Путь на север

Он уже дошёл до двери, когда она крикнула: «Погодите! Я передумала, я… пойду с вами». Остановившись, он тяжело посмотрел на неё, потом буркнул: «Собери вещи и накинь какой-нибудь тёплый плащ». С трясущимися руками она бросилась к сундучку со своей одеждой, торопливо затолкала первое, что подвернулось, в мешок и надела шерстяную накидку. Он схватил её за руку и быстро потащил за собой — через коридор, вниз по лестнице и через двор по направлению к конюшням. Он выбрал для неё маленькую покладистую кобылку цвета топлёного молока, сам оседлал и помог ей взобраться в седло. «Держись за мной и не отставай», — проворчал он, запрыгивая на своего огромного чёрного жеребца. Лошади понесли их в ночь, полную дыма, криков и зелёных отсветов дикого огня. *** Они ехали очень долго, и Клиган не проронил за это время почти ни слова. Она терялась в догадках: что с ней будет дальше? Правильно ли она поступила, бросившись в неизвестность с человеком, который, то ли хотел поцеловать её, то ли заколоть кинжалом? Она полностью потеряла счёт времени, когда они, наконец, остановились на отдых. Клиган свернул с тракта и отъехал как можно дальше в чистое поле. Выбрав место за камнями, где случайному путнику было бы не так легко их увидеть, он позаботился о лошадях и разложил костёр. Она старалась вести себя тихо и незаметно. Поблагодарив его, приняла ломоть сухого хлеба и кусок твёрдого сыра, ставшие им ужином. Поев, она завернулась в свою накидку, неожиданно показавшуюся ей слишком тонкой, и скорчилась у самого огня в попытке согреться. Пёс резко сказал: «Не сиди так близко к костру — одежда может загореться от искры». Не решаясь перечить, она отодвинулась от огня и растянулась на постеленной на холодной земле попоне. Только она подумала, что ночь ей предстоит холодная, как огромная тень нависла над ней, загораживая свет от пламени, — и Клиган укрыл её своим тяжеленным бобровым плащом. «А как же вы, сир?» — пискнула она. «Собаке не нужно одеяло», — буркнул он, укладываясь на своей попоне. Прошло, наверное, около трети часа, приятное тепло разливалось в кончиках её пальцев, а вместе с теплом пришли и угрызения совести. Она подняла голову и всмотрелась в недвижную тёмную глыбу, которой казался лежавший Сандор Клиган. Путаясь в полах широченного плаща, она поднялась и осторожно приблизилась к нему со словами: «Сир Сандор, это очень большой плащ, его вполне хватит на двоих». И она улеглась за его широкой спиной, одновременно накрывая его полой плаща. «Предупреждаю, что я пержу во сне», — буркнул несносный Пёс, на что она со смиренным вздохом ответила: «Если не огнём, то я выдержу, сир». Пёс раскатисто расхохотался. Звук был такой, будто собака подавилась костью и пыталась её выкашлять, но Санса сразу почувствовала себя намного лучше, закрыла глаза и провалилась в долгожданный сон. *** Клиган точно помнил, что засыпал спиной к девочке, но, проснувшись утром, обнаружил, что лежит, повернувшись к ней, а она обхватывает его рукой и крепко прижимается рыжей головой к кожаному псу, нашитому на груди его туники. *** В таком темпе они ехали на север всё дальше и дальше, узнавая у перепуганных измождённых крестьян последние новости, а точнее сплетни. Её сердце наполнялось ликованием от рассказов о военных удачах молодого волка Робба Старка. Пёс тоже кажется, преисполнялся каких-то своих собственных надежд. Как-то на привале, грызя чёрствую горбушку, он поинтересовался у неё, мог бы Робб взять его к себе на службу? Она не сомневалась в этом ни секунды, убеждённая, что Робб только обрадуется такому храброму и искусному бойцу, да и ещё и вырвавшему его сестру из львиных когтей! Она очень удивилась, когда вдруг поняла, что уже с нетерпением ждёт его возвращения с охоты. Ей нравилось, когда он своим длинным кинжалом отрезал для неё самые лакомые кусочки. Нравилось, когда он фыркал под её беспрестанное чириканье о матери, доме и о чём только в голову взбредёт. Нравилось, когда он давал едкие характеристики знакомым рыцарям (хотя она была не согласна с его мнением о сире Лорасе!). Нравилось засыпать под его необъятным плащом. Отчего-то её приятно волновала мысль о том, что сир Сандор может стать гвардейцем её брата… Все их надежды и ожидания рухнули в одночасье, когда им рассказали про Красную свадьбу. Она долго отказывалась в это верить, но все встречные только и говорили, что о коварной победе Фреев над Королём Севера. Чёрное отчаяние сковало её сердце, она говорила себе, что нужно быть сильной, но уже плохо понимала ради чего. Всё вокруг потеряло смысл. Утром Пёс подсаживал её на лошадь, вечером снимал, и она ложилась и забывалась тяжёлым сном, не притронувшись к еде. Пёс внимательно наблюдал за ней, то и дело пытался разговорить, и она была благодарна ему за это, но никак не могла выйти из горького оцепенения. Пёс заявил, что они продолжат двигаться на север, и она только кивнула в ответ. Через несколько дней, когда она снова отказалась от завтрака, Клиган сказал: «Так ты скоро зачахнешь и помрёшь, а я нарушу ещё одно обещание — довезти тебя в безопасное место живой и невредимой». На что она довольно дерзко ответила: «Что с того? Не вы ли говорили мне, что плюёте на всяческие обеты?» Он нахмурился, отчего стал выглядеть ещё страшнее. «На рыцарские обеты, Пташка. По-твоему, если я не верю в их лицемерные клятвы, то у меня нет чести?» «Лицемерными клятвы делают люди, а не слова», — храбро ответила Санса. Пёс нахмурился ещё больше и спросил: «Ну, а я? Мне показалось, что ты поверила моему обещанию, раз согласилась ехать». Она зарделась и тихо ответила: «Да… Вам я верю, милорд. Простите, что я такая в последние дни…» Пёс только крякнул и о чём-то тяжело задумался. Когда она уже поднялась, намереваясь направиться к своей лошадке, Пёс проворчал: «Седьмое пекло, я и, правда, ненавижу все эти клятвы и подобную