Кровавая Химе

      Из комнаты новоиспечённой матери, Мадара вышел… никаким. Совсем. Всё было слишком быстро, слишком стремительно.       О том, что жена его друга рожает он узнал от влетевшего Хаширамы, на лице которого читалась почти паника. Просто потому, что его не пустили в родзал, в котором он твёрдо собирался присутствовать. И Сенджу не нашел решения лучше, чем прибежать к нему, чтобы Мадара помог ему прорваться внутрь.       Учиха, естественно, направил свои силы на прямо противоположное, из-за чего даже пропустил один удар локтем. В тот момент слишком чувствительный слух шиноби уловил очередной сдерживаемый стон роженицы и даже вбитые на подкорку мозга рефлексы не защитили его от синяка на скуле. Тут, конечно, сработал и эффект неожиданности — Хаширама тоже от звука замер не дыша, но очнулся быстрее.       Мадара же, кажется, не мог сделать этого до сих пор.       Он не может очнуться уже почти семь месяцев. И совершенно не уверен, что сможет это сделать. Всё началось слишком… внезапно. И вместе с этим — постепенно.       Не раз и не два мужчина вспоминал роковые слова Узумаки, которые та сказала в день заключения договора о помолвке.       Сейчас ты оцениваешь меня, как шиноби, политика. Забываешь лишь об одном… о том, что я ещё и женщина.       О, сколько раз он вспоминал эту фразу, сколько раз проклинал её и желал снова воспринимать Узумаки только как воина, интриганку, прожженного политика. Так, как воспринимал всегда, с тех самых пор, как они схлестнулись в битве.       В жизни Мадары, как, впрочем, и всех мужчин его времени, всё было просто. Есть мужчина — он воин и правитель. Есть женщина — она мать и жена. Иногда женщина может стать правителем, да, но… политическим. Умение быть хитрыми, способность к плетению интриг у них, он не отрицал. Учиха мог представить женщину так же шпионкой, медовой куноичи. Но — не воином.       Когда химе клана Аловолосых Дьяволов приняла вызов на бой, когда держалась с ним наравне, когда уверенно управляла своим отрядом, Мадара перестал воспринимать её девушкой или женщиной. Она была аномалией, воином женского пола, но, — не женщиной.       И всё это было чертовски просто.       И продолжало таковым быть. С тех пор он отслеживал ситуацию с этой Узумаки, наблюдал за её сражениями, воспринимая, как возможного врага. Учиха никогда не отрицал, что однажды они могут вновь сойтись в битве. Более того — ждал этого.       Этой особе было, чем его удивить, а Мадара с раннего возраста был в какой-то мере помешан на сражениях и с возрастом это лишь крепло. Узумаки могла быть интересным, сильным противником, несущим немалую опасность. Победить и убить такую было бы честью и прекрасным опытом. К сожалению, с того памятного момента им не доводилось встречаться на поле боя. Только на поле дипломатии, а это его никогда особо не интересовало. Да, он разбирался, да, умел, но не любил.       Встреча в Узушио запомнилась ему хорошо. Многим. Как ни странно, но, по большей части, хорошим.       Его крайне напрягла ситуация с браком. В этом не было никакого смысла и выгоды — ни лично для химе, ни для Узушио. Слишком значимой фигурой в стране Водоворота она была. По сути, единогласной правительницей и обезглавливать собственный клан было глупо. А Узумаки он воспринимал, как существо исключительно циничное и во внезапные «женские» порывы не верил.       Женщины не сражаются, не на войне. И это был непреложный факт.       Впрочем, допустить её некую рискованность и авантюризм Мадара мог спокойно. Сам во многом был таким и выбирая между вступлением в бой или его избеганием, всегда выбирал первое. Так что, несмотря ни на что, смог объяснить для себя подобный поступок.       К тому же, плюсов от подобного союза было очевидно много, даже если закрыть глаза на клан Узумаки в целом и оценивать лишь одну конкретную особь. Узумаки была сильным, опытным воином, матёрым политиком и завоевателем, что доказала резня в Водовороте, когда клан Аловолосых захватил всю власть на острове. Но, вместе с тем, она явно продемонстрировала и умение вести дела в мирной жизни, когда устраивала быт в Узушиогакуре.       Мадара… остался под впечатлением. Наверное, впервые в жизни он видел таких беззаботных детей, да и людей в целом. В их доме не властвовала война, а мысли о том, как пережить следующий день и не сдохнуть на очередной стычке, явно не занимали их головы. Мирно, шумно… счастливо. Именно так воспринимался остров. И он казался чем-то нереальным в их мире, где шиноби давным-давно забыли об этом самом «мире».       