Кровавая Химе

      Честно говоря, я жутко хочу спать. Но вместо этого сижу на собрании клана и выслушиваю старейшин Сенджу. В действительности, я испытываю острое желание повторить предыдущий опыт, который применила в Узушио — разогнать всех несогласных, а самых ярых упокоить навсегда. Но, к сожалению, здесь не моя вотчина и позволить себе всё, что захочу, я не могу. Вот уж за что уважаю Мадару, так это за то, что у него эти бесполезные люди даже вякнуть не смеют.       Обычно я отношусь ко всему этому спокойней, но… моему сыну всего месяц и я забыла, что значит высыпаться, моя СЦЧ всё ещё не пришла в норму и постоянно ноет, а эти старики в очередной раз завели свою песню о том, что клан Сенджу должен быть привилегирован в Конохе.       Нет, в целом, я согласна с мыслью о повышенных правах кланов-основателей, вот только таких тогда получается два при самом скромном раскладе, а вообще три, ибо Узумаки внесли слишком много, чтобы их не заметить. К тому же, мы были первыми, кто оказал огромную помощь в построении деревни и участвовали в заключении практически всех союзов.       Те же Ино-Шика-Чо — заслуга моя и моего клана, ибо именно я имела с ними довольно крепкие отношения ещё до перемирия между красноглазыми и древесниками, впоследствии приведя их сюда. Не говоря уж о Хьюга, которые долгое время были моей личной головной болью. И они правда думают, что могут закрыть на всё это глаза, особенно в моём присутствии?..       — Уважаемые старейшины, — я решила всё же вспомнить о том, что Кровавой Химе меня не за цвет волос прозвали. КИ ударила по сморчкам ещё не слишком сильно, но вполне ощутимо. Тобирама напрягся, а Хаширама просто немного запаниковал. — Надеюсь, вы ни в коем случае не собираетесь забыть о помощи моего клана, без которого зачаток деревни сожрали бы с потрохами союзы других кланов? — холодно поинтересовалась у них.       Старейшины молчали, пытаясь удержать на лице маску самообладания, так как КИ становилась всё сильней. Супруг как-то внезапно поумерил свои попытки меня успокоить, видимо решив, что мои методы тоже имеют право на жизнь, когда на его уговоры и харизму уже не поддаются.       — Вы, Мито-химе, видимо забыли, что теперь ваш клан — Сенджу, — проскрипел Камицу-доно. И, кажется, наконец-таки подписал себе смертный приговор. Я найду кого более сговорчивого на эту роль.       — А вы, видимо, запамятовали, — я резко расслабилась, а голос мой приобрел низкие, бархатные нотки, в то время, как глаза ни на миг не отрывались от лица покойника, — что я вошла в ваш клан, как жена Главы и мать Наследника, но от имени своего Клана я никогда не отрекалась. Я — Узумаки Мито, химе Великого Клана Аловолосых Демонов. Кровавая Химе, — уточнила последней фразой, тонко улыбнувшись. После чего встала, ничего не говоря и не прощаясь.       Приговор вынесен.       Один взгляд в сторону Мираши-куна, которого я в последнее время сильней приблизила к себе, и приказ понят. Умный мальчик всё слышал, так как Узумаки всегда оставляют незаметные лазейки для своих и используют их, когда необходимо.       В действительности, мне давно нужна была замена моего драгоценного Нобуо, а этот мальчик талантами также не обделён, пусть и несколько иного толка. Преданный до последнего, умный до гениальности. Он был сильным шиноби, превосходным убийцей, особенно в том, что касалось тихого устранения или жестокой показательной расправы, но так, чтобы никогда не оставалось никаких улик.       Ах, да, за людей он считает только Узумаки, все прочие — материалы и расходники разной степени необходимости и нужности. Этот юноша никогда не задумается о корректности моих приказов, а возразит или вставит своё замечание лишь в том случае, если решение будет нести слишком явную опасность для меня самой.       