Мальчик, который врал

Очередное предложение от родителей прозвучало в один из зауряднейших вечеров. Оно и предложением-то, собственно, являлось очень условно, потому как возможности выбора не предполагало. Мать тепло и мягко улыбалась — вместо понимающего сочувствия выражение у неё на лице получалось раздражающе жалостливым, в то время как отец даже не пытался изобразить эмоции в диапазоне чуть большем, нежели у среднестатистической кирпичной стены. Зрелище было привычным: в последние недели Диппер наблюдал его изо дня в день и, говоря откровенно, порядком успел от него устать. За ужином отец демонстративно вписал в его «лечебный» ежедневник имя нового врача, его адрес и назначенное время приёма. Хмурился при этом так, будто ждал то ли полноценного скандала, то ли пылкого и на повышенных тонах спора. Ежедневник Диппер отложил, даже не раскрыв. Снова без интереса ковырнул еду на своей тарелке и натянуто хмыкнул: — И меня, как обычно, никто не спросил. Последующая тирада «мы желаем тебе добра» была прослушана им уже столько раз, что во время её прочтения он мог бы выступать суфлёром, будь его характер чуть более скверным, а он сам — менее измотанным. — Пустая трата денег и времени, — подросток с отвращением перевёл взгляд на свою порцию овощей на пару. Ничего против выбора блюда он не имел, но аппетита в последнее время не было категорически. Если от вида еды его могло начать мутить, то от запаха подчас едва не выворачивало наизнанку. — Я уже сотню раз говорил, и снова повторю, раз это необходимо: желаете добра — просто оставьте меня в покое. …В покое его никто, разумеется, не оставил. Мейбл подвезла до нужного дома; перед тем, как выйти из машины, Диппер обернулся к ней и поинтересовался: — И никаких напутственных наставлений? «Не облажайся, Диппер», «Не спускай наши усилия в унитаз, Диппер», «Ты же знаешь, во сколько обходится один подобный сеанс»… — Кошмар какой! Нет уж, братик. Ты меня с кем-то спутал, — безапелляционно заявила Мейбл и коротко потрепала брата по волосам. — Я тебе не мамочка и даже не папочка, хотя в профиль похожа. Я здесь просто для того, чтобы прогуляться в окрестностях и подыскать для нас симпатичное кафе. И если этот твой новый врач облажается, мы пойдём и наедимся фисташкового мороженого. А если всё пройдёт как надо… Ну, будем считать, что выбор мороженого за тобой. — Мейбл потянулась к дверце автомобиля и, распахнув, подтолкнула Диппера в спину. — Потом хоть расскажешь, симпатичный он или… — Нашла о чём думать, — Диппер выразительно закатил глаза, но напоследок всё-таки согласно кивнул — с Мейбл в самом деле проще было согласиться. Доктор действительно оказался симпатичным. Даже с лёгким избытком, хотя в его конкретном случае это навряд ли могло считаться комплиментом. В чертах лица, выразительных и почти гротескных, чувствовался перебор, который хотелось сточить. Несмотря на это, составить для Мейбл даже примерное мысленное описание не удалось — Диппер застопорился уже на самом начале. — Диппер Пайнс, записан к трём, — сообщил он секретарю, сидящему за компьютером в крошечной комнатушке приёмной. Своего врача Диппер представлял седеющим и одутловатым мужчиной средних лет в слегка мятой рубашке. Облик этот, в общем-то, являлся типичным для местных специалистов среднего уровня. Тем больше было его удивление, когда секретарь, отбросив с плеча на спину золотистую косу, осклабился совершенно неврачебной улыбкой и протянул ладонь для рукопожатия. — Здравствуйте! Я доктор Сайфер и, по совместительству, временный секретарь доктора Сайфера, пока постоянный в отпуске, — мужчина энергично потряс руку Диппера и указал на дверь справа от стола: — Проходите, я скоро закончу. Парень неопределённо хмыкнул и скрылся в указанном направлении. Приветливый оскал тут же стёк с лица Билла. Новый пациент производил откровенно гнетущее впечатление — мало того, что был невысоким, так ещё и очень сутулым, болезненно худым, бледным, хотя куда интереснее казалось застывшее в тёмных глазах обречённое выражение. А ещё — длинные рукава в конце июня. Сайфер тяжело вздохнул и поднялся с места, перед этим отправив компьютер в спящий режим. Любовью к своей работе этот человек, мягко говоря, не пылал. Прежде всего потому, что та была скучной. Это только молодым специалистам кажется, что каждая история уникальна, а пациент — запутавшийся в жизни и самом себе, святой человек, помощь которому есть дело профессиональной чести. За десять лет практики Билл разочаровался в выбранной стезе настолько, что до тридцати начал тихо ненавидеть каждого обратившегося к нему, после — время от времени