назвать конкретный день, когда начались наши отношения. Разумеется, милая. Думаю у друзей, влюбленных друг в друга, всегда так происходит, разве нет? Джин пообещала себе, что как только Гермиона произнесет при ней его имя, то услышит все эти слова, застрявшие в горле. — Как это? Что ты имеешь в виду? Джин посмотрела на мужа. Ему не нравился этот парень, о котором он ничего не знает. Ему не нравились эти отношения, о которых он ничего не знает. И в каждом слове Гермионы он слышал поводы для обвинения Рона во всех смертных грехах. — Ну… Мы были знакомы до этого и много лет общались. К тому же было очень тяжелое время… — Джин видела, как старательно дочь обходит слово «война». — Я думаю, когда они поняли, что они пара, то на самом деле были парой уже какое-то время, правильно, милая? Гермиона смотрела на мать и чувствовала, как становится легче дышать. Ее губы тронула легкая улыбка. — Я думаю, что так оно и было, да. Мистер Грейнджер снова перетянул внимание на себя. — «Много лет общались»? — Мы… однокурсники. Отец недовольно поджал губы. Волшебник. В его голове это звучало как приговор. — Не расскажешь, чем он занимается сейчас? — Прямо сейчас? — Гермиона испуганно вздрогнула. Вслед за ней испуг почувствовала и мать. Неужели она была права и он все еще здесь? Мистер Грейнджер шумно прочистил горло. — Конечно, нет… Я имею в виду… Он учится или где-нибудь работает? — Тебя интересует его материальное положение? — в голосе отчетливо прозвучали отзвуки гнева, но отец этого не услышал. Джин видела, как дочь собирается обороняться. — Меня больше интересует насколько опасно то, чем он занимается. Гермиона заметно расслабилась. Все верно. Опасность — именно то, с чем отец ассоциировал магию последние несколько лет. — Об этом можешь не переживать. Он вместе с братом управляет магазином волшебных товаров — все абсолютно безопасно, можешь быть уверен. Ее голос смягчился, а совесть дала о себе знать. Нет, лучше ему ничего не знать про Аврорат. Рон, безусловно, не втянут ни в какие опасности и крайне редко бывает на рейдах, но для ее отца Аврорат превратился в опаснейшее место еще тогда, когда она рассказывала о том, как Гарри приняли на обучение, о котором он так мечтал. Повисла пауза. Мистер Грейнджер будто поймал косноязычие, а его супруга наоборот сдерживала порывы расспросить о том, о чем спрашивать было еще очень рано. — Я собиралась вам рассказать — отец заинтересованно поднял голову. — Много раз. — Это он не хочет, чтобы мы знали? — Все совсем не так, папа. Это потому, что он волшебник, — Джин встала со своего места, медленно подошла к дочери и присела рядом с ней, накрыв ладонью ее руку. — Каждый раз, когда я говорю о магии, вы… Ее пальцы дрожали. Она почувствовала, что готова заплакать. — Милая, мы понимаем. — Простите меня. Я вас очень люблю, вы самое дорогое, что есть в моей жизни. Я просто хотела вас защитить, поэтому и только поэтому я сделала то, что сделала. И потом, после всего, когда мы снова стали одной семьей, я боялась все испортить. Я решила подождать. — Подождать чего? — Пока вы не отпустите свой страх перед магией. Пока вы не будете готовы снова ее принять. Но этот момент все никак не наступал. Мистер Грейнджер наконец смог заставить себя говорить. — Ты могла бы начать с того, что ты влюблена. Он осекся. Прямо сейчас он совершенно точно ее упрекнул. — Я хотела почувствовать, что напряжение между нами ушло. Прежде, чем говорить о таких важных событиях. Джин не знала, что на это ответить. Ее муж, очевидно, тоже.***
Миссис Уизли на время выпала из общественной жизни. Она не интересовалась новостями волшебного мира, несколько пустила на «самотек» личную жизнь младших детей и с головой окунулась в праздничные хлопоты. До конца лета под крышей Норы предстояло пройти с полдюжины семейных торжеств: в первую очередь, следовало собрать всю семью на крестины новорожденной малышки Доминик, затем отпраздновать помолвку Перси, известия о которой выбили Молли из колеи на целую неделю, отметить дни рождения Гарри и Джинни, а также завершение игрового сезона. Выбравшись домой на несколько недель в летнее межсезонье, Джинни несказанно обрадовала мать своим присутствием в Норе. Вслед за ней в дом ожидаемо притянуло