Кошмар реальности

«Мы сочиняем ужасы, чтобы помочь себе справиться с реальностью». Стивен Кинг

      Иногда может произойти то, что полностью изменит нашу судьбу. То, что может изменить нас, в худшую или лучшую сторону. Мы можем даже не догадываться, что такое когда-нибудь случится, но, со временем, этого не избежать. Это судьба, которую невозможно предугадать, и каждый наш поступок несёт за собой последствия, а последствия нередко меняют нашу жизнь и могут перевернуть её с ног на голову. Возможно, это улучшит нашу жизнь, наполнит её теми красками, которых никогда не было, которых так не хватало… либо обречёт на муки, сокрушит даже самого сильного духом человека. Глаза ребёнка, наивно смотрящие на мир, видящие в нём процветание, однажды увидят тот кошмар, который раньше не был заметен. Который от него скрывали с самого рождения. С годами занавес, скрывающий этот ужас, откроется, и подросший ребёнок узрит реальность, которая разрушит все его мечты о простой и спокойной жизни. Он больше не сможет нормально спать, есть, жить. Это происходит со всеми, исключений нет.       Но мой «занавес» открылся преждевременно, когда мне исполнилось всего шестнадцать лет. К этому меня подтолкнуло ужасное событие, произошедшее в моей семье. Полтора месяца назад, когда я вернулась домой со школы, узнала от мамы, что отец погиб. Причина его смерти была несчастным случаем — его сбила машина. Смерть папы кардинально изменила меня: я, девушка, решившая никогда не унывать и радоваться жизни, потеряла улыбку, которая была на моём лице. После слов о смерти близкого, родного мне человека, грудная клетка наполнилась тяжёлой, вязкой, невыносимой болью, тело задрожало так, будто не могло выдержать вес этого болезненного чувства, резко заполнившего всю меня. Я не могла поверить маминым словам, не могла принять тот факт, что папа больше не встанет, не будет смотреть на нас с любящей улыбкой, не будет с нами разговаривать. Что я больше его никогда не увижу, потому что он будет закопан в землю навсегда. Мама, так любившая его, рыдала так громко, и каждый её болезненный возглас бил по моим органам, особенно — по сердцу. Оно с каждой секундой начинало болеть сильнее и сильнее, до тех пор, пока глаза не заполнила пелена, и ноги не удержали тело. Это была такая боль, будто из меня, живого человека, вырывают сердце. Адская боль, раздирающая всё тело.       Это единственное, что я помню. А далее — абсолютная темнота и забвение. Очнувшись, я увидела зелёные занавесы, белый потолок из квадратов. К носу и рту прикреплён дыхательный аппарат, с боку стоит капельница. Что-то неприятно пикает, но этот звук какой-то приглушённый. Был приглушённым несколько секунд. Сначала я подумала: «Где я?», но тут же ответила себе на вопрос — в больнице. Но на вопросы: Что случилось? Почему я ничего не помню? — я не могла ответить. Кто-то держал мою руку. Открыв глаза шире, я увидела маму. Она смотрела вниз и молилась, подняв обеими руками к своему лицу руку своей любимой дочери. Моя душа вмиг заболела при виде её повторившихся страданий, ведь она по сравнению со мной всегда больше переживала за меня и мою жизнь. Я распрямила пальцы и дотронулась до её щеки, и этот поднявшийся взгляд надежды, полный страданием и любовью, заставил меня понять, что случилось. У меня был сердечный приступ.       С тринадцати лет из-за одного несчастного случая у меня начались проблемы с сердцем. Негативные эмоции — частный признак сердечной боли. Больницы, палаты, капельницы, обследования — вот оно, зеркальное отражение тех времён. Я единственная в классе, кто сидит на скамейке, когда другие ребята занимаются физкультурой, я единственная такая хрупкая среди всех учеников школы. Если мне пробежать или пройти быстрым шагом примерно с десяток метров, то у меня тут же кололо в сердце с такой силой, что я даже пошевелиться не могла. Но эта проблема не мешала мне жить и заводить друзей. Я никогда не была одна. Да, в моей жизни встречались фальшивые друзья и даже враги, но всегда рядом были люди, умеющие сострадать и дружить.       