прямым текстом посылать куда подальше всех этих скучающих домохозяек, подростков, режущих вены поперёк, менеджеров среднего звена и прочую сволоту. Работа психотерапевта не должна быть работой. Это призвание, своего рода «дао» — и он безнадёжно сбился с пути. Но если бы это помешало Биллу выйти к пациенту с понимающей улыбкой, грош ему цена. — Простите, мистер Пайнс, — сказал Билл, усаживаясь в кресло чуть сбоку от Диппера. — Без секретаря я как без рук. Не могли бы вы рассказать мне, по какой причине в столь юном возрасте оказались в кабинете психотерапевта? До неприличного очевидная уловка. Пациент будет вынужден пойти на контакт и изложить суть своей проблемы хотя бы приблизительно. Удобно устраиваться на кушетке Диппер не стал. Остался сидеть, ссутулившись и как-то скованно подобравшись. В любом случае, задерживаться здесь надолго он не собирался. — Моя основная проблема в том, что моя семья уверена, что у меня есть проблема. С которой я, по их мнению, не способен справиться самостоятельно, — чуть дрогнув голосом, Диппер уставился куда-то поверх плеча своего несостоявшегося, в чём он заведомо себя убедил, врача. Тот сохранял на лице типичное выражение доброжелательной заинтересованности, раздражающее сверх всякой меры, и если бы не очень цепкий и откровенно умный взгляд ярких голубых глаз, Диппер точно решил бы, что услуги доктора Сайфера не стоят даже его близких к минимальной таксе сорока баксов в час. — Это во-первых. А во-вторых — проблема в том, что никакой проблемы нет. Доктор Сайфер вообще не изменился в лице — лишь самую малость склонил голову к плечу, но от этого короткого жеста Диппер стушевался. Глядя на толстенную косу — нарощенная она, что ли? — выпрямил спину и чуть пожал плечами:  — Мне жаль, если я зря потратил ваше время. — Вы часто просите прощения, когда не считаете себя виноватым? — Билл позволил себе улыбнуться и потянулся к заранее приготовленному блокноту. Поведение парня было типично для тех, кого посылали к мозгоправу под добровольно-принудительным конвоем бдительных родственников. Под лозунгом «проблемы нет» проходило сто процентов таких первых сеансов. Секунд десять Диппер молчал. Изучал взглядом блокнот у доктора в руках с тошнотворно-умилительными котятами на обложке и вспоминал список из ста и одного неласкового эпитета, коими награждал себя в моменты особенной неловкости — как раз вроде таких. — Элементарная вежливость, — сказал он наконец. — Как по мне, это лучше, чем хлопнуть дверью, не извинившись. — Вы мало похожи на человека, которого так сильно заботит соблюдение правил приличия. — Разве? — Диппер удивлённо перевёл взгляд с блокнота на внимательные и самую малость смешливые глаза. — И какие именно наблюдения подтолкнули вас к этому выводу? — Ваши родители обеспокоены происходящим настолько, что решили отправить к специалисту. А вы впустую тратите их день… я хотел сказать, ресурсы. Не самый вежливый поступок с вашей стороны, — Билл улыбнулся чуть шире, черкнув в блокноте: «школота ёбаная». Диппер вспыхнул так стремительно, что поразился сам себе. — Невежливо было бы выдумывать несуществующую проблему, лишь бы оправдать дурные ожидания, и продолжать тянуть из них деньги. И невежливо было бы впустую тратить ваше время. И отнимать его у других ваших пациентов, состояние которых, вероятно, в самом деле требует вмешательства. Глядите: я прекрасно справляюсь сам, — он непроизвольно потянул длинные рукава ниже, но тут же себя одёрнул. — По всему выходит, что я был бы куда более невежлив, если бы участвовал в вашей работе как следует. — То есть, другими словами, вы считаете, что попытка суицида — не повод для беспокойства? — Билл нацарапал на бумаге злую рожицу и поднял взгляд на пациента. Оборонялся тот вполне достойно, но сражался не в своей весовой категории. — Если вы помните, под каким предлогом мой отец записал меня на приём, — медленно произнёс Диппер спустя отвратительно затянувшуюся паузу, — то должны понимать и то, что это было глупым порывом. Идиотизмом чистой воды, одиночным срывом без глубинной подоплёки. Я видел статистику, — он заставил себя, не отводя взгляда от доктора Сайфера, улыбнуться. — С подростками такое случается сплошь и рядом, верно? — А не могли бы вы напомнить, что был за предлог? — Пациент оказался чуть интереснее прочих. Хотя бы тем, как настойчиво отрицал собственные переживания. Судить о причинах такого упрямства было рано, хотя Билл ставил на банальную подростковую замкнутость. За предыдущие попытки общения с психотерапевтами Диппер порядком устал увиливать, недоговаривать и обходить расставленные в каждой фразе