***
Зов. Прикосновение - робкое, испуганное. Он узнает в нём маленькую смертную, которой случайно удалось пережить встречу с ним. Во второй раз ей так не повезет. В ней не хватает воли, чтобы подчинить дремору-лорда. В ней даже нет силы, чтобы защититься от него с помощью оружия. Она знает это, но все равно зовет. Похоже, смертные и сами понимают, что их жизнь слишком коротка, чтобы ей дорожить. — Невероятно… Значит, это все же не случайность. Я в твоем возрасте разве что скампа могла призвать. — Готова спорить, он не пытался тебя убить. — Что верно, то верно. Хорошо, что Элайя была рядом. Впредь практикуйтесь с Джиʼосом только под присмотром старших. — Ты не злишься? Я просто попробовала, даже не ожидала, что у меня может получиться. — О, дорогая. Да я горжусь тобой! Да, ты, конечно, едва не угробила себя и своего брата, но … Не имея любопытства никогда не сможешь добиться успехов в магическом искусстве. А я хочу для тебя великого будущего. Тебе надо больше тренироваться, я попрошу Элайю приглядеть за тобой. Хотя, нет! Завтра же забираю тебя с собой в Винтерхолд. — Мам... — Безусловно, тебе нужно быть крайне осторожной, сколько страшных случаев было, когда маг не справлялся с призванным существом. Так что трижды проверяй ловушку, прежде чем начнешь. Со временем ты научишься его сдерживать, ты почувствуешь, когда это случится. — Мам… — Похоже это кайтиф… А нет, смотри, как разозлился, наверное даже кинвал. — Марикиназ… — Охо-хо! Будь то маркиназ, тебя бы уже сегодня можно было записывать в мастера школы колдовства. Нет, он совершенно точно не выше кинвала. — Мам, мне все равно кто это, у меня от него мурашки по коже, я не хочу учиться его сдерживать, я вообще не хочу больше его призывать. Его сущность настолько… темная, в ней столько злобы, у меня внутри все сжимается, когда я прикасаюсь к его сознанию. — В тебе открылся уникальный талант к колдовству, какой, возможно, даже не снился ни одному надутому альтмеру, ни выскочке бретону. А вместо того чтобы его развивать, ты решила струсить и закопать его в землю? Хм, как пожелаешь. Станешь очередной посредственностью, или, может, тебе вообще не стоит идти по моим стопам, раз уж тебя так пугают трудности? Зря я только вкладывала силы и время в твое обучение. — Меня не пугают трудности. Меня пугает ОН! — «ОН» — призывное существо, не более того. Не рассматривай «ЭТО» как какую-то темную сущность или злобную личность. Для тебя «ЭТО» должно быть просто заклинанием, которым надо овладеть. Давай, подойди сюда… Да не бойся ты, он не сможет преодолеть барьер. Подними глаза, посмотри на него. Если ты заставишь дремору сражаться на твоей стороне, тебе никто не будет страшен. Лори, я прошу тебя и как твоя мать, и как твой учитель, не отказывайся от этого. Его время в Мундусе вышло, и он уже не услышал, что коротышка ответила своей матери. Ловушка из камней душ — ещё одна низость в лучших традициях смертных. Сам он попал в такую впервые, до сих пор его призывали только опытные колдуны и исключительно ради сражения. Всё время призыва он искал в барьере любые прорехи и слабые места, чтобы прорваться и в клочья разорвать двух безмозглых ничтожеств, но ловушка была построена на славу. Он должен вернуться, такое не может оставаться безнаказанным. Однажды они ошибутся. Ярость, что кипит в его груди горячее лавовых рек.***
Единожды дотянувшись до какого-то определенного существа из иных пространств, смертный, при условии, если после этого останется жив, и впредь будет призывать именно его. У маркиназа таких смертных было пятеро: двое красноглазых любимцев Азуры, один кудрявый, ничем непримечательный (но этот возможно погиб во время последнего призыва), один высокий желтолицый (который давал о себе знать крайне редко) и остроухая коротышка. Коротышка чаще других требовала его внимания и меньше других была его достойна. Она, в отличие от остальных, даже не могла заставить его явиться в Мундус, если у него самого не было бы на то желания. Но у него оно было. Он откликался на каждый её зов, в надежде, что в этот-то раз он заставит расплатиться её и всех, кто будет рядом. Перспектива, что однажды она все же научится им управлять, его не пугала. Он с первого взгляда определил, что она никогда не будет способна на это. Но упорства ей было не занимать и осторожности, к величайшему разочарованию, тоже. Он ждал её ошибку со смирением, которое, как