Не совсем то же самое, что Нобуо, который был моей правой рукой и главным советником, но, пожалуй, я всё-таки попытаюсь вырастить ещё что-то путное из моего любимчика. В конечном итоге, мальчик растёт, а уж после рождения Мамору и вовсе внезапно осознал, что на нём теперь ответственности гораздо больше, чем когда-либо и внезапно взялся за ум.       Признаться, даже для меня это стало в некоторой степени неожиданностью. С другой же стороны, всё было логично. Я всегда относилась к Джуничи скорее как к своему ребёнку, чем подчинённому или слуге, и он это всегда ощущал. Единственный и любимый ребёнок, у которого, в общем-то, всего две задачи в этой жизни — выжить и быть хоть сколько-нибудь полезным фигуре «матери». После рождения же моего родного сына всё несколько изменилось, ведь именно Мамору, моё золотце, стал моей главной слабостью и уязвимым местом. Все мои немалые враги теперь в первую очередь могут ударить именно по маленькому, а не понимать этого подопечный не мог.       Почувствовал себя старшим братом и теперь стремительно пытается вникнуть в военно-политическую обстановку не как вольный слушатель этой жизни, а как ответственное и должностное, так сказать, лицо.       Я искренне горжусь этим ребёнком. И рада, что не слушала тех, кто ставил мне в вину особое отношение к нему. В конечном итоге, с Учиха только так, кажется, и можно сладить.       Говоря же о последних, то весь этот месяц Мадара… планомерно меня и сына избегал. Причин я не знала, и даже когда мы пересекались, эмпатия совершенно не могла мне помочь — мужчина находился в таком внутреннем раздрае, что, кажется, даже сам не совсем понимал, что с ним, а оттого злился, ярился и метался сильнее прежнего. Мадара сейчас, как никогда, напоминал загнанного в клетку зверя. При чём, судя по тому, что я видела, загнанного собой же.       Это немало интриговало, и я некоторое время даже почти «охотилась» за Учихой, насколько это вообще возможно для женщины моего положения, статуса и состояния здоровья. Картинка паззла понемногу складывалась, но то, что я видела… напрягало.       Окончательных выводов, конечно, пока нет, но даже сейчас я начинала довольно расчётливо просчитывать, что с этим делать, как совладать и использовать, и стоит ли это вообще делать. Ни к каким выводам я пока не пришла, слишком мало информации, слишком мало в последнее время пересекаемся, несмотря на мои, стоит признать, довольно слабые потуги. Однако это временно и уже завтра пройдут крестины моего сына и крёстным, конечно же, станет этот самый Учиха.       Последние изменения в нём, конечно, заставили немного посомневаться, но в конечном итоге только укрепили в этом решении. Как бы то ни было, этим ритуалом Мадара навсегда свяжет себя кровью пред богами и людьми с моим сыном, поклявшись стать для него вторым отцом.       Что есть ритуал крещения?.. Очередная «блажь» слишком фанатичных Узумаки в глазах прочих людей. В действительности же, в Храме, наши жрецы, во главе со мною, как матерью, свяжут крёстного отца специальным ритуалом с крёстным сыном. Почему Мадара так легко согласился, а Тобирама не стал слишком-то возражать? В действительности, всё просто — там не будет никаких печатей или договоров, что были бы заключены физически. Только клятва пред Шинигами-сама и совсем немного крови — кровью «отца» оставят небольшой след на лбу ребёнка и наоборот.       Сенджу, Учиха… они могут сколько угодно не верить, но мы, Узумаки, точно знаем, что нарушить подобную клятву невозможно, она сковывает сильнее любых цепей, ведь нет бога могущественнее, чем Бог Смерти и нет людей, которых он бы любил больше, чем собственных потомков. Особенно прямых.       