ловушки. Хотелось, чтобы его оставили, наконец, в покое, но это было, судя по всему, недостижимой мечтой. Чинно сложив руки на коленях, он всё-таки опустился на низкую спинку кресла и очень скучным тоном сообщил выбеленному потолку: — Неудачная влюблённость. Билл хмыкнул и тут же дал себе подзатыльник. Выражение лица Диппера, немедленно скосившего на него глаза, трудно было передать словами. Ни следа прежней бравады — только сплошной, на вид почти животный страх. До такой степени боится быть высмеянным? Ну, таким образом вырисовывался ещё не ключ, и даже не замок, но что-то сильно напоминающее дверь. Неплохо для первого получаса, особенно в компании такого упёртого пацана. — И как она связана с видео в Интернете, о котором упоминал ваш отец? — Она… — В горле пересохло. Мучительно зачесались давно поджившие запястья с бугристыми полосками шрамов, и Диппер прикусил губу. Вместо потолка он на сей раз обратился к собственным коленям: — Простите, но обсуждать это мне не хочется. Мне вообще ничего не хочется обсуждать. Мой отец, вероятно, расскажет вам куда больше. Если попросите. — Ваш отец знает все подробности… инцидента? — Разумеется, — враньё далось Дипперу с необыкновенной лёгкостью. Врать вообще было легко — лишь бы не пришлось в конечном итоге говорить о себе напрямую. — Его главная проблема в склонности к излишней… драматизации. Полагаю, это наследственное. — Позвольте не согласиться. Вы отрицаете то, что попытка суицида — проблема. Вы, мистер Пайнс, или как-то неправильно наследственно драматизируете, или бессовестно мне врёте. — Это проблема, если она в настоящем или в перспективе несёт в себе непосредственный вред. Но я не вижу никаких последствий. Мне нечего здесь делать. Чтобы вы понимали: я был идиотом и прекрасно это осознаю, — голос дрогнул в очередной раз и вдруг пропал; Диппер вынужден был судорожно глотнуть воздуха перед тем, как продолжить, — самым большим идиотом на свете, и очень хочу об этом забыть. Забыть, а не фиксироваться и беспричинно размазывать сопли. Сейчас со мной всё в порядке, рецидива можно не опасаться. Не вижу смысла поднимать столько шума на ровном месте. — Диппер… Я же могу звать вас так? — Дождавшись согласного мычания, Сайфер продолжил: — Скажите, ваши порезы в больнице подвергли дезинфекции? — А после того, как я соглашусь, вы, вероятно, скажете, что я сейчас — такой же порез, а вы моя ватка со спиртом? — Диппер снова попытался улыбнуться толково, снова не сумел и оставил выражение на лице как есть. — Нужно обработать, чтобы не воспалилась, да? Да ладно вам, доктор. Это даже звучит банально. — В вашем случае уже случилось заражение крови, — Билл покачал головой и очень внимательно посмотрел мальчишке в глаза. Красивые, кстати, глаза. Тёмные, выразительные. — И вы его не пережили. При таком раскладе я не антисептик, я могильщик, который должен похоронить ту версию вас, которая погибла. Чтобы могли жить все остальные. Необычная аналогия Диппера позабавила. Временно. Возможно, будь ситуация несколько иной, спущенные на эту беседу сорок долларов вдобавок к немалому счету, о котором отец любил ненавязчиво и короткими урывками упоминать после каждого сорванного сеанса, были бы потрачены не впустую. Вот только все эти «если бы» он считал беспросветной ерундой. И, честно осознавая, что мелет чушь, сделал пробный бросок в противоположную сторону: — А ведь вы тоже драматизируете. И, как мне кажется, специально. Очень красочная метафора получилась — самое то, чтобы пациент проникся, вылез из раковины и начал горько себя жалеть. В вашей, разумеется, компании, — он тихо хмыкнул и с явно ощутимой нервозностью сцепил пальцы в замок. — Вам, наверное, часто приходится работать с похожими случаями? — Могу я позволить себе небольшую вольность? — Билл упёрся локтем в подлокотник кресла, не расцепляя сложенных в замок рук. Улыбка получилась кривоватой, немного вызывающей. — Вы абсолютно правы, ваш случай уникален только для вас, для меня все эти подростковые драмы — повседневность. Да и не только подростковые. Я всё пытаюсь добиться от вас хотя бы поверхностной истории о том, почему ваш откровенно равнодушный отец сам записывает вас на приём, а вместо этого получаю только очередной слой психологической защиты. В нелёгком ремесле психотерапевта основной постулат — добровольность. Ни я, ни кто бы то ни было другой не сможет вам помочь, пока вы сами не захотите этого. Но вы настаиваете на том, что помощь не нужна и проблема существует только в головах родственников. Что ж, так тому и быть, вы не душевнобольной преступник, и лечить вас принудительно никто не собирается