Саалзир и смертные

      Здесь невозможно дышать. По крайней мере, так Ильдарису кажется поначалу. Кровь стучит в висках, из глаз брызжут слезы, а попытки сделать вдох обрываются и комом застревают в горле. Дремора стоит над мером и с безразличием наблюдает за тем, как тот задыхается. Довериться демону Обливиона, что может быть глупее? И вот, когда в глазах уже начало темнеть, а голова и грудная клетка, казалось, сейчас разорвутся от давления, очередной спазм все же проталкивает в легкие вязкий жар, что в этих краях должно быть именуется воздухом. Он болью разливается в его груди, но оказывается способен поддерживать жизнь. — Вставай. — Дай мне минуту.       Вместо ответа дремора берет его за шкирку и рывком ставит на ноги. Ни капли понимания. Альтмер, покачнувшись, не без удивления обнаруживает, что, вопреки всему, достаточно твердо стоит на ногах. Если бы не зелье, выпитое им сразу после того как он получил кинжал в спину, ему ни за что не удалось бы протянуть так долго и даже сохранить какие-то силы. Впредь у него в запасе будет как минимум две такие бутылки.       Его преследователи, те люди, что едва не проложили ему дорогу на тот свет, сейчас ищут его по всему юго-западу Сиродила. Но теперь он в другом месте. Теперь у него другие проблемы. И похоже даже серьезнее, чем были раньше.       План Мерунеса Дагона. Земля похожая на ночной кошмар. Всё вокруг черно-красное. Почва истерзана трещинами, до краев заполненными лавой, она тверже камня, но смогла дать жизнь каким-то растениям, которые, в свою очередь, тоже не внушают доверия. В небе бушует буря, но внизу, на земле, нет и намека даже на самый легкий ветерок. Воздух стоячий, тяжелый и невероятно горячий, но альтмер уже более-менее приспособился им дышать. Говорят, Чемпион Сиродила уходил за Врата на несколько суток. Крепким он был парнем, если слухи не преувеличены. Прислушиваясь к собственному самочувствию, Ильдарис понимает, что у него от силы только несколько часов. Враждебная среда будет постепенно убивать его наравне с ранами и кровопотерей. Мрачным мыслям вторит серия грозовых раскатов такой мощи, что эльф боится, как бы ко всем его бедам не добавилась ещё и глухота. Может станет легче, когда он наконец получит обещанное исцеление? Если получит…       Единственным приятным сюрпризом оказалось то, что здесь неожиданно, если можно так выразиться, безлюдно. Ильдарис готовился к встрече со всем изобилием фауны Мертвых земель, но в округе, а округа просматривалась очень хорошо, нет никого. Виднеются только черные башни, ассиметричные и уродливые, воткнутые в землю без какой-либо эстетики или художественной мысли. Издали они напоминают лес после пожара. Дремора уходит по направлению к ним. — Эй, а ты ничего не забыл? Эй?! — Следуй за мной. — Исцели меня для начала.       Дремора останавливается, оглядывается через плечо и говорит то, что Ильдарис очень боялся услышать. Боялся, но ожидал. — Мы не способны восстанавливать здоровье смертных.       Ильдарис никогда не был отчаянным дураком. Отчаянным — да, дураком —нет. Сунуться в Обливион для него было крайне сложным и хорошо обдуманным решением. Он рассматривал вариант, что его могут обмануть, что здесь его может ждать что-то и похуже смерти, которая неминуемо бы его настигла, оставь он все как есть. Но это все же был шанс заслуживающий внимания. Причем шанс не только продлить себе жизнь, но и оторваться от преследователей. И вот он здесь. И вот все его самые страшные опасения начали подтверждаться. — И как же ты собираешься выполнять условия сделки? — осторожно спрашивает эльф. — Увидишь.       «Увидишь»… Загадочный, аки барышня в расцвете лет. Дремора толком ничего не рассказал о грядущем предприятии. Ильдарис ещё в Нирне задал ему много вопросов, а в ответ получил лишь: «Увидишь», «Узнаешь» или «Заткнись, пока я не вырвал тебе язык». До сих пор не известно, что за вещь из смертного мира так понадобилась даэдра, где именно она находится, кем или чем охраняется, да и вообще существует ли на самом деле. Слишком уж все нечисто. Неясность пугает альтмера, зарождает в нём параноидальные мысли и просто банально раздражает. — Хват… — Ильдарис сгибается в очередном приступе кашля. Сильнее, чем прошлые и крови больше. Сразу же нарастает слабость и прошибает холодный пот, даже при такой жаре. Он старается не думать о том, что происходит у него внутри, не время для этого. — Хватит изворачиваться и уходить от ответов. Что тебе на самом деле нужно? Зачем ты заманил меня сюда? — Заманил? Изворачиваться? — хмурится дремора — Юлить и лгать удел смертных… и Боэты. Кин никогда не опустится до такого. Тебе не стоит бояться обмана с моей стороны, бойся моего гнева и делай, что тебе велят. Ты здесь ровно затем, зачем я тебя позвал. И получишь ты ровно то, что я предложил, но не здесь и не сейчас — там.       Дремора указывает в сторону башен, а в душе у эльфа злость мешается с отчаяньем. Они слишком далеко. Он что, не понимает, что они слишком далеко? Он действительно настолько туп? Дремора не улавливает немого вопроса во взгляде альтмера, а также он в упор не видит очевидное. Решив, что разговор исчерпан, маркиназ отворачивается и продолжает путь, он не сразу замечает, что его спутник так и не сдвинулся с места. — Чего ты ждешь, колдун? — Я и десяти шагов не пройду, кретин ты овцерогий!       Лучше бы он этого не говорил. Лучше бы рокочущее небо заглушило его голос, но как назло оно замолкает аккурат на его последних словах. Звенящая тишина держится ещё несколько бесконечно долгих мгновений. Ильдарис и сам не ожидал от своего языка такой подставы. Перегнул. Сильно перегнул. Несдержанность всегда была главным изъяном альтмера и преобладающей чертой характера у всех обитателей этой части Аурбиса.       Маркиназ звереет. Взгляд огненных глаз теряет всякую осмысленность, в нем плещется одна лишь слепая ярость. И даже если ему что-то и нужно было от эльфа, сейчас он об этом не помнит. Ведь, в конце концов, он дремора - свирепый демон, который знает и признает только жестокость.       Последнее время за Ильдарисом следовала напасть за напастью, а сам он совершал ошибку за ошибкой. Никогда ещё он не испытывал столько боли, страха и унижения, что испытал за одну прошедшую неделю. Незаживающие раны и постоянная угроза жизни вымотали его до предела. В нем что-то надломилось. Нет, не сломалось окончательно, но он потерял львиную долю своей выдержки, рассудительности и мужества. Ведь, в конце концов, он просто смертный - испуганный и измотанный смертный, который очень хочет жить.       Двухметровая демоническая тварь надвигается на абсолютно беззащитного мера на ходу доставая невероятных размеров двуручный меч. Ильдарис не раз видел, что этот клинок оставлял от тех, на кого указывало его колдовство, а теперь он поднят против него. Альтмер в оцепенении наблюдает за приближением дреморы, как наблюдал бы за несущейся на него лавиной. Чистая стихия. Стихия разрушения, сметающая все на своем пути. Ему нечего ей противопоставить. Даже будь у него подходящее для защиты оружие, он не смог бы его удержать. Даже останься в нем хоть капля магии после перехода в другое пространство, он не смог бы ею воспользоваться. Школа разрушения предусматривает наличие хотя бы одной здоровой руки. А колдовство… Маркиназ очень силен, Мертвые Земли его дом и Ильдарис не властен над ним здесь. Способность тушить и перенаправлять агрессию дреморы была потеряна, даже не смотря на то, что ритуал, который перенес эльфа сюда, базировался на заклинании призыва. Ильдарис бессилен что-либо сделать. Все, что ему остается, это ждать казни за свои неосторожные слова. Ждать, право, недолго. — Пожалуйста… - помимо воли вырывается у эльфа, буквально за долю секунды до того, как меч маркиназа должен поставить окончательную точку в его существовании.       