С тех самых пор, как Мадара признает себя отцом моего сына пред Шинигами, он никогда не сможет причинить ему вред, стать врагом или недругом, всегда должен поддерживать и оберегать ребёнка, что волею Шинигами и его матери, будет вверен в руки крёстного. Словом, мужчина примет Мамору, как родного ребёнка. Очень удобный вариант, который, что бы ни произошло и как бы не сложилась жизнь, но Мадара никогда не сможет навредить моему сыну, к тому же, будет искренне к нему привязан, действительно, как к родному. Шинигами-сама — коварный бог, который повелевает не телами и физикой, но душами и умами.       Единственный нюанс, который не позволяет заключать такие союзы направо и налево, чтобы обезопасить клан, — это, как ни странно, искренность. Мать должна искренне доверять и хорошо знать того человека, которого называет вторым отцом ребёнка и наоборот, крёстный должен так же относиться и к матери своего крестника, и к нему самому.       Но в данном плане я в Учихе не сомневалась — спасибо эмпатии. Так что решение было принято. И дату я поставила крайне правильно — за неделю до выборов Хокаге. Как бы не повернулась ситуация, Мадара уже будет безопасен, как минимум для моего ребёнка.       Крёстную мать я сыну искать не собиралась, слишком силён был во мне собственнический инстинкт, чтобы делить долгожданного ребёнка с другой женщиной и даровать ей статус матери, пусть и крёстной. К тому же, подходящих кандидатур не было, что я и привела в качестве основной причины для Хаширамы. Впрочем, он не то чтобы сильно этим интересовался — просто радовался, что его друг теперь будет официально вхож в нашу семью и не желал вникать в религиозные моменты моего клана.       День церемонии крещения прошел гладко, ни на кого даже не надевали ритуальных одежд, только жрец был в своём облачении, да в одной из масок, через которую Шинигами должен взирать на всё происходящее. И не то чтобы это было просто «для видимости». На маску наносится кровь жреца и матери, складываются специальные печати, возносятся молитвы, после чего Шинигами-сама может наблюдать за ритуалом. Он не всегда это делает, лишь тогда, когда ему интересно, но, я уверена, меня не проигнорирует. Всё же, в какой-то степени — я его личный проект. Не считая уже того, что являюсь прямым потомком.       В Храме собрались всего четверо человек — жрец, Мадара и я с сыном. Хаширамы здесь не было, ибо он был лицом к Узумаки не принадлежащим, в Шинигами не особо верующим, и, говоря откровенно, ни черта не решал. А на таких событиях — чем меньше людей, тем лучше. Таинство.       Учиха, что стоял по левую руку от меня, держащей на руках сына, был определённо нервным, но лишь по ощущениям — внешне же являл собой абсолютное спокойствие. Замершее восковой маской лицо, совершенно белое, с чёрными глазами, под которыми уже пролегают мешки, говорящие о том, что сон — не для Глав Кланов. Ни на меня, ни на сына, он не смотрел, только вглядывался в бесстрастно-жуткую маску на лице жреца.       — Всё в порядке? — тихо интересуюсь, переводя взгляд на мужчину.       — Да, — краток, как всегда, но так же смотрит в мою сторону, взгляды пересекаются. Его глаз совершенно чёрный, зрачок от радужки не отличить, но смотрят они не отрываясь, а сам Учиха, кажется, даже не дышит.       Глаза отводить даже не думаю, мешаться в неловкости — так же. Этот краткий момент позволяет мне буквально впиться в его эмоции, разобрать их на составляющие, отложить на грани памяти, чтобы после проанализировать и разобрать.       Всё обрывается, когда Мамору начинает хныкать, захватывая всё моё внимание, дабы как можно скорее вновь убаюкать его. Спустя минуту, когда сын уже спокоен, Мадара вновь всё столько бесстрастен внешне и ещё больше раздражен внутри. Но я не обманываюсь — его раздражает не хныкающий младенец, а скорее собственные эмоции. Чувствами я пока называть это поостерегусь.       — Мы готовы начать ритуал, Мито-химе-сама, — кланяется жрец. Наклоняю немного голову в ответ. Слова в этом месте излишне, наш бог всё видит и знает, и без них. — Готовы ли вы, Мадара-сама? — слегка усмехаюсь, уловив небольшое удивление со стороны Учихи. Да, уже не отстранённо-уважительное «-доно», ведь этим решением он буквально берёт ответственность над моим сыном, становится его названным отцом, а значит, косвенно, — если не членом, то родственником Клана Узумаки.       — Готов, — кивает, начиная понемногу понимать, что это не просто очередная «религиозная блажь», а нечто, способное принести кроме лишней мороки в виде присмотром за ребёнком, ещё и некую выгоду.       — Коль все готовы, и отец, и мать, настал час воззвать к тому, кто есть высшая власть этого мира, ибо смерть есть едина для всех, а без смерти не бывает рождения, — начал говорить жрец, а с каждым словом голос его становился всё более тихим и хриплым. — Великий Шинигами-сама, ваш верный слуга и проводник, взывает к вам по просьбе вашей дочери, в коей течёт ваша кровь и ваша воля, дабы сын её обрёл второго отца, что будет названным, что убережёт дитя от гнева и опасностей этого мира, что станет защитой в смутный час, поможет в сомненье, поддержит в горести, разделит радости. Не от семени этого мужчины дитя зачато было, но кровью и духом принято будет, и не возникнет сомнений ли, различий ли, меж единением двух душ, что связаны не судьбою, а волею.       Голос мужчины и вовсе стал походить на шелест ветра, но разносился он по всему полутёмному храму, отпечатываясь в сознании. Ритуал не надо было заучивать или знать, надо было просто чувствовать, чтобы понять, когда и что делать. Так и сейчас — что-то подтолкнуло меня изнутри, отчего я сделала несколько шагов вперёд, положив сына на каменный алтарь, исписанный иероглифами, что возвышался на метр.       Малыш беспокойно завозился но тут же успокоился. Настал мой час.       — Я, мать своего дитя и по крови, и по духу, Узумаки Мито, та в чьих жилах течёт кровь самой смерти, что пришла в сей мир из-за грани, прошу Учиха Мадару стать отцом моему сыну пред глазами моего бога и принять его, как родного, — голос я не повысила ни на секунду, говорила тихо, глядя не отрываясь в провалы глазниц маски, кожей ощущая присутствие Шинигами-сама. Пока не явное, нет, но уже ощутимое для меня. Он смотрит. — Я вверяю жизнь своего дитя в руки этого мужчины, — оборачиваюсь к Мадаре, смотря ему в глаза. — Ибо могу доверить ему самое ценное, что имею на этой земле. Согласен ли ты, Мадара, разделить со мной бремя родительства по отношению к этому ребёнку, моему сыну, что станет нашим?       — Согласен, — подходит так же ближе. Никаких инструкций я ему не выдала, сказав лишь, что он сам поймёт, так что говорить он может лишь то, что сам посчитает нужным. Так и надо. — Я, Учиха Мадара, Глава Клана Учиха, принимаю и разделяю с тобой, Мито, долю родителя этого ребёнка, — сказал он и сам удивился. Я, признаться, тоже несколько удивилась, не «бремя», как сказала я, не «обязанность», не «роль»… долю. Сомневаюсь, что это слово само легло ему на язык, скорее кое-кто вытащил его из души Мадары. Ай да Шинигами-сама. — И пусть свидетельствует мои слова сама Смерть.       — Слова сказаны, намерения показаны, чувства услышаны, — вновь взял слово жрец, но в этот самый миг в потустороннем, безжизненном голосе не осталось и следа от того мужчины, что встретил нас в храме. В помещении тут же стало холодно, почти жутко, но я с радостью встретила привычное чувство. Шинигами-сама решил проявиться. — Засвидетельствуйте кровью.       Мадара замер, активировав шаринган, вглядываясь в маску, даже дёрнулся за оружием, которого при нём не было. Только ритуальный кинжал, который лежал на алтаре, рядом с сыном.       