хрень, но тебе они нравятся, а я хочу снова услышать твоё несносное чириканье, вот такой я безумец». Произнеся это, он поднялся и одновременно выхватил из ножен меч. На секунду она испугалась, что он решил, наконец, покончить с её печалью, зарубив её, но тут Пёс опустился на одно колено, совсем как в тот турнирный день, когда он защитил Лораса Тирелла от своего озверевшего старшего брата Григора, и протянул ей меч со словами: «Леди Санса из дома Старков, я, Сандор из дома Клиганов, обещаю служить вам и защищать вас до моего последнего вздоха. Клянусь вам в своей верности перед старыми и новыми богами». Задохнувшись от нахлынувшего восторга, она почти потеряла дар речи, но собралась, положила свои руки на его меч и произнесла слова, которые часто слышала из уст отца: «Сандор из дома Клиганов, я, леди Санса из дома Старков, обещаю, что для вас всегда будет место под моим кровом, мясо и мёд на моём столе. Обещаю, что никогда не заставлю вас совершить деяние, могущее запятнать вашу честь. Клянусь вам в своей дружбе перед старыми и новыми богами». И от избытка чувств она придвинулась и поцеловала его лоб. Удивлённый, под влиянием момента, он взял её маленькую ручку, всё ещё лежавшую на мече, и поцеловал в ответ. Когда она почувствовала прикосновение его жёстких губ, по её телу пробежала волна трепета. Он заметил это и нахмурился: «Моё прикосновение так неприятно?» Залившись краской, она пролепетала: «Нет, сир, напротив». И покраснела ещё больше. Не зная, куда бы провалиться от смущения, она попыталась объясниться: «Это некое смятение, оно порой охватывает меня с того времени, как я расцвела… Хотела бы я, чтобы рядом со мной была моя мать, или септа Мордейн, они наверняка подсказали бы, что происходит, но теперь они все мертвы». Её голос задрожал, и она почувствовала, что горе вот-вот снова накроет волной. Но Пёс поймал её взгляд, и она уцепилась за это, как утопающий за соломинку. Он пробормотал: «И когда именно ты чувствуешь это смятение?» Уже алая как гранат, она ответила: «Чаще всего, когда вы рядом, сир. Это похоже на страх, но я не боюсь вас… больше». Он пристально сверлил её взглядом своих тёмных глаз, а потом медленно повернул её руку, которую всё ещё держал, ладошкой вверх и поцеловал её запястье. А потом чуть выше. И ещё выше, сдвигая большим пальцем её рукав. Дрожь охватила всё её тело. Она больше не могла дышать, и была вынуждена несколько раз резко сглотнуть воздух. Он, продолжая внимательно смотреть на неё, осторожно выпустил её руку. Снова обретя дар речи, она прошептала: «Что вы делали, сир? Вы… занимались со мной любовью?» «Нет, Пташка, — хрипло ответил он. — Я просто попробовал тебя на вкус и должен сказать, что Джоффри ещё больший болван, чем я думал». «Почему?» — с недоумением спросила она. «Потому что упустил девушку, сладкую как мёд и душистую как дикая вишня». *** Вечером после ужина она сидела, зябко кутаясь в накидку, глядя на огонь и в очередной раз пытаясь осознать своё нынешнее место в этом мире. Кому она теперь будет нужна? Остались ли у неё ещё близкие люди? «Пташка нахохлилась», — сказал Пёс, подсаживаясь сбоку и укрывая её полой плаща. Она слабо улыбнулась в ответ, а он спросил: «Ты сказала, что не боишься меня больше. Значит, раньше сильно боялась?» Она ответила, не подумав: «Да, очень, до того как вы рассказали мне про свои шрамы». Лицо Клигана мгновенно заклубилось грозовой тучей. Он медленно проскрежетал: «А после пожалела меня, значит. Может, ещё дашь из жалости? Не стоило тебе ничего рассказывать». Однако Санса слишком устала и слишком была полна своего горя, чтобы испугаться ещё и Пса. Она только сильнее прижалась к его тёплому боку и сонно возразила: «А я рада, что вы мне рассказали. Это помогло мне вас лучше узнать. И что вы бы хотели, чтобы я дала? Сказать по правде, я отдала бы вам всё, что угодно, но у меня ничего больше нет, я всё потеряла». Её голос почти прервался на этих словах, но тут она вздохнула и продолжила: «И что плохого в жалости? Мне кажется, что вы, милорд, сейчас единственная душа, которая ещё жалеет меня. Порой мне кажется, что вы — это всё, что осталось у меня на этом свете». Она замолчала, а его тяжёлая рука с неожиданной мягкостью легла ей на плечи. *** Через несколько дней спокойного пути пришла новая беда. Ранним утром, когда она отошла в кустики, а Клиган всё ещё спал, на лагерь напала какая-то шайка. Она смотрела издалека, как уводят полуоглушённого Пса, уводят их лошадей и уносят вещи. *** Пёс лежал связанный в вонючей пещере мелких ублюдков, называвших себя «Братством без знамен», и с собачьим терпением ждал своей участи. Его немного грела лишь мысль, что засранцам не досталась Пташка — её как раз не было в лагере, и уж, конечно, у неё хватило ума убежать куда подальше. Поэтому он аж застонал, когда увидел, как конопатый лучник ведёт в пещеру знакомую тоненькую фигурку. Он рявкнул, не тратя времени на приветствия: «Почему ты не убежала?» Она замерла, пытаясь найти его взглядом. Её чистый голосок покаянно произнёс: «Простите меня, сир. Я всё равно бы без вас пропала, поэтому пошла следом в наивной надежде как-то помочь, но была схвачена. Как видно, ни на что я не гожусь». Подобравшийся к ней мерзавец в жёлтом плаще, явно сгоравший от любопытства, протянул руку и сбил с её головы капюшон. По плечам девушки рассыпались сияющие осенней медью волосы. Кто-то ахнул, а оборванец, которого называли «Безумным охотником», заметил: «Сдаётся мне, что на кое-что она годится». Пёс дернулся так в своих верёвках, что ещё больше порвал кожу на запястьях. Он прорычал: «Не смейте её трогать, мерзавцы. Это леди Санса Старк из Винтерфелла, дочь Десницы. Вам же будет больше проку с неё невредимой». В пещере воцарилась тишина. Тут глаза Сансы привыкли к полумраку, и она увидела Клигана у дальней стены. Ахнув, она бросилась к нему, небрежно