ни прискорбно признавать, перенял от своего принца. Частые визиты в Нирн, что не сопровождались кровопролитием, заставили дремору взглянуть на мир смертных совершенно под иным углом. Во время недавнего, как здесь это называют, «Кризиса Обливиона» и других минувших вторжений, он был слишком занят убийством всех, кто дышит воздухом Мундуса. Во время призывов он всегда был полностью поглощен сладостью битвы, как и сознание колдуна, который его пригласил. Сейчас же, пока он находится в ловушке, а коротышка безуспешно бьется об его сознание, у него есть время осмотреться. Он множество раз наблюдал, как умирают смертные, а теперь увидел, как они живут. Общий зал, где, кто как, практикуются и другие маги. Узкие высокие окна, за которыми каждый раз его встречает новый вид: там то бело, то черно, то все окутано холодным густым паром. Обливион стоит на постоянстве, Мундус же держится на непрерывном обновлении, смерти и созидании. Сами смертные, под стать своему миру, тоже не отличаются стабильностью. Их настроения меняются ещё чаще, чем погода за их окнами. Всегда чем-то увлечены, всегда при деле. Они стараются многое успеть за свои короткие жизни. К чему, если всё, чего они добьются, будет безвозвратно отнято у них смертью? Знай он, что однажды исчезнет навсегда, он бы вообще ничего не делал… Хотя он-то ничего не делает и будучи бессмертным … Вздорные, изменчивые, трусоватые, слабые… смертные… неужели именно они стояли плотными рядами на пути бесчисленных армий, сочившихся из Врат, разворотивших само пространство? Нет, они совсем не так просты и глупы, как он полагал. Поводов для уважения они дают не меньше, чем для презрения. Их поверхностность мнима. Маркиназ пытался разобраться в смертных наблюдая и вслушиваясь в разговоры, которые они ведут между собой - пустые, по большей части. «Мой сын вчера приволок в дом злокрыса, как думаешь, это нормально для его возраста?» «Да не был никогда Ульфрик агентом Талмора — просто тщеславным дураком» «Опасно? Здесь везде опасно, это же Скайрим, тут драконы летают!» «Говорят грязекрабы в Сиродиле ужасно расплодились, их теперь там целые полчища» «Лорил, да брось ты уже, сколько лет бьешься!» Лорил — это его Коротышка. «Брось ты уже» — это они про него. Бесталанная неумеха. Глядя на её безнадёжные, но упертые попытки, дремора даже начал испытывать по отношению к ней нечто, отдаленно напоминающее сочувствие. Маркиназ не знает сколько лет прошло в Мундусе с того первого призыва, но за это время Лорил успела повзрослеть, правда все равно так и осталась коротышкой. И за этот период в её жизни произошло больше событий, чем у него с начала времен. От призыва к призыву она менялась, менялось и её сознание, все ещё замусоренное, но уже гораздо тверже и собраннее. Дреморе интересно наблюдать за этими скорыми изменениями, да и вообще за течением жизни вокруг. Настолько интересно, что он упустил момент, когда перестал проверять ловушку на предмет изъянов, когда перестал испытывать ненависть к смертным, когда его дом, со своим извечным пейзажем из огня и пепла, начал казаться ему едва ли неполноценным. Он упустил тот момент, когда перемена произошла в нем самом. Конечно же, обнаружив эту перемену, маркиназ отнёсся к ней, как к болезни. Как иначе отнестись к тому, что идет наперекор твоей природе? Все его старые ориентиры были сбиты, а создать новые значит изменить собственной сути, признать, что в его существовании не больше, а то и меньше, смысла, чем в существовании рабов времени. Конечно же, обнаружив эту перемену, он пожелал излечиться. И некая сила, которую смертные называют судьбой или случаем, дает ему на это шанс. Ловушка не срабатывает. Душа в одном из камней иссякла. Лорил, уставшая от постоянных неудач, не замечает этого. Замечает маркиназ. Выйти, занести меч, оборвать жизнь смертной, разрушить, уничтожить — вот, что он должен сделать. Это будет правильно. Нельзя оставлять этой нездоровой привязанности даже шанса и дальше коверкать его душу… Коротышка всегда боялась его и ненавидела, отводила взгляд, старалась абстрагироваться, насколько это возможно в условиях призыва, и первый раз услышав его голос, отпрянула, едва не рухнув на пол. — У тебя никогда не получится — вместо того, чтобы сделать что должно, говорит маркиназ и односторонне рвет связь. Больше он не откликнется на её зов. Верно, от её самоуважения не останется и следа, когда она обнаружит, что и призывать-то его толком никогда не умела. Может, наконец, узнает свое место и перестанет тратить впустую силы и то недолгое время, что ей отведено. Можно было бы сказать, что все вернулось на круги своя, но проявив милосердие к смертной, которая выросла буквально на его глазах, он упустил шанс остаться прежним. Перемена произошла и дремора её принял.***