Я улыбнулась подобной реакции. Да, поначалу к этому сложно привыкнуть, словно кто-то приставил к твоему горлу клинок и ты понимаешь, что вывернуться уже не сможешь никак, что смерть уже объяла тебя, практически забирая себе. Протянув руку, ухватилась за ладонь Учихи, в кои-то веке без перчаток, заставив того резко перевести взгляд. Мягко потянула к себе.       Выдохнув, подошел немного ближе, протягивая мне другую руку. Но мангекьё всё так же был на месте.       Я взяла кинжал и сделала небольшой надрез на пальце мужчины, из которого тут же начала сочиться кровь. Мадара же заставил себя оторвать взгляд от проводника и протянул пораненный палец к Мамору, оставляя на его лбу кровавый след в виде креста — оттого и «крещение».       — Свидетельствую, — выдохнул Учиха вновь концентрируя внимание на жреце.       Я тут же потянулась к своему крошке, улыбнулась в ответ на его большие карие глаза, которые с любопытством следили за нашими действиями. Аккуратно взяла его ручку и так же осторожно сделала надрез — на ладошке, так как пальчики у нас пока слишком маленькие. Малыш тут же захныкал, пока я проводила пальцем по его ладони, собирая кровь, но быстро успокоился. В присутствии Шинигами-сама дети обычно не плачут. У нас верят, что это оттого, что они не так давно пришли в мир и ещё помнят, в отличии от взрослых, флёр присутствия того, в чьих владениях томились их души в ожидании перерождения.       Приблизила руку ко лбу мужчины и нанесла на него такой же небольшой крестик, как и на лбу моего сына. Улыбнулась в ответ на напряженный взгляд Учихи.       — Свидетельствую, — легко кивнула и посмотрела на своего бога, что сейчас наблюдал за нами.       — Принимаю, — разнеслось мёртвым голосом и сразу же после этого, всё прекратилось. Присутствие Шинигами-сама больше не ощущалось, а жрец покачнулся от слабости. Такой контакт забирает у них обычно много сил, оттого и ритуал проводил один из лучших. Справедливости ради, у моего сына, никто кроме лучшего проводить крещение и не мог.       — Отец, мать и сын, ваши слова и клятвы приняты Шинигами-сама, помните же теперь о том, кем вы являетесь, — произнёс завершающую фразу, поклонился и, чуть покачиваясь, вышел из храма. Отдыхать.       Я, улыбаясь, покачала головой. Тут взяла сына на руки, обратив внимание на то, что от ранки не осталось и следа — наш предок позаботился о том, в чьих жилах тоже течёт его кровь. И пусть, что мой сын никогда не сможет быть Узумаки, главное — что он мой, моей плоти и крови.       Покачивая на руках ребёнка, перевела взгляд на всё ещё напряженного мужчину, который, лишь наткнувшись на мою лукавую улыбку, выдохнул и выключил шаринган. Протянула ему сына, на что удостоилась преисполненного недоумения взгляда.       — Давай, принимай крёстного сына на руки, как и полагается, Мадара, — с каждым сказанным словом, напряжение у Учиха росло, равно, как и моя улыбка. Но, несмотря ни на что, Мадара всё рискнул взять малыша на руки.       — Последний раз я держал младенца на руках лет двадцать назад, когда Изуна родился, — с опаской пробурчал.       — Ничего страшного, видимо, мышечная память у тебя хорошая, только локоть чуть-чуть повыше приподними, — мягко прикоснулась к его руке, показывая, как надо, после чего перевела взгляд на сына. Одна рука так и осталась на плече Учихи.       — Значит, просто ритуал?.. — иронично просмотрел на меня.       — Просто ритуал, у нас такой едва ли не каждому новорождённому проводят, в Главной ветви — так точно всем, без исключений. А того, что Шинигами-сама благоволит нам, мы никогда и не скрывали, так стоит ли удивляться?.. — приподняла насмешливо бровь, даже не делая попыток стереть улыбку с губ.       — Действительно, — хмыкнул Мадара, начиная, видимо на автомате, покачивать Мамору.       Вот и отлично, ещё одна цепь, что приковывала этого Учиху к Конохе есть. А накинуть на него ещё парочку я смогу. Хотя бы ради своего сына, которому такой крёстный будет очень даже на пользу.