отмахнувшись от пытавшегося её удержать лучника. «Так-то вы обращаетесь с пленными!» — возмущенно воскликнула она, распутывая верёвки. Охотник попытался её остановить, но она снова отмахнулась со словами: «Не мешайте мне. Сир Клиган мой рыцарь и никуда без меня не убежит». По корням на пол пещеры спустилось пугало в рваном чёрном плаще, усеянном звёздами, и панцире, помятом в сотне сражений. Густые золотисто-рыжие волосы скрывали его лицо, но над левым ухом, где ему проломили голову, осталась плешь. Он спрыгнул на пол, и разбойники расступились перед ним. Словно не веря своим ушам, он переспросил: «Ваш рыцарь, миледи? Вы ничего не попутали?» «Берик Дондаррион», — узнал его Пёс. *** Когда после долгих расспросов их, наконец, оставили в покое, Санса намочила свой вышитый батистовый платочек водой, стекавшей со стены пещеры, и принялась оттирать грязь и кровь с хмурого лица Клигана. Это вызвало бурный поток комментариев от окружавших их разбойников: «три, не три, а краше он не станет», «да он для неё прямо как пудель, небось, она его и пирожными с рук кормит?». Охотник спросил: «Том, а ты бы какую песню про этакую картинку спел?». «Красавица и чудовище», — не задумываясь, ответил тот, вызвав бурю смеха. Она никак не реагировала на их слова, словно и не слышала их вовсе, только Клиган видел, как сильно она стискивала зубы. Потом им даже дали поесть — какую-то жареную птицу и пол ковриги хлеба. «Дайте леди нож», — процедил Пёс, на что разбойник в жёлтом плаще заметил: «Ага, размечтался». Тогда Пёс наломал хлеб прямо руками, разодрал птицу пополам, взял ту часть, что оказалась побольше, и окончательно разделал её на маленькие кусочки, которые положил перед Сансой, а сам взял оставшуюся часть птицы и проглотил её едва ли не целиком, хрустя костями. Санса деликатно обглодала два-три кусочка, после чего сказала: «Я сыта, милорд, но негоже пропадать доброй пище, может, вы возьмёте мою долю?». Не сказав ни слова, Пёс принялся быстро заглатывать мясо, а Охотник заржал: «Гляньте, она своего Пса объедками кормит». Нахохлившись, она завернулась в свою накидку и опустила капюшон на лицо. Но её надеждам на покой не суждено было сбыться — Берик Дондаррион и жрец Торос снова направлялись к ним. *** Приблизившись, Берик обратился к Псу: «Тебя обвиняют в убийстве, но никто здесь не знает, ложно это обвинение или истинно, поэтому не нам быть твоими судьями. Только Владыка Света может рассудить тебя. Я выношу тебе приговор: испытание боем. Докажи свою невиновность мечом, и будешь свободен». Пёс рассмеялся, хрипло и презрительно, вызвав эхо в стенах пещеры: «И кто же это будет? Храбрец в плаще цвета конской мочи? Или ты, Охотник? Ты ведь бьёшь своих собак — попробуй побить меня. Ты, тирошиец с зелёной бородищей, тоже здоров — давай выходи? Ну же! Кто хочет умереть?» «Ты будешь сражаться со мной», — сказал Берик Дондаррион. Безумный Охотник разрезал верёвку на руках Клигана, Торос протянул ему пояс. Пёс выхватил меч и отшвырнул ножны. Безумный Охотник отдал ему его дубовый щит с железными заклёпками и тремя чёрными собаками Клиганов на жёлтом поле. Пёс сделал шаг к своему противнику, но Торос остановил его. «Сначала помолимся, — жрец обратился лицом к огню и вздел руки. — Владыка Света, взгляни на нас. Пролей на нас свет свой, Рглор. Покажи нам, правду говорит этот человек или лжёт. Покарай его, если он виновен, и дай силу его мечу, если он прав. Владыка Света, даруй нам мудрость». Лорд Берик медленно провёл лезвием меча по левой ладони. Тёмная кровь, хлынув из разреза, омыла клинок — и меч загорелся. Санса едва сдержала возмущённый крик. «Сгори ты в седьмом пекле вместе со своим Торосом, — выругался Пёс. — Когда я с ним разделаюсь, ты будешь следующим, жрец». Клинок пылал от острия до рукояти, но Дондаррион, видимо, не чувствовал жара — он стоял неподвижно, словно изваянный из камня. Но когда Пёс напал на него, он ожил. Пылающий меч заступил путь холодному. Пламя струилось с него, сталь зазвенела о сталь. Как только противник отразил первый удар, Клиган тут же нанёс следующий, но на этот раз лорд Берик подставил ему щит, от которого полетели щепки. Клиган рубил сверху и снизу, справа и слева — Дондаррион отражал. Вокруг горящего меча вились красные и жёлтые змеи. От каждого взмаха они расходились всё дальше и разгорались всё ярче и, наконец, стало казаться, будто лорд-молния стоит в огненной клетке. Пёс теперь пятился, а лорд Берик наступал, наполняя воздух огненными струями. От удара, пришедшегося по щиту, нарисованная собака лишилась головы. Лорд-молния подставил свой щит под ответный удар и снова атаковал. Разбойничье братство вопило, подбадривая своего вожака: «Он твой! Бей его! Бей!». Санса зажимала рот обеими руками, боясь криком отвлечь Клигана. Пёс отвёл удар, метивший ему в голову, гримасничая от бьющего в лицо жара. Он продолжал отступать, а лорд Берик теснил его, не давая роздыху. Мечи сходились, расходились и снова сходились, от щита с молнией летели щепки, собачьего щита уже трижды коснулось пламя. Пёс отступал вправо, но Дондаррион преградил ему путь, загоняя его прямо к костровой яме. Клиган пятился, пока не почувствовал жар за спиной — тогда он оглянулся через плечо, и это едва не стоило ему головы. Сандор Клиган снова ринулся вперёд. Три шага вперёд, два назад, шаг влево, куда не пускал его лорд Берик, два вперёд, один назад, клинг-кланг. Дубовые щиты принимали на себя удар за ударом. Прямые тёмные волосы Пса прилипли ко лбу. Одним свирепым рывком лорд-молния лишил Пса всего отвоеванного пространства и загнал его на самый край огненной ямы. «Ах ты ублюдок!» — завопил Пёс, чувствуя, как огонь сзади лижет ему ноги. Он кинулся в атаку, бешено размахивая мечом, пытаясь сокрушить более мелкого противника грубой силой, норовя сломать ему меч, раздробить щит или руку. Но пламя Дондаррионова