Зов. Хватка - властная, требовательная. Призыв желтолицего колдуна не оставляет возможности для отказа. Зачастил. Только недавно маркиназ забрал жизни двух его врагов. Дремору вырывает, иначе и не скажешь, из Обливиона и он оказывается по колено в воде в самом центре вонючего пещерного ручья. В самой пещере пусто. Он оглядывается, смотрит вверх, вниз - никого. Нет даже самого колдуна. Но сдавленный кашель свидетельствует о другом. — Да-да, убивать тут некого… Ещё один смертный взял обыкновение звать его просто так? До сих пор Колдун знал, как правильно вести себя с лордом-дреморой и не позволял себе подобных вольностей. Вид у него более чем жалкий. Не удивительно, что маркиназ не сразу его заметил, колдун нашел для себя самый темный и относительно сухой угол. Его слегка потрясывает. Кожаный доспех пропитан пятнами крови, как свежей, ярко-красной, так и давней, успевшей побуреть. Правая рука безжизненно висит вдоль туловища. Тяжелое дыхание сопровождается хрипами и свистом. Этот колдун всегда был слишком высокомерен для смертного. Дреморе приятно видеть, что кому-то удалось сбить с него спесь. — Мне тут понадобилась пара лишних рук. Поможешь прижечь рану? Сам я слегка не дотягиваюсь. — Ладонь здоровой руки смертного с зажатым в ней кинжалом объяло пламя. Лезвие накалилось в мгновение. Не смотря на бедственное состояние физической оболочки, его магия оставалась стабильной и весьма недурной. — Ну же, давай. Мне будет ужасно больно, тебе понравится… Нет? Что ж, хорошо... Может тогда выйдешь наружу и убьешь для меня что-нибудь съедобное? Таким мы, значит, тоже не занимаемся… Ладно… Понятно… Попытаться стоило… Колдун недолго сидит с закрытыми глазами, прислонившись к землянистой стене пещеры, а затем, отвернувшись от маркиназа, неловко укладывается на бок. В его спине зияет колотая рана. Спустя несколько ударов сердца ментальный контроль смертного ослабевает до такой степени, что дремору ничего не держит от того чтобы подойти и свернуть ему шею. Он что… дремлет? А он ещё Коротышку считал наглой. Смертные потеряли всякий страх и уважение. Они начали забывать с кем имеют дело, кто едва не обратил их мир в бесплодную пустыню. Да, некоторые из них, могут призвать силы Обливиона, некоторые даже могут заставить даэдра вступиться за них. Но нет в Аурбисе такой магии, что принудила бы дремору служить. Но стоило ему обратить немного больше внимания на беззащитное и полностью открытое сознание колдуна, как злость развеялась сама собой. А каком благоговейном страхе пред ним может идти речь? Придется признать, что ему, маркиназу, рожденному от крови Падомая и бессчетное количество раз возрожденному из вод Обливиона, генералу полков Мерунеса Дагона, нечем грозить этому человеку. Смертный, которому нечего терять, в бесстрашии может потягаться с бессмертным, что не знает потерь. Между тем человеческое существо все глубже погружается в сон, нить, удерживающая дремору в этом пространстве, истончается. Их последняя встреча подходит к концу. Прощай, колдун. Колдун настолько отчаявшийся, что искал помощи у даэдра. Желтолицый оказался на сегодня не единственным, для кого маркиназ стал последним шансом на выживание. Не успело родное измерение до конца сформироваться вокруг него, как он услышал Коротышку. Есть что-то странное в её призыве. Он идет, хоть и зарекся больше этого не делать. Первое на что маркиназ обращает внимание, вновь оказавшись в мире смертных, что ловушки нет. Второе — он не в зале, где тренируются смертные маги. И только в последнюю очередь, он замечает перед собой толпу существ, похожих на людей, только серых и высохших. Ему приходилось сражаться против таких. Неживые. А у их ног мертвые. Существа столпились вокруг них, колят и рубят бездыханные уже тела. — Думаешь против него у нас больше шансов? За его спиной Лорил со своим шерстяным братом. Они и ещё несколько смертных, которые лежат теперь в кровавой каше из собственных внутренностей, зачем-то полезли в какие-то развалины, где ходят полчища