и Гарри, скучавшего по ней ничуть не меньше, чем ее родители, да так, что Молли казалось, что его квартирка скоро зарастет паутиной, как и положено заброшенному месту. Джинни восторженно рассказывала о потрясающем взаимопонимании между «гарпиями» и возросших результатах последних матчей. Разговоры о квиддиче Молли не воодушевляли. По правде говоря, она вовсе не хотела, чтобы Джинни продолжала играть в квиддич — Молли казалось, что это не просто не достаточно безопасно и надежно, но и помешает дочери обзавестись семьей. Нет, безусловно, она знала, что Гарри будет поддерживать Джинни во всем, куда бы она ни влезла, и ждать сколько потребуется, но, уже много лет считавшая Поттера одним из своих детей, Молли переживала за его вынужденное одиночество. По схожим причинам она недолюбливала и Аврорат. Впрочем, после разговора с Джинни, в котором решающее и категоричное это наш выбор, мама осталось за Джинни, миссис Уизли, скрепя сердце, решила поддерживать их, как может. Молли с некоторых пор безумно полюбила лето. Именно в это время она могла — хотя бы ненадолго — собрать всю семью под крышей любимой Норы. Поэтому в эти месяцы она была рада любому поводу устроить торжество и безапелляционным тоном заявить, что в такой-то день она ждет всех у накрытого стола. Впрочем, все Уизли и члены семьи, носящие другие фамилии, были не менее счастливы этим празднествам. Джордж как-то заметил, что лето стало их вторыми рождественскими каникулами. В этом году Молли удалось привлечь к приготовлениям целую команду — в основном, аргументируя тем, что праздников в этот раз не счесть. Несмотря на то, что мужская половина семейства вовремя разбрелась по «очень важным и неотложным делам», миссис Уизли нравилась компания. Джинни согласилась после долгого ворчания на тему того, что она собиралась отдохнуть дома в свои заслуженные выходные, хотя скрывать тот факт, что она соскучилась по всей этой суете, ей плохо удавалось. Гермиона с радостью приняла приглашение, переданное через Рона, и с особой охотой занялась планированием крестин и дней рождения. К ним присоединились Флер, вместе с малышками, неустанно перетягивающими все внимание на себя, а также Одри и Анджелина, чувствующие себя очень неловко. Одри оказалась в Норе так же, как некогда Флер, — Перси привез ее знакомиться с семьей, и ей подумалось, что помочь будущей свекрови с предпраздничными хлопотами — хороший способ сблизиться. А вот Анджелина совсем не понимала что здесь делает и ощущала себя лишней. Миссис Уизли старалась расположить себя к девушке, от чего атмосфера в доме в целом сохранялась достаточно теплая и дружественная. Гермиона была рада отдалиться от родителей и разговоров о своей личной жизни и заняться чем-то отвлеченным. Однако постоянное присутствие рядом Рона создавало некое напряжение. Ей очень хотелось остаться с ним наедине и поговорить обо всем, чтобы убедиться, что все в порядке и их отношения не испортились из-за того, что она отсрочила свой ответ. Под давлением матери, Рон согласился на время остаться в Норе и по мере возможности помогать в приготовлениях, что означало: теперь у него не было ни одной свободной минутки. Гермиону это удручало. Ее родителей удручало другое. Теперь она уходила из дома рано утром, чтобы до обеда поработать над своим проектом в министерстве, а после спешила в Нору, откуда возвращалась затемно, а то и вовсе не возвращалась, засыпая от усталости, сидя в кресле у камина. В такие вечера ее находил Рон и бережно переносил в свою спальню. Каждый раз просыпаясь в его объятиях, Гермиона переживала, как бы их не обнаружила миссис Уизли. — Все в порядке, не переживай. Сюда она не зайдет — слишком занята — максимум, несколько раз постучится в дверь, чтобы вытащить меня работать. Скажешь, что спала у Джинни. — Тогда, наверное, стоит попросить Джинни, чтобы… — Не нужно ее просить, — проворчал Рон. — Я же их покрываю. Где по-твоему ночует Гарри? Гермиона больше не заводила этот разговор, дабы не раздражать Рона. Между ним и Гарри царило хрупкое перемирие, касающегося отношений последнего с Джинни. Когда они снова сошлись, Рон все время высказывал свое недовольство по любому поводу, и теперь, когда он наконец успокоился, Гермионе не очень хотелось все портить. Временами Рон исчезал. Когда Гермиона пыталась расспросить его об этом, обычно слышала про дела магазина или задания Аврората. Но ей почему-то было тревожно.***