меча ударило ему в глаза. Пёс отпрянул, оступился и упал на одно колено. Меч лорда Берика со свистом обрушился вниз, рассеивая огненных змей. Задыхающийся Клиган едва успел прикрыться щитом, и по пещере пронёсся треск расколотого дуба. Пламя распространялось по облупленной жёлтой краске щита, поглощая трёх чёрных собак. Клиган кое-как поднялся и ринулся в контратаку. Он, казалось, не сразу понял, что пламя, ревущее у самого его лица, — это его собственный щит. Сообразив, в чём дело, он закричал и стал яростно рубить горящий дуб, довершая его уничтожение. Один кусок щита отвалился, продолжая гореть, другой упорно держался на руке, и все усилия Пса только раздували пламя. Огонь охватил рукав, а затем и левую руку. «Прикончи его!» — заорал Зелёная Борода, а другие голоса загремели: «Виновен!» Лорд Берик приблизился, чтобы добить своего противника. Пёс, испустив хриплый вопль, поднял меч обеими руками и обрушил вниз изо всех своих сил. Лорд Берик легко отразил удар… …но его пылающий меч переломился надвое, и холодная сталь Пса рассекла его плоть между плечом и шеей, до самой грудины. Кровь хлынула горячей чёрной струей. Охваченный огнём Сандор Клиган отшатнулся назад, сорвал и отшвырнул остаток щита и стал кататься по земле, гася горящую руку. Санса бросилась к нему и упала поверх, гася огонь своей толстой накидкой. *** А после странной ночи, когда оказалось, что Дандаррион вовсе и не умер, Клигану вернули обратно меч, доспехи и коня и велели выметаться куда подальше. «А леди?» — спросил Пёс. «О леди мы теперь позаботимся сами», — ответил Торос. Пёс насупился и, даже не взглянув на Сансу, направился к выходу из пещеры. Она стояла, сжимая до боли пальцы, и смотрела ему вслед. Не выдержав, она крикнула и сама удивилась, как жалобно прозвучал её голос: «Сир, вы уходите?» Он остановился, по-прежнему не оборачиваясь, и глухо произнёс: «Тебя они всё равно со мной не отпустят, а мне тут оставаться не с руки. Так что да, я ухожу». И так и не оглянувшись на неё, он стремительно вышел из пещеры. Ноги отказали ей, и она осела на холодные камни. *** Вскоре изрядно пугавший Сансу, воскресший Берик рассказал, что они планируют отвезти её к тёте по линии матери в Орлиное Гнездо, где и оставят её, получив выкуп. Он пообещал, что они отправятся в дорогу сразу, как только вернётся отряд разведчиков с запада. Сансе оставалось только смириться, она тихо сидела у стены, пытаясь представить свою тётю, которую никогда прежде не встречала. Братья-разбойники давали ей еду со своего стола, а молодой лучник по имени Энги терпеливо водил «в кустики» и даже разрешил ей побыть у ручья, умыться и выстирать некоторые вещи. Санса, подражая повадкам Пса, внимательно изучала окрестности. Отряд разведчиков вернулся только через два дня, она как раз возвращалась из леса в сопровождении Энги. Они услышали громкие голоса, ещё не дойдя до входа в пещеру. Просияв, Энги пошёл вперёд, а она чуть задержалась, прислушиваясь к разговору. Разведчик рассказывал о небольшом лагере Ланнистеров — он находился в двух днях пути к юго-западу и мог стать хорошей добычей. Санса слушала его рассказ и вопросы, которые ему задавали Берик и Торос, и внезапно осознала, что сегодня они в Орлиное Гнездо не отправятся, она останется пленницей Братства без Знамён ещё не меньше, чем на пять дней. *** Внезапно к её горлу комком подступили накопившиеся за эти дни чувства — гнев и обида. Но она не заплакала, а медленно спустила тяжёлую накидку с плеч, скомкала и изо всех сил бросила в Энги, почти сбив его с ног в узком проходе, а сама метнулась прочь. «Стой!» — орали ей вслед, слышались ругань и громкий топот. Но она не зря два дня изучала окрестности! Кровь стучала у неё в ушах. «Лети как пташка», — твердила она себе. Она была уже в лесу, далеко в зарослях, когда, внезапно, на полном лету, её сгребли чьи-то сильные руки, зажали рот. Она замычала и начала брыкаться, когда ей вдруг показалось, что она узнала запах — солёно-мускусный… А потом знакомый лающий голос прохрипел: «Тихо, Пташка». *** Он стремительно донёс её до Неведомого, и она никогда ещё не была так рада видеть этого свирепого, под стать хозяину, коня, названного в честь бога Смерти. Пёс легко, словно ребёнка, подсадил её на луку седла, запрыгнул сам и погнал Неведомого вверх по руслу ручья. Они скакали почти без отдыха, Пёс три раза поворачивал назад, чтобы сбить погоню со следа. Она просто прижималась к его груди, приходя в себя. Было холодно, к тому же пошёл дождь, и Пёс завернул её в полы своего плаща. На неё нахлынуло невероятное чувство облегчения, спокойствия и безопасности, возможно, впервые с тех пор как в Королевской Гавани Ланнистеры арестовали её отца и перебили всех людей Старков. Когда Пёс, наконец, позволил Неведомому сбавить шаг, она прошептала: «Ты вернулся за мной, ты всё-таки вернулся за мной». Хриплый голос ответил: «Я никуда и не уходил, Пташка. Я всё время был рядом». *** К тому времени, как он принял решение остановиться на настоящий привал — с костром и ужином, её пёрышки совсем распушились, и она чирикала без умолку. Расстеливая попону на земле, она рассуждала: «А вот интересно, когда мужчина женится, он накидывает на плечи невесте свой плащ. Вы, милорд, уже столько раз покрывали меня своим плащом, начиная с того первого раза, когда Джоффри приказал раздеть меня, что, может быть, мы теперь женаты? Это было бы так мило, я бы подарила вам таких красивых сыновей». «Хватит!» — взревел Пёс, и она отшатнулась от его крика. «Зачем я тебя вообще спасал, чтобы ты тоже смеялась надо мной?» — спросил он, и в его скрежещущем голосе слышалась такая густая горечь, что, казалось, её можно было ощутить на языке. Она пролепетала: «Простите меня, сир, прошу, простите. Я забылась, я… я часто дразнила мальчишек насчёт женитьбы на праздниках в Винтерфелле и…» «Я не мальчишка, — отрезал он и, повернув голову, ткнул себя пальцем в лицо. — Видишь это?» Её глаза наполнились слезами. Она скользнула на землю перед ним, опустившись на колени. Протянула руку, но не решилась коснуться измученного лица. Тихо заговорила, пытаясь поймать его взгляд: «Умоляю вас… Я действительно дразнилась, но не потому, почему вы подумали… И я больше не вижу ваших шрамов. Теперь, когда я смотрю на вас, я вижу множество образов. Я вижу маленького мальчика, который просто хотел поиграть, а вместо этого получил великую боль… Я вижу рыцаря, которым он мог бы вырасти — всех дам бы покоряли его стать и мужество. Я вижу рыцаря, которым он стал — ожесточенного, но не озлобленного — рыцаря, который защищает меня. И я вижу… простите меня, сир, но я действительно представляла, какие у нас могли бы быть сыновья — высокие, сильные, темноглазые…» И тут Сандор схватил её за плечи, рывком притянул к себе и впился в её рот. Он не просто целовал её, — он мял и кусал её губы. Возможно, он ожидал, что она отпрянет, что закричит от ужаса, но Санса обмякла в его огромных руках и приоткрыла губы, позволяя его языку вторгнуться ей в рот. Опьянённый её доверчивой покорностью, или же всё ещё пытаясь её напугать, он опрокинул её на спину, навалился сверху, продолжая целовать. Его рука задрала подол её платья, нырнула под него и нашарила её бутончик. Он жадно сжал, словно птичку, её тёплое женское естество, но и тут она не издала ни слова протеста, тихо лежала, полузакрыв глаза. Почти зарычав, он с усилием убрал руку и скатился с неё. Некоторое время они так и лежали рядом: она — тихая и отчего-то довольная как кошечка, он — тяжело дыша и бездумно таращась на звёзды. А потом он пробормотал: «Когда я довезу тебя до безопасного места, то сразу уеду. А ты скоро встретишь молодого и смазливого рыцаря и влюбишься в него». «Что? — она задохнулась от негодования и вскочила на ноги. — Но вы же поклялись защищать меня!» «Я и сказал, что сначала отвезу тебя в безопасное место», — ровным голосом ответил Пёс. «Да какой прок в смазливых рыцарях? — закричала она. — Джоффри, вон, был смазливый! Мне нужен храбрый и сильный рыцарь и… и я больше никогда никого не полюблю!» Пёс, ошарашенный, приподнял голову, чтобы посмотреть на неё. Она, что, сейчас призналась ему в любви?! А она, рассерженная, убежала по другую сторону костра и упала на попону, свернувшись калачиком. Прошла, наверно, треть часа, прежде чем Пёс решился подкрасться к ней со своим плащом. Она сделала вид, что спит и не замечает, как он укутывает её и устраивается за её спиной. *** С утра она продолжала дуться и не разговаривала с ним весь день, закутавшись, как в доспехи, в ледяную холодность. При этом вид у неё был растерянно-несчастный, и Пёс уже не знал, смеяться ли ему над её детскими фантазиями или плакать. Уже перед сном, когда она не притронулась к своей доле еды, он раздражённо сказал: «Ешь давай. Хочешь, чтобы я твоему брату одни кости привёз?» «Как скажете, сир», — пробормотала она и отщипнула кусочек хлеба. Он устало вздохнул: «Я тебе сколько раз говорил не называть меня «сир»? Я не рыцарь, упрямая ты ослица». Она немедленно возразила: «Для меня вы настоящий рыцарь. Когда я была маленькой…», — тут она замолчала, прикусив губу, но он её подзадорил: «Что, неужели ещё меньше, чем сейчас? И что тогда случилось, очередная история из твоих любимых песен?» «Да, я очень любила песни о рыцарях, — тихо ответила Санса. — И постоянно доставала нашего мейстера Лювина («И его тоже?», — изумился Пёс), прося рассказать ещё и ещё о храбрых рыцарях. Мейстер был добрый человек и подбирал в отцовской библиотеке книги специально для меня. Однажды я спросила его, почему среди людей отца совсем нет рыцарей, отец такой плохой лорд? Тогда мейстер Лювин объяснил мне, что мы, северяне, — потомки Первых Людей и мы верим в старых богов. Поэтому наши воины не дают обетов и не принимают помазание семью елеями, но это не делает их хуже южан, а зачастую они их даже превосходят, сказал мейстер. Я запомнила урок, и вот почему я считаю, что вы — мой настоящий рыцарь». Откашлявшись и сплюнув в костёр, Пёс заметил: «Умный человек был ваш мейстер. Чему ещё он научил Пташку?» Глаза Сансы заблестели: «Ой, много чему. Конечно же, чтению и письму, а ещё ботанике, врачеванию, астрономии!» «А я не любил учиться, — сказал Пёс. — Я использовал любую возможность, чтобы улизнуть от мейстера». «А куда именно, сир?» — заулыбавшись, спросила Санса. Пёс пожал плечами: «К оружейному мастеру. На псарню или в конюшню». Она засмеялась: «Совсем как мои братья! Как-то раз Робб…» Он сидел и слушал, наблюдая, какой счастливой она становится, погружаясь в воспоминания о прошлом — о людях, большинство которых уже умерли. Он не хотел прерывать её после того как с таким трудом разговорил, но усталость брала своё, и он не сдержал зевок. Она мгновенно осеклась, а потом прошептала: «Простите, сир Клиган. Думаю, вы уже сыты по горло моим чириканьем». Покачав головой, он сказал: «Ты не только упряма, но ещё и злопамятная. Я просто устал как собака, а так… мне даже нравится засыпать под твоё чириканье». «Усыпляет хорошо», — ухмыльнувшись, добавил он и принялся стелить попону. Устраиваясь на ночлег, она легла к нему лицом, и тогда он тоже не стал отворачиваться и вытянулся на спине. Она тихонько позвала: «Сир Сандор, а вы знаете, почему вон те две звезды называют сёстрами?» «Нет, но думаю, ты мне расскажешь», — сонно ответил он и вскоре задремал и ему приснились убегавшие от кого-то сёстры, одна из которых была похожа на Пташку, а другая на того чёртова волчонка, выкинувшего меч Джоффри в реку. *** Между ними воцарилось перемирие. Санса больше не заговаривала о свадьбах и любви, и несколько дней пролетели в гармонии, но ничто хорошее, к сожалению, не длится вечно. Когда на них напала та сумасшедшая огромная баба со своим оруженосцем, Клиган встал между ней и Сансой и, выхватив меч, крикнул: «Уезжай!» За время, проведённое вместе с Псом, она привыкла его слушаться — он всегда знал как лучше, поэтому она пригнулась к холке и позволила Неведомому унести себя прочь. Через пару часов Неведомый сам привёз её обратно. Верный конь всегда возвращался к своему хозяину, но они не нашли на поляне ни его, ни тел нападавших. Они медленно описывали всё более нарастающие круги вокруг поляны, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы Клигана. И они нашли его. Ей пришлось искать безопасный спуск с обрыва и, ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она смогла подойти к нему. Она стояла в оцепенении, смотрела и думала, что он умер, но тут его окровавленный указательный палец чуть-чуть шевельнулся. Тогда она тоже зашевелилась — и пошла прочь. Следующие несколько часов она старалась не думать и ничего не чувствовать. Она просто делала то, что была должна — храбро подступилась к Неведомому и стреножила его, собрала хворост и развела костёр, сходила к реке, принесла воды и поставила её греться. А потом она часть за частью стащила с него доспехи. Потом всю одежду, которая так пропиталась кровью, что Сансе пришлось срезать её кинжалом Пса. И, наконец, она принялась тщательно, дюйм за дюймом, осматривать его разбитое тело, промывая и зашивая раны. Вспомнив всё, чему учил её мейстер Лювин, и мысленно попросив помощи у старых и новых богов, она вправила сначала его вывихнутое плечо, а потом кость, торчавшую из его ноги, и наложила на перелом шину из веток и ремней. Один раз он даже пришёл в себя ненадолго, но только прохрипел: «Брось меня, девочка. Уйди». Следующие два дня она не спала и не ела, сидела рядом с ним, постоянно меняла повязки и сухую траву, которой обкладывала его для тепла и чистоты, протирала его жуткое лицо мокрым лоскутом, и то и дело выжимала по несколько капель воды между его запёкшихся губ. Она запретила себе думать, потому что все мысли были только о том, что он умирает, что она потеряет его. И, когда в очередной раз положив ладонь ему на лоб, она не почувствовала жара, то едва не закричала от ужаса, но потом увидела, что его широкая грудная клетка спокойно и ровно вздымается — Пёс спал. *** Хлеба из сумки Пса хватило всего на четыре дня. Сама она старалась почти не есть, размачивала хлеб горячей водой и осторожно кормила его, всё время находящегося в полузабытьи. На шестой день она была вынуждена начать вылазки в окружающую их маленький лагерь полустепь. Из первой вылазки она принесла маленькие дикие колоски, растолкла зёрнышки между двумя камнями, поварила и дала съесть Псу. После второй вылазки она вернулась в сопровождении телеги, на которой сидел хмурый фермер с дочкой чуть помладше Сансы. Втроём они с трудом затащили разбитое тело Клигана на телегу, привязали к задку Неведомого и двинулись в обратный путь к ферме. Санса шла рядом с повозкой, рассыпаясь в благодарностях. Когда она повстречала фермера, то рассказала ему, что ехала с мужем к родственникам, но на них напали разбойники. Со всей учтивостью она попросила у фермера помощи, и тот нехотя согласился, а она пообещала отрабатывать кров и еду на ферме. *** Пса притащили в коровник, показавшийся ей дворцом после их лагеря в чистом поле. По крайней мере, здесь была крыша над головой, много сухой соломы и тепло от коров. Однако первые дни прошли мучительно, она не могла надолго оставлять бесчувственного Пса одного, и у неё совершенно ничего не получалось по хозяйству. Как она теперь осознавала, она либо ничего не умела, либо была слишком слабой для тяжёлой крестьянской работы. Решение пришло неожиданно, как это обычно и бывает. Санса увидела, как дочка фермера грузит в телегу одинаковые холщовые подушки и поинтересовалась, куда их везут. Как выяснилось, девочка, которую звали Салли, помогала отцу добывать лишние медяки любыми доступными средствами и шила эти подушки для продажи на рынке. Выручали за подушки они совсем немного, и Санса заметила, что если вышивать на подушках красивые узоры, то и продавать их можно было бы дороже. Ей дали на пробу две подушки, на которых она вышила розы и птиц. Вернувшийся с рынка фермер был в восторге — вышитые подушки купили в первую очередь и по хорошей цене. С этого дня Санса работала только иголкой, а фермер радовался и закупал цветные нитки и нежный шёлк для особенно красивых думок. Один раз он даже спросил, не желает ли она получать долю с прибыли в их небольшом деле, но Санса отказалась. Единственно важным для неё сейчас было то, что она могла больше не отходить от Пса. Она сидела рядом и вышивала сердечки и девизы с первых лучей солнца до поздней ночи при робком свете свечи. Едва он чуть приоткрывал глаза, как она откладывала рукоделие и давала ему несколько ложек каши или глоток молока. Его сильное тело боролось за жизнь с поистине собачьей живучестью. Скоро, к её радости, он начал фокусировать на ней свой взгляд, всматривался напряжённо, словно старался удержаться за неё. Так прошло, наверно, ещё недели две, когда однажды она увидела, что он открыл глаза и наблюдает за ней. Ласково улыбнувшись, она потянулась за кувшином ещё прохладного, недавно принесённого из погреба молока. Но он отрицательно мотнул головой и впервые за долгое время внятно заговорил с ней: «Зачем ты это делаешь? — его голос, словно ещё больше потрескался после падения. — Зачем выхаживаешь и убираешь за мной дерьмо? Почему просто не ушла?» Она осторожно взяла его большую руку и повернула к свету свечи. Его ладонь пересекал розовый, только недавно заживший шрам в том месте, где Пёс схватился голой рукой за валирийский меч безумной бабы. Санса нежно поцеловала его ладонь и прошептала: «Это самое малое, что я могу сделать, сир, в благодарность за всё то, что вы делали ради меня». *** После этой ночи Пёс быстро пошёл на поправку. Едва начав двигаться, он затребовал себе ведро для нечистот, что поначалу стало для него новым унижением, потому что Сансе приходилось подставлять ему плечо и помогать приподниматься. Но очень скоро Пёс уже бродил по хлеву, держась за стену, упорно разрабатывая мышцы. Расщедрившись, фермер затопил баню и предложил мнимым супругам помыться. Со вполне понятным трепетом Санса согласилась. Во-первых, отказываться было бы подозрительно, а во-вторых, Пса действительно не мешало хорошенько помыть… Крепко обнимая его обеими руками, Санса провела его через двор в баню. Усадила в предбаннике на лавку и, стараясь не встречаться с ним глазами, стащила с него его лохмотья. Потом быстро скинула свою одежду и снова подняла его на ноги, чтобы завести в баню и усадить там на полок. Опустившись на колени, она сначала вымыла его массивные ноги, с особой осторожностью натирая ту, что была сломана. Пёс за всё это время не проронил ни слова, а подняв глаза, она едва не вздрогнула: его мужское естество было напряжено и устремлено вперёд, словно пика. Она сделала вид, что ничего не замечает, и продолжила мыть его грудь, живот, потом спину и плечи. Пока она намыливала и споласкивала его волосы, то и дело легонько скользя пальцами по корке шрамов, он не мог отвести взгляда от её почти прозрачной, алебастровой кожи, от маленьких покачивающихся, когда она двигалась, грудок. Она обстригла, как смогла коротко, его бороду и ласково сказала, проведя ладошкой по его волосам: «Ну вот, милорд, вы снова похожи на себя, на моего рыцаря». Отвернувшись, она быстро расплела косу и стала мыться сама. Пёс тяжело вздохнул, будто где-то раздули кузнечные меха, откинулся назад и закрыл глаза рукой. Закончив, она снова подхватила его под руку и вывела в предбанник, после чего быстро накинула на себя чистую рубашку, которую дала Салли. Рубашка была ей коротка и почти не закрывала ноги, но всё равно Санса сразу почувствовала себя увереннее. Она одела его в чистую одежду и увела обратно в коровник. *** С каждым днём к Псу возвращалась его прежняя сила. Он всё больше времени проводил во дворе, упражняясь или пытаясь что-то делать. Как оказалось, он здорово владел топором, махая им с некоей потаённой яростью, и не без удовольствия колол дрова. Санса обычно пристраивалась со своим шитьём где-нибудь неподалёку, поглядывая на него с тихой радостью. Салли немало удивила её, когда как-то заметила: «Как же твой муж любит тебя!» «Почему ты так подумала?» — растерявшись, спросила Санса. Салли воскликнула: «Да он же глаз с тебя не сводит! Что бы ты ни делала, куда бы ни шла, он наблюдает за тобой, будто готовится помочь, подхватить, если что вдруг случится». *** Санса, однако, не замечала, что чем быстрее выздоравливал Пёс, тем мрачнее становился фермер. В один погожий солнечный день он сказал, что ей пора немного отдохнуть от иглы и послал вместе с Салли собирать ягоды боярышника. Санса и правда была рада разнообразию, девушки долго гуляли, болтая и смеясь, а по возвращении их ждало жуткое зрелище. Фермер лежал посреди двора с окровавленной головой и слабо стонал, а угрюмый Клиган уже оседлал Неведомого и лошадку фермера и теперь решительно хромал из дома и обратно, пакуя вещи и еду. Салли с испуганным криком бросилась к отцу, а Санса — к Клигану: «Что случилось?!» Пёс сумрачно проворчал: «Понятия не имею, что этот хмырь задумал. Пригласил меня посидеть с ним, угощал элем, а потом попытался подкрасться сзади с дубинкой. Сдаётся мне, не хотел он, чтобы я скоро увёз его маленькую рабыню-белошвейку. Так что собирайся, поехали и покажешь мне, куда спрятала меч и доспехи». Больше Санса вопросов не задавала, помогла Псу упаковаться, и они навсегда покинули маленькую ферму. *** Они забрали меч и доспехи, которые Санса поначалу просто спрятала среди камней, но обосновавшись на ферме, вернулась и тщательно завернула всё в промасленные тряпки. Когда же после этого она и вооружённый Пёс снова двинулись на север, у Сансы появилось странное ощущение, что предыдущих месяцев и вовсе не было. Разве что бурых листьев на деревьях осталось совсем мало, воздух стал холоднее, а лужи в полях блестели льдинками. Когда начало смеркаться, Пёс объявил привал на ночлег. Он сказал, что хочет зажарить кролика, которого прихватил с фермы, и пойдёт собрать дров для костра. Санса вызвалась помочь. Она уже набрала почти полные руки хвороста, когда неожиданная боль заставила её вскрикнуть. Острая щепка впилась ей в палец, из которого сразу же показалась капелька крови. Пёс появился рядом, словно из воздуха, тут же всё понял, забрал её руку, вытащил занозу и облизнул ранку… Санса стояла красная, как спелый гранат и мечтала лишь об одном: чтобы у неё сейчас в каждом из десяти пальцев было бы по занозе! Пёс глянул на неё, усмехнулся своей кривой ухмылкой и сказал то, о чём она и сама подумала: «Вот всё и возвернулось… Передо мной опять стоит утончённая и изнеженная леди». Смутившись, она высвободила руку и отвернулась, но его скребущий голос настойчиво продолжал: «Смотрю на тебя и не могу поверить, неужели это именно ты кормила меня с ложки и подтирала мою задницу? Скажем мне, девочка, зачем? Зачем ты это делала, только не надо повторять ля-ля про мои руки и благодарность». Санса долго молчала, прежде чем решилась ответить: «Помните, сир, как я сказала, что, возможно, вы — это всё, что осталось у меня на этом свете? Так вот, когда я увидела вас, лежащего под тем обрывом, всего разбитого и умирающего… тогда я осознала, что вы — это всё, что мне нужно на этом свете». Она готовила себя ко многому, что могло бы последовать за этими словами, но Пёс её, как всегда удивил. Он просто развернулся и ушёл. Немного озадаченная, но не испуганная, Санса отнесла хворост к лагерю, развела огонь побольше и уютно устроилась, завернувшись в накидку. Объявившись так же внезапно, Пёс рявкнул: «Встань, девочка». Санса, уже привыкшая к тому, что Сандору Клигану лучше подчиняться сразу, поднялась на ноги. А Пёс опустился на одно колено, хотя меч в этот раз вынимать не стал. Она затаила дыхание. Его голос прорезал тишину как острый клинок ветхую ткань: «Леди Санса из дома Старков, я, Сандор из дома Клиганов прошу вас о чести стать моей женой». Не сдержавшись, она выкрикнула: «Да!». Боги, как же долго она об этом мечтала! Тут она с отчаянием окинула взглядом раскинувшиеся вокруг пустынные поля и воскликнула: «Септа! Где же нам найти здесь септу?» Он, широко ухмыльнувшись, поинтересовался: «Вам так не терпится, миледи?» Она зарделась, а он, поднимаясь с колен, заметил: «К тому же нам всё равно нельзя сейчас обращаться в септу. Там нужно будет назваться настоящими именами, а нас обоих ищет королева». На её лице появилось такое неподдельное, детское разочарование, что он добавил уже мягче: «Не переживай, Пташка, мы поженимся сразу же, как только доберёмся до твоего брата». Тогда она решительно потянулась, привстала на цыпочки и коснулась его губ своими. Она чувствовала, как он сдерживается, осторожно целуя её в ответ, и это было так прекрасно, так по-рыцарски с его стороны. Она закрыла глаза и просто ласкала его, как всегда себе это представляла, нежно касалась своим ртом его жёстких губ, его шершавых шрамов. Она действовала инстинктивно и видимо переборщила, когда нежно лизнула его нижнюю, наполовину изуродованную губу. Пёс затрясся, будто в судороге, обхватил её своими сильными руками, и они вдвоём повалились у костра. Он вдавил свои бёдра между её ног и несколько раз с силой ударился о её женское естество. Сквозь все слои одежды она отчётливо ощущала силу его желания, вопреки которому он, однако, снова сумел отпустить её и отодвинуться. Немного успокоившись, он изрёк: «Теперь у нас будет правило, девочка. Никаких поцелуев до свадьбы». А потом они зажарили кролика, оказавшегося самым вкусным в жизни Сансы. Пёс отрезал наиболее нежные и жирные кусочки и кормил её прямо со своего кинжала. Восхитительный сок стекал по её подбородку, пока она улыбалась до ушей. *** Чем дальше они продвигались на север, тем холоднее становились дни. Она радовалась бодрящей свежести, а ночи проводила, крепко прижимаясь к своему рыцарю. Она была счастлива и не осознавала, насколько от этого похорошела, хотя часто ловила на себе задумчивый взгляд Пса, от которого расцветала ещё больше. Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, она углядела далеко в поле пруд с парившей водой. Он выглядел точно как горячие источники Винтерфелла, и она взволнованно окликнула Пса: «Сир Сандор, смотрите, там горячий источник! Можно мы остановимся там? Пожалуйста, я бы очень хотела искупаться». «Чтобы все пялились на тебя с дороги?» — проворчал Пёс. «Так уже темнеет», — смеясь, ответила она. Пёс разбил лагерь как можно дальше от тракта, спрятав его за большими валунами. Потом бормоча что-то о глупой привычке некоторых людей мыться, ушёл в поле, где уселся на камне спиной к воде и лицом к дороге. В наступившей темноте Санса разделась и выкупалась в горячей воде, почти мурлыча от блаженства. Она не сводила глаз с недвижного силуэта на фоне первых высыпавших звёзд и невольно гадала, что могло бы случиться, если бы её спутник был чуть менее… рыцарственным? Уже натянув платье, она окликнула: «Сир Сандор, вода просто изумительная, почему бы вам тоже не ополоснуться? Обещаю, я не буду подсматривать, хотя… я и так знаю, как вы выглядите голым!». И она со смехом убежала в лагерь. Пёс покачал головой, ещё раз оглядел окрестности и отстегнул свой меч от пояса. Где-то через полчаса он подошёл к ней, уютно устроившейся у костра. На нём не было доспехов, а волосы были мокрые. Он плюхнулся рядом, опёршись на локоть, навис над ней и по-собачьи затряс головой, обдавая её холодными брызгами. Она взвизгнула и засмеялась. Несколько минут они просто смотрели друг на друга, а потом она прошептала: «Когда ты вот так смотришь, у меня сердце из груди выскакивает. Жалко, что нам нельзя целоваться…» Сказав это, она взяла его большую ладонь и тихонько положила на свою левую грудь. Не отпуская её взгляда, он медленно сжал этот маленький и тёплый холмик, приказал: «Расстегни платье». Она немедленно подчинилась, едва дыша. Он отвернул ткань, и теперь его рука скользила по обнажённой коже, ласкала и чуть мяла. Он глубоко вздохнул, когда в его ладонь упёрся твёрдый, будто камешек, сосок. Склонился над ней совсем низко и несколько раз поцеловал её сосок, а потом начал втягивать его между губ — всё глубже и глубже. Жёсткие, шершавые губы сосали и мяли нежную плоть, и Санса не смогла сдержать тихого стона. Он тут же отпрянул, всмотрелся ей в лицо, а потом поправил платье, — будто дверь закрыл. «Второе правило, Пташка: не клади мою руку себе на грудь», — заявил Пёс, и она протестующе пискнула. А Сандор вдруг сгрёб её в охапку и перевернулся на спину так, что теперь она оказалась лежащей на нём и громко рассмеялась от удивления и радости. «Смейся, смейся, — проворчал он. — Вот поженимся и я тебя так отымею, что не до смеха станет». Но она только рассмеялась ещё звонче, и он присоединился к ней своим лающим скребущим смехом. Она любила, когда он смеялся. В такие редкие мгновения его лицо просто преображалось, и она уже готова была нарушить запрет и поцеловать его, когда из темноты раздался насмешливый голос: «А чем это вы тут занимаетесь?» Пёс мягко отбросил её в сторону и вскочил на ноги, прикрывая собой. Его рука потянулась к поясу, но меча там не было, — он остался у источника… Помрачнев, Пёс сжал кулаки и чуть пригнулся, готовый драться до последнего. Тени отделились от темноты и ступили в круг света от костра. Это были братья Ночного Дозора, одётые в чёрное. Пёс оглянулся на Пташку. Их путь на север закончился.