нежити. Теперь они остались вдвоем, загнанные в угол, без надежды отбиться самостоятельно. Коротышка осознанно пошла на риск, вызвав его. Возможно из всего её арсенала призывных существ он единственный от кого будет какой-то толк. — Прекрасно… Теперь он смотрит сюда. Ты сможешь его изгнать? Коротышка не отвечает. Она не может отвести взгляд от месива, оставшегося от тех трех смертных. От неё не исходит ничего. Пустота. Полное внутреннее онемение. Будто его призвал камень. — Лори… твою же мать, Лори… В лапах Шерстистого набирает силу вихрь из крошечных осколков льда. На неживых магией мороза? Умно. Или это для него? На счастье Шерстистого, заклятие, которое в полете приобретает форму копья, летит мимо дреморы и пронзает одного из неживых, что закончил «угрожающе» бить мечом о шит и бросился в атаку. Ледяное копье прошивает насквозь и отбрасывает его, но не убивает. Неживой ответил достойно. Он отклонился, втянул в себя воздух, а на выходе резко подался вперед, издавая некий клич из трех драконьих слов. Этот голос имел собственное тело, осязаем и силен, он едва не снес дремору с ног, а двоих смертных попросту впечатал в стену. Коротышке сильно досталось. Муднус пошатнулся и начал исчезать, маркиназ уже видел сквозь его прозрачность черные башни Мертвых земель. Если Лорил потеряет сознание, он не сможет здесь оставаться. Все же мир смертных устоял на месте. Брат Лорил подхватил её, прежде чем она осела на землю и кое-как привел в чувство, хоть и сам был дезориентирован после удара. Молодец. Неживые одновременно пошли в наступление, мешаясь друг другу. Помещение достаточно тесное, заставленное какими-то колоннами с непонятными для него рисунками. Особо не развернешься, если у тебя оружие в шесть локтей длиной. Он может задеть этих двоих. Дремора подивился собственным мыслям. — Уведи её отсюда — сказал он Шерстистому, кивая на проход в боковой стене, и подивился собственным словам. Шерстистый тоже не принял обращение дреморы как нечто будничное и едва не выронил Лорил из рук. Насколько дремора мог судить со своего ракурса, в боковом помещении пусто и это главное. Проход глухой, а единственный вход в него будет защищать он. Смертные там будут в безопасности и при этом не попадут под случайную раздачу. Осталось только пробить им путь. Дремора занимает больше оборонительную позицию, тесня толпу мертвецов подальше от прохода и не давая подобраться к смертным. Шерстистый, поддерживая за талию полубесчувственную Коротышку, держится за спиной маркиназа. Сразу, как смертные юркнули в соседнее помещение, дремора дал себе волю. Клеймора из вулканического стекла оружие не воина — палача. Длина клинка оставляет противнику мало шансов уклониться, тяжесть не дает возможность блокировать удар и не лишиться при этом рук. Маркиназ сносит неживых целыми рядами, не особо заботясь о защите. А что ему будет? Как умрет, так и возродится. Он снова в своей стихии. Его дом там, где битва. Его сила не знает границ. Его тело не ведает усталости. Замах — вдох, удар — выдох, так же естественно, как дыхание. Так же необходимо, как дыхание. Будь его воля, это бы никогда не кончалось. Нужно успеть вдоволь насладиться, пока не иссякла магия Коротышки, а её у неё совсем немного. Удар за ударом, ряд за рядом. Неживые долетали до земли уже разрубленные на куски. Взмах — летят головы. Взмах— на землю падает забавно подрагивающая половина неживого. Взмах- сколот кусок каменной колонны. Взмах- задет какой-то рычаг. Взмах… Рычаг? Рычаг с щелчком описывает полукруг и обламывается у самого основания. Каменные колонны приходят в движение, раскручиваются и останавливаются. В проход, где скрылись смертные, сверху вниз падает тяжелая дверь. Маркиназ не знает, что именно произошло, но чувствует - что-то не то. Дремора расправляется с последней парой существ без удовольствия, просто ради того, чтобы не мешали. Он пытается уцепиться пальцами за огрызок металла, оставшегося от рычага — безуспешно. Он использует как рукоятку клеймору, ужасное неуважение к оружию. Туго, но поддается. Слышна работа механизма. Щелчок. В него со всех сторон летят мелкие отравленные стрелы. Какая-то ерунда. Он пробует ещё раз — тот же эффект. Он пробует ещё и ещё. Последние мгновения в Мундусе он занят тем, что грубой силой пытается расколотить дверь, что заключила в ловушку двух смертных. Сила не знает границ? Скажи это теперь, маркиназ.***