Так что он решил не выступать против подобного союза, но внимательно наблюдать за химе. Доверия к ней никакого не было.       И всё бы так и оставалось, если бы не чёртов Хаширама. Хаширама, который попросил приглядывать его за Мито-чан, потому что «Кому, как не моему лучшему другу, доверить моих жену и ребёнка». И Учиха искренне до сих пор не понимает, каким именно образом тот его уговорил. Скорее всего, сыграл на довольно трепетном отношении мужчины к беременным и детям, в принципе.       Именно тогда всё начало меняться.       Потому что Узумаки оказалась не такой.       Беременность придала ей мягкости, той самой, которой в ней никогда не было, добавила румянец на вечно бледных щеках, поселила яркое счастье в глаза. И впервые за годы их знакомства, Мадара вдруг осознал, что… Демоница была красива.       Красива женской, аристократичной красотой, с тонкими чертами лица, высокими скулами, лисьим разрезом голубых глаз, прямым носом, алыми губами, что вечно изогнуты в полу-насмешливой улыбке. У этой женщины была прекрасная фигура, которая с каждым месяцем беременности становилась всё лучше, округляясь, становясь мягче и плавнее. И всё это было неправильно.       Никогда он не видел в Узумаки женщины. Потому что она воин.       Но воины не требуют капризно сока, не рыдают из-за пустяков, не мочат рубашку слезами, не успокаиваются от объятий и каких-то тупых утешений, не готовят что-то совершенно экзотическое, не изводят в стремлении этим самым всех накормить, не крутятся в одежах часами, всё вопрошая «Мне идёт?» и тут подойдёт лишь один ответ из тысячи, любой другой вполне способен довести этого «не-воина» до новой истерики со слезами. Так не бывает.       Но так было.       И он не мог понять, как шиноби, который когда-то сражался с ним на равных, что взял под каблук целый клан, что устраивали настоящие бойни, мог вести себя… так. Как женщина.       Да, Мадара никогда особо не имел опыта в общении с беременными женщинами, а оттого временами терялся, но он точно знал, что многое из поведения Узумаки подходит под «классическое» описание.       День за днём он проводил рядом с ней, спорил (весьма осторожно, потому что истерики ему были и вовсе не нужны) на счёт клановых дел, построения деревни, Узумаки рассказывала ему о воспитании детей (зачем это знать ему, он так и не понял) и забавных случаях в клане. И всё это было довольно… забавно. Узнавать эту шиноби с подобной стороны было почти дико для Мадары.       В какой момент взгляд стал дольше задерживаться на алых всполохах в вечно собранных в замысловатую причёску волосах, на озорных бликах в глазах или отслеживать каждое движение тонких, аристократичных рук с мозолями от оружия, — он не заметил.       Просто в какой-то момент присмотр за женой друга, навязанный Хаширамой, перестал был нежеланным. Учиха начал спешить в клановый квартал Сенджу, прихватывая бумаги, нуждающиеся во внимании Главы Клана, с собой, а немалую часть дел спихивать на старейшин.       У жены его друга тогда был уже большой живот и, так получилось, что в момент первого шевеления ребёнка именно он оказался рядом в пустынной гостиной. И окрылённая счастьем Узумаки не сдержала порыва поделиться этим с ним. Тогда что-то в нём сломалось. Разделилось на «до» и «после».       Его сны стали слишком беспокойными, слишком неправильными. И беременная Узумаки тоже стала восприниматься неправильно.       Просто потому, что она — чужая женщина, что он никогда не падёт так низко, что ближе Хаширамы у него не осталось никого. А эти двое вместе определённо счастливы, потому что он видел, как трясётся друг над своей женой и видел, как ласково та улыбается в ответ.       Мадара знал, что оказался так близко к химе именно потому, что та не желала вставлять клин между ними. Она практически приняла его в семью, как второго брата своего мужа. В конечном итоге, всё это Узумаки делала ради Хаширамы. Ровно так же, как и он.       Сейчас, выходя из дома Главы Сенджу, покидая их квартал, Мадара точно знал, что ему надлежит сделать.       Там, в доме, остался Хаширама, его непутёвый друг, его жена и новорождённый сын, маленькая копия своего отца. И на все эти неправильные чувства он права не имел. Мадара выкинет их из своего сердца, в конце концов, он давно решил, что семья — не его удел. Так будет и впредь.       Узумаки Мито нет места в его сердце.