Жалкое раболепное «Пожалуйста», никогда оно не останавливало клинка Ильдариса. Вот и настал тот день, когда мольба о пощаде сорвалась и с его губ. Ильдарис ненавидит себя за это жалкое раболепное «Пожалуйста», даже несмотря на то, что оно спасает ему жизнь. Занесенный над эльфом двуручник замирает, затем медленно опускается и утыкается наконечником в землю. Дремора яростно пыхтит, но держится, успокаивается полегоньку. Ему хватило уравновешенности не убить, но он не отказывает себе в удовольствии наградить нахального смертного хотя бы увесистой оплеухой. — Я долго терпел тебя, червь! — обращается дремора к вновь оказавшемуся на земле эльфу. В ярости его голос звучит ещё более демонически, но дальнейшие слова и интонации больше бы подошли обычному психопату, нежели вечной сущности. — Ты нужен не настолько сильно, как смел себе вообразить! Если ещё раз раскроешь свой поганый рот, или же покажешь свою бесполезность, я вырву из тебя душу и скормлю её даэдротам, но перед этим я раздавлю твои глаза, сдеру с тебя кожу и в труху искрошу каждую кость в твоем теле. Не один из твоих эдра не услышит тебя здесь, зато я вдоволь наслажусь криками, пока ты будешь висеть над медленным огнем с распоротым брюхом! А затем… — Я понял тебя. — отвечает Ильдарис и рукавом утирает кровь, заостренные края латной перчатки маркиназа разодрали ему пол лица. Утирает и не верит своему счастью, он даже не надеялся отделаться так просто. Назвать дремору-лорда овцерогим кретином и всего лишь получить за это по морде... — Я понял тебя очень хорошо.

***

      Ильдарис уже преодолел почти половину пути и не может позволить себе сдаться сейчас. Падает. Встает. Идет дальше. Все-таки он себя недооценил, просто поразительно, сколько сил может придать вдохновляющий стимул. Сомнительно, что дреморе удастся добраться хотя бы до третьего пункта своих угроз, Ильдарис не выдержит и первых двух. Он, возможно, не выдержит даже этот переход, но внушение маркиназа хорошо отпечаталось и в его памяти и на его лице. Мер прикладывает все усилия, чтобы более его не злить. Падает, в сотый раз проклинает себя за дурость, встает, идет дальше. Идет на одном только энтузиазме, размышляя на тему: «Возможно ли окончательно и желательно не безболезненно умертвить бессмертного даэдра?» Мечты, мечты. Реальность такова, что он полностью потерял контроль над ситуацией и рассчитывать ему остается только на милость дреморы, который, верно, и слова такого не знает. Маркиназ идет впереди, оборачивается время от времени, раздражается, но сбавляет темп. Наконец-то он начал хоть немного соображать, что у смертных существуют пределы их возможностей.       Вскоре эльфа совсем уже начало вести, падения участились, а времени на то, чтобы встать на ноги уходит все больше. Маркиназ не выдерживает и поворачивает назад, но не за тем, чтобы раздробить ему кости, или что он там обещал. Он помогает ему подняться. Он вообще ведет себя странно, этот дремора. Сквозь обычную злобу, кровожадность и презрение из его сознания бьются волны совершенно человеческого беспокойства. Ильдарис уловил их ещё в Нирне и для него стало настоящим откровением, что даэдра вообще способны на подобные эмоции. Почти за сотню лет их, так называемого, знакомства ещё не случалось ничего подобного. Остальную дорогу маркиназ следует чуть позади и придерживает его сзади за ворот доспеха. Он возвращает эльфа на прямую траекторию, когда того сносит в сторону и подтягивает вверх, когда его колени начинают подгибаться, а один раз даже спасает ему жизнь.       