Почему она не зовет? Почему она не позовет и не скажет как открыть эту проклятую дверь? Он потерял покой. Маркиназ прочувствовал, что такое «время». Не просто какой-то отрезок его бесконечного существования, а именно то «время», что уходит безвозвратно, истекает с каждым мгновением, а когда истечет, станет поздно. Или, может, уже поздно? Маркиназ прочувствовал, что значит «поздно». Его неумеха сейчас в каменной ловушке. Смертным же нужно чем-то питаться. Сколько-то она, конечно, протянет на Шерстистом, но что потом? Как быстро они умирают без еды? Маркиназ чувствует беспомощность, при всем своем величии он не способен пройти в Мундус без приглашения. «Время», «Поздно», «Беспомощность», «Потеря» — в смертном мире много гнетущих слов, он слишком близко подошел к нему. Одно дело оставить смертному жизнь, это простительно. Совсем другое желать её спасти. Он конченый даэдра. Зов. Не тот зов, что дремора так ждёт. Проклятый колдун все ещё жив. На проклятого колдуна опять кто-то напал. И когда маркиназ видит кто именно, едва не падает со смеху. Вроде эти существа зовутся грязекрабы? Желтолицему, правда, не до смеха. Похоже, пока он спал, они подползли целой стаей и попытались сожрать его заживо. Их клешни щелкают, оставляя на теле колдуна глубокие порезы, или же откусывая целые пласты плоти, более того, на той руке, что была способна двигаться, отсутствовало три пальца. Дремора даже не стал использовать клеймору, нечего марать об этих грязных созданий благородное оружие. Он расшвыривает их пинками, от ударов их панцири раскалываются, а клешни и лапки отрываются от тел. Последнего гада маркиназ давит тяжелым сапогом, с ног до головы забрызгав колдуна бледной зловонной плотью. Желтолицый ещё какое-то время валяется в грязи и издает жалобные звуки,а затем, когда острая боль немного отступает, кое-как принимает сидячие положение и собирает остатки душевных сил на то, чтобы сдержать себя в руках. Только рук у него, как таковых, больше нет. Правая сломана и обездвижена, левая только при двух пальцах — большой и указательный, от остальных осталось меньше чем по одной фаланге. Желтолицый переводит растерянный взгляд со своей окровавленной ладони на отрезанные пальцы, которые валяются среди останков ползучих гадов. Маркиназ с увлечением наблюдает за бешеным бурлением сознания сидящего у его ног смертного. Тяжело это для них — терять части своей плоти. Забавно, что сильнейший колдун Нирна из всех, когда-либо виденных маркиназом, едва не убит какими-то мелкими паразитами. Все же смертный — есть смертный и как бы силен он не был, он всегда стоит на краю пропасти. И тут к дреморе приходит озарение — можно же использовать колдуна. И пускай он едва шевелится и вот-вот испустит дух, магии в нем ещё предостаточно. — Никто и никогда не просил у меня защиты от столь жалких созданий. Желтолицый реагирует на речь дреморы не так остро, как Коротышка или Шертистый, но сразу же полностью отвлекается от созерцания своей невосполнимой потери. Его эмоции переливаются от изумления к настороженности, а затем маркиназ улавливает укол злости - задета гордость. Она ещё осталась? — Призвать тебя - первое, что пришло мне в голову, когда я проснулся от того, что кто-то откусил мне пальцы, — колдун задохнулся в кашле, сплюнул кровь. — Просто так…кхм-кхм… ты бы со мной не заговорил. Тебе что-то нужно? Собрался, отодвинул переживания на задний план и перешел сразу к делу, дреморе это нравится. Не нравится повелительный тон. Как он ему удался, когда его голос так слаб? — Сделка. — Условия? — За одной из дверей твоего мира есть то, что мне нужно. Открой её для меня, и взамен я помогу тебе не сдохнуть в этой луже. — Да? И где же я тогда сдохну? Под той дверью? — Ты не в том положении, чтобы говорить со мной так. — Тогда будь конкретнее… кхем… — он выплевывает очередной сгусток крови. — Мне нужна еда и исцеление, а не возможность сдохнуть в другом месте. — Еда — коротко отвечает маркиназ, указывая на жижу из грязекрабов под своими сапогами. — А исцеление ты получишь тогда, когда уже не сможешь уйти от своей части соглашения. Даже не думай торговаться со мной, смертный. Дверь, которую ты должен открыть находится в месте под названием Скайрим. Я укажу в какой именно его части. И открыть её нужно прямо сейчас. — Это невозможно. Мы сейчас в…. — Я знаю, где мы сейчас. Я проведу тебя сквозь Мертвые земли.