Ей было очень тепло. Тело будто растворялось в воздухе, было таким расслабленным и легким, что ей казалось будто она сейчас взлетит. Так хорошо. Большие теплые руки оказались на ее плечах и под коленями. Она открыла глаза. — Прости, я думал ты уже спишь, — отчего-то шептал Рон. — Пойдем наверх, не стоит тут оставаться на всю ночь, не то утром не разогнешься. Гермиона замотала головой. — Нет. Мне надо домой. Я и так слишком часто остаюсь в Норе, мои родители волнуются. Ей совсем не хотелось возвращаться. Особенно после такого пробуждения. — Аппарируешь прямо домой? — - Гермиона замешкалась с ответом. — Знаешь, еще не совсем стемнело. Может, аппарируем до Лондона вместе и я провожу тебя? Его уши заалели. Он до сих пор смущался, говоря такие вещи. Гермиона вспомнила его предложение о переезде и снова удивилась тому, каким уверенным он был в тот вечер. — Давай, — она улыбнулась. Вечер был ветреным и она чувствовала, как по голым ногам бегут мурашки. Рон обнял ее и прижал поближе к себе. Стало теплее. То ли от тепла его тела, то ли от смущения. Они шли молча и медленно, и ей почему-то сделалось неловко. Чем ближе они подходили к ее дому, тем медленнее становился их шаг. В один момент она просто застыла на месте. Рон повернулся к ней и удивленно посмотрел ей в глаза. — Что случилось? Она покачала головой. Потом задумалась. Она не знала, стоит ли говорить об этом. В последнее время тон их общения как-то изменился. Они не ругались. Появилась странная неловкость, ей стало казаться, что они отдаляются. Она реже ругалась на него, реже возмущалась и почти не восклицала такое привычное Рональд. Ей почему-то казалось, что мыслями он постоянно был где-то далеко, и это расстраивало. — Ты не думаешь, что последнее время мы почти не видимся? — Я думаю, все совсем наоборот, — фыркнул Рон. — Я не об этом. Он внимательно изучал ее лицо. Губы сжаты, брови сдвинуты. Она вдруг стала раздражена. — Ты рядом, но в то же время будто очень далеко. Постоянно в себя уходишь. Как будто тебе совсем не хочется со мной говорить. — Это не так. Просто… — Мерлин, как он не любил ей врать! — У меня много дел в магазине и в Аврорате. Время от времени они… как бы… заполняют мою голову. Это происходит само собой. Знакомое ощущение. С Гермионой это происходило частенько. Особенно в последние годы, когда она работала в министерстве. Ей вдруг стало стыдно. Неужели Рон все это время чувствовал то же самое, что и она теперь? Ей стало жарко. Она не знала куда себя деть. Не могла заставить себя посмотреть на него. Мертвой хваткой вцепилась ему в рубашку. Подчиняясь внезапному порыву, она потянулась к Рону и поцеловала его. Она помнила, что он сразу же перехватил инициативу. Помнила, как ее пальцы цеплялись за ворот его рубашки, как его теплые ладони двигались по ее спине и шее. Это не был долгий и нежный поцелуй, к каким она привыкла, это было множество резких, жадных, отрывистых поцелуев. Их перебивало горячее дыхание от быстрых вдохов. Кровь пульсировала в ушах. Она уже забыла, как ежилась от холода еще несколько минут назад, — сейчас ее бросило в жар. Ткань платья непрерывно кружила вокруг бедер и талии, словно простыня во время беспокойного сна. Она помнила, как внезапно они оторвались друг от друга, как пытались отдышаться, все еще касаясь друг друга лбами, как она не могла открыть глаза и замерла, пытаясь успокоить колотящееся в груди сердце. Гермиона не помнила как оказалась в своем доме, не помнила как сняла обувь, как прошла на кухню и налила себе чай. Она сидела за столом, приподняв босые ступни над холодной плиткой пола, обхватив ладонями кружку. Сердце все еще бешено стучало. Платье — о, это платье, которое она больше никогда не сможет надеть — все еще терлось о кожу, словно это все еще были его руки. Она чувствовала, как немеют губы, и от этого ей казалось, что они опухли. Она все время поджимала их, пытаясь спрятать. Если бы она видела лихорадочный блеск своих глаз и румянец, горящий на щеках, то, наверное, спрятала лицо за копной собственных волос.