После мне объяснили, что у меня был не просто сердечный приступ — моё сердце остановилось. Донором послужила девушка примерно моего возраста, которая скончалась в больнице, когда меня привезли на «скорой». Доктор не мог допустить, чтобы погибли сразу два пациента, поэтому меня спасли. Шов, оставшийся после операции, болел при каждом движении и нагрузке, но зато я ощущала стук нового сердца и понимала, что он отличается от предыдущего: более ровный, более спокойный. Каждый раз, когда доктор приходил навестить меня и обследовать, я расспрашивала его о той девушке, сердце которой теперь бьётся во мне, но он ничего мне не говорил о ней, лишь уходил от ответа. Мне хотелось знать о ней: кто она, что с ней случилось, какое у неё имя — но ничего из этого я не узнала. Единственное, что мне сказали, так это то, где находится её могила. И я решила, что буду навещать её каждый год, не важно, как сильно буду занята. Она в самый последний момент, можно сказать, подарила мне жизнь. Я обязана ей. Ценить жизнь и радоваться, что не умерла.       Когда меня выписали, мы с мамой были на похоронах отца. Было много народу, в особенности — мужчин. Похоже, это были люди из компании, в которой работал папа — его друзья и коллеги. При виде гроба в моей душе всегда появлялось неопределённое чувство, которое обострилось тогда и перемешалось с душевным страданием. Было так страшно смотреть на него, даже не знаю, почему. Мы с мамой стояли, вцепившись друг в дружку, и плакали. Некоторые его друзья тоже плакали, не сумев сдержать свои эмоции. Папа был важен для многих, не только для нас с мамой. После похорон мы обе были подавлены. Мама сидела на стуле, уставившись в одну точку комнаты, и не шевелилась. Это длилось часами и повторялось каждый день. На её лице ничего не отражалось, словно её душа была не здесь. Мне было страшно и больно на неё смотреть. Мама отказывалась от еды, поэтому мне приходилось кормить её с ложечки и поить. Я гладила её по голове, и из моих глаз непрерывно капали слёзы. Она смотрела не на меня, а сквозь моё тело, каждый раз, когда я приближалась. Это было ужасно. Мою душу, измученную тоской по отцу, уставшую от нескончаемой тревоги за маму и дальнейшее будущее… Мою душу словно съедали заживо каждый день. Но, как бы мне не было плохо от всего этого, я не хотела бросать маму. Это невероятно сложно… нет, это невозможно принять, то, что она осталась единственным родным мне человеком. Я заботилась о ней, пропускала занятия, отказывалась гулять с подругами — забила на всё и стала ей опорой. В итоге, после долгих дней моих стараний, она пришла в себя, занялась уборкой, стиркой и готовкой. Но её чувства ощущались в воздухе, без лишних слов. Она пришла в себя, но боль ещё не утихла.       Дни без папы поселили в наших сердцах невиданную пустоту и чувство безысходности. Каждый раз, проходя по тем улицам, где когда-то мы все вместе гуляли и смеялись над шутками отца, мама закрывала лицо ладонью и плакала. И тогда я решила сводить её кое-куда. Я не сказала ей, куда именно мы идём, но она не возражала мне и шла за мной. На то место, где похоронили девушку, сердце которой спасло меня. Я указала маме на её безымянную могилу и сказала, что благодаря ней я жива, благодаря ней у мамы есть человек, который её любит и никуда не уйдёт. Эта трагедия должна была забрать две жизни, но случилось чудо. И ради этого чуда нужно жить. Боль никуда не денется, но с каждым годом она будет не такой болезненной, и с ней можно будет прожить счастливую жизнь. Главное — не унывать, и держаться вместе. До конца, не взирая на трудности. Этими словами я желала поддержать не только близкого мне человека, но и себя. Я сказала маме всё то, что сама хотела услышать хоть от кого-нибудь. Она, тронутая моими словами, утёрла слёзы, глубоко вздохнула и улыбнулась мне, хотя и слабо. В тот момент я поняла, что вот оно, то, что мне больше всего хочется видеть — мамина улыбка, луч надежды после всех пережитых тяжёлых мучений. Мы поклялись друг дружке, что будем всегда рядом, и в горе и в радость, в мирное время и нет. Всегда. Мы сделаем так, чтобы папа радовался за нас на небесах.       Мама начала больше работать, а я продолжила учиться и подтягивать свои знания, зубрить все темы, которые пропустила. Меня хотели исключить, но директор, услышав нашу с мамой историю, сжалился и позволил мне закончить первый класс старшей школы*. И я его закончила, хотя и не с самыми высокими оценками. Спустя полтора месяца после гибели отца, мы решили покинуть Иокогаму и переехать в другой город. Наш выбор упал на Токио, где мы надеялись начать жить с чистого листа и заглушить боль под шум столицы. Мы взяли в аренду квартиру на год, а пока мама будет зарабатывать деньги и копить их на дом. Они дороже стоят, чем в Иокогаме, но её это не остановило. Мама сразу устроилась на престижную работу, а я поступила во второй класс токийской старшей школы.       