Дремора резко отдергивает Ильдариса назад. Из того места, куда должна была опуститься нога мера, выстреливают длинные, в рост человека, и крепкие, как кость шипы. По форме они напоминают кошачьи когти. Поняв, что добыча упущена, они неохотно втягиваются обратно в землю. — Смотри под ноги. Однажды я так попал в Поток.       Получается Мертвые Земли преподносят сюрпризы не только смертным, нарваться на неприятности здесь могут и сами даэдра. Ильдариса не особо впечатлили шипы едва не пронзившие его насквозь, это была бы далеко не самая страшная смерть из всех, что в последнее время ему грозили. Куда интереснее, что маркиназ внезапно решил поделиться своей давней обидой. Но больше всего альтмера привлекло упоминание «Потока Обливиона», однако спрашивать что-либо он пока не решается.       Чуть дальше от того места им попадается одинокий прохожий — тоже дремора. Он останавливается и что-то говорит на даэдрике, слабо знакомому Ильдарису языке. Маркиназ ничего не отвечает, но его рука непроизвольно сжимается на плече альтмера, а шаг ускоряется и становится шире.       Чем ближе они подходят к башням, тем чаще натыкаются на представителей народа Кин. На смертного они реагируют по-разному, но никто не остается равнодушным, некоторые, а точнее большинство, начинают следовать за ними. Подобное внимание не может не обеспокоить.       Наконец-то они оказались у подножия ближайшей башни. Все-таки дошел. Сейчас бы рухнуть прямо на землю и заснуть, а проснуться в другом месте, пусть даже снова в той пещере. Но маркиназ тащит его дальше вглубь города. Да, это было не чем иным, как городом без улиц, домов, торговых рядов, храмов, одни только башни, чьи вершины соединены узкими ненадежными мостами. Ильдарис не может определить, что за материал пошел на их строительство, да ему сейчас и не до того. Дремор здесь не в пример больше, чем «в пригороде», и все их угольно-черные лица направлены только на него. Такое скопление демонических тварей напугает кого угодно, неприветливо настроенная толпа все разрастается и сгущается вокруг них. Город оживает словно разворошенное гнездо корусов. Отовсюду доносится даэдрическая речь. Знания языка эльфу хватает только на то, чтобы уловить смысл отдельных фраз или слов. Чаще всего проскальзывает незнакомое «саалзир» и слово означающее «смертный». Крохи информации позволяют сделать кое-какие выводы. — Саалзир - это твоё имя? — Да. — Что происходит? Почему они так себя ведут? — Хотят, чтобы я отдал тебя им. — На счет этого-то я догадался, но разве я не под защитой вашего повелителя? Разве ты притащил меня сюда не по его приказу?       Ответом служит ещё один выкрик из толпы. «Мерунес об этом узнает, Саалзир!», на что молчавший до этого дремора рявкает что-то вроде «Пусть для начала объявится» и после снова тихо обращается к эльфу на языке смертных:  — Если у тебя вдруг появились силы, потрать их на дело, а не болтовню. Держись меня. Не смотри на них, не провоцируй, они очень голодны. — Боги.       Сотни горящих глаз смотрят на него с голодной злобой или кровожадным весельем. Сотни демонических голосов требует его зрелищной смерти. Саалзир единственный, кто стоит между ним и ордой демонов. Достаточно ли у маркиназа авторитета, чтобы их сдержать? Ильдарис утыкается взглядом в землю. Дорога сквозь город, кажется ему в разы длиннее, чем переход по пустыне Мертвых Земель.       Сквозь гул толпы эльф улавливает тихий шум воды. Он уже давно мучается жаждой и принимает это за игры воображения. Невозможно, чтобы она была здесь. Ильдарис поднимает глаза. Конечно же, невозможно. В фонтане, к которому привел его маркиназ, плещется отнюдь не вода. — Пей. — На вид, как кровь. — Пей.       Дальше он спорить не смеет. Под пристальными взглядами целого города зрителей, мер подставляет губы под алую струю, бьющуюся из фонтана. И на вкус, как кровь. На своем веку Ильдарис не раз видел то, от чего любой нормальный смертный побелеет и лишится чувств, и многое из этого он сотворил собственными руками. Но пускать кровь, совсем не то же самое, что её хлебать. Поборов позыв тошноты, он делает глоток. С другой стороны, может это, наконец, вымоет из его рта болотный привкус сырых грязекрабов. Если поначалу он пьет через силу, то впоследствии припадает к кровавому фонтану как к живительному источнику. В каком-то смысле это он и есть. Первыми рубцуются рассечения на лице и загноившиеся от жары порезы, оставленные клешнями, затем Ильдарис чувствует, как кости правой руки начинают срастаться, а из легких уходит скопившаяся в них жидкость, постепенно перестает пульсировать и затягивается рана на спине, новые пальцы, естественно, не отрастают, но, тем не менее, результат поражает. Он уже успел забыть, как это бывает, когда ничего не болит.       Альтмер распрямляется, поводит плечами, убеждаясь, что боль ушла. Делает глубокий вдох, дышится не в пример легче. Пробегает взглядом по многочисленным порезам, что теперь превратились в надутые розовые шрамы, избегая при этом глядеть на искалеченную левую кисть. Правой ладонью он проводит по щеке, кожа под ней бугрится рубцами, а рука в плече все ещё движется немного туговато, но ничего… не важно. Здоров. Даже не верится. Маркиназ не обманул, но почему сразу нельзя было внятно объяснить, что к чему, а не доводить его до нервного срыва туманными «там-то, есть то-то»? Кретин…       Шансы на благоприятный исход резко возросли, но расслабляться ещё рано. Радость от долгожданного исцеления омрачена напряженной окружающей обстановкой. Способен ты сражаться или нет, становится не важно, когда тебе противостоит целая армия дремор. Кольцо вокруг них стало ещё уже. — Что теперь? — Не отходи от меня ни на шаг. — Нужно возвращаться в Нирн, они растерзают меня в любую секун… Саалзир! Да когда же это кончится?!       Ильдарис поспешил догнать маркиназа, который, по мнению эльфа, чересчур уж смело шагает навстречу толпе. Толпа встречает их воинственными взглядами, но горят они лишь до тех пор, пока маркиназ не подходит вплотную. Впереди стоящие не выдерживают и отводят глаза. Саалзир говорит одно только слово и они нехотя, после недолгой паузы, освобождают дорогу, затем расступаются и стоящие за ними и следующие, и следующие. Ильдарис придерживается ранее полученному совету и смотрит исключительно на мыски своих сапог. У него и у самого нет никакого желания видеть этих тварей. Может у них достаточно интеллекта, чтобы говорить, пользоваться различными орудиями и даже заниматься магией, но исходя из того, что Ильдарис увидел в их заселенном, но при этом безжизненном, городе, становится понятно, их образ жизни хуже, чем у животных. Их психика заточена под бессмертие, которому лично Ильдарис уже не завидует. Чем они вообще здесь занимаются? Если задуматься, у них же нет никаких потребностей, занятий, забот, стремлений, стимулов к развитию. Откуда им взяться, когда им не надо есть, не надо спать, никогда не придется умирать, они не строят семьи, не нуждаются в каком-либо уединении и не признают удовольствий, кроме как запытать какого-нибудь заблудшего смертного. Похоже, вечность они коротают ваяя оружие из вулканического стекла да строя башни непонятно из чего, до тех пор пока хозяин не кинет им кость и не натравит на какое-нибудь уязвимое измерение. Но этот дремора, этот маркиназ, пред которым расступилась черная масса Кин, захотел что-то иное, что-то лично для себя. Что? И, главное, зачем?