Я очень сильно волнуюсь, ведь сегодня мой первый учебный день в ней. Хоть и знаю, что ко мне будут подлизываться, так как моя внешность очень привлекательна, страх не покидает меня. Я опасаюсь другого — девочек, которые начнут завидовать моей внешности и всячески меня унижать. Таких хулиганок было множество, которые дразнили меня и что только не делали, чтобы навредить мне. Сначала можно было подумать, что они хорошо ко мне настроены, но это оказывалось лишь лицемерием. Из всех этих девочек выделяется небольшая группа, из-за которой я однажды чуть не погибла.       В средней школе в меня влюбился самый популярный парень из богатой семьи. На тот момент мне было тринадцать лет, а ему — четырнадцать. Я училась во втором классе, когда он учился в третьем. Он мне был совсем не интересен и пугал меня тем, что вечно следил за мной. Как-то раз этот парень признался мне в любви, но я отказала ему. После этого он редко посещал школу, стал грубым по отношению к своим поклонницам. В один день девочки, которые и раньше меня недолюбливали, а после моего ему отказа — тем более, ведь им нравился тот влюблённый в меня мальчик, сговорились отомстить мне за него и пригласили меня пообедать с ними на крыше, а затем скинули со школы. Сейчас, вспоминая то событие, я не могу поверить, что это не было сном. Тогда все мысли в моей голове перемешались, и единственное, что я чётко понимала — моя жизнь сейчас оборвётся. Но, к счастью, я упала на кусты и отделалась ушибами и царапинами. Как же мне повезло тогда… Прямо как сейчас. Я дважды чуть не умерла, но осталась в живых. Тех девочек исключили из школы, но дальнейшую их судьбу я не знаю. Этот страшный случай оставил огромный след во мне — акрофобию**, и на мне — шрам длиной в 8 дюймов на правом плече, спускающийся по руке. А так же — проблемы с сердцем. Я никогда не забуду лиц виновниц моих ночных кошмаров; они въелись в мою память, как на камнях выгравированные фразы, как чернила на бумаге. И вспоминать страшно, что я живу с этими девушками на одной планете, и они могут найти меня при желании. Раз они решили меня тогда убить… Они вряд ли станут кем-то лучше, чем убийцы.       — Вот. Держи, Иземи, — произнесла мама, подав мне бенто с обедом.       — Твоя смена заканчивается в одиннадцать часов вечера, так? Я приготовлю ужин, — говорю я, укладывая бенто в сумку.       — Нет, не нужно.       Мама выглядит такой грустной. А ещё вчера всё было хорошо: она улыбалась мне, рассказывая, какие хорошие женщины вместе с ней работают, и желала мне тоже найти себе подруг в новой школе.       — Что-то случилось? У тебя такой печальный вид…       — О, нет… Я просто не выспалась, — сказала она и улыбнулась.       — Вот как, — проговорила я с небольшим облегчением.       Надеюсь, что причина только в этом. Она действительно недостаточно много спит, и всегда, когда несколько дней недосыпает, ходит унылой и сонной.       Я добавила:       — Как только вернёшься домой, сразу ложись спать. Не беспокойся обо мне, я приготовлю себе и тебе что-нибудь поесть.       Мама снова улыбнулась и обняла меня.       — Эх, хорошая ты моя. У меня такая замечательная дочь!..       — А у меня — замечательная мама.       Как хорошо: стоять так, прижимаясь к самому близкому на свете человеку. Я счастлива, что она рядом, что заботится и любит меня, а я люблю её и забочусь о ней. Она отстраняется и гладит меня по голове, прямо как в детстве, и говорит:       — Беги в школу. Не опоздай на уроки.       — Не опоздаю. Пока, мам!       Я спустилась по лестнице, вышла на улицу и перед тем, как пойти в школу, посмотрела на огромный стеклянный небоскрёб, квартиру которого мы с мамой взяли в аренду. Прошлое, как лезвие, оставляло надрезы на моей душе. Больше я не увижу тот дом, в котором родилась и росла. Вряд ли захочу увидеть, потому что при одном только взгляде на него ко мне вернутся воспоминания счастливого детства, которые будут нестерпимо болезненны. Это хорошие воспоминания, но именно поэтому они способны нанести гораздо больше боли. Потому что меня печалит тот факт, что больше никогда не будет тех милых моментов из детства в будущем. Все они остались, к сожалению, позади. Я буду возвращаться в Иокогаму только для того, чтобы пойти на безымянную могилу и поблагодарить человека, которого я никогда не знала, за жизнь, за то, что теперь я могу бегать, испытывать сильные эмоции без боли в сердце, приглядывать за мамой и быть причиной её улыбок — за всё это.       Теперь всё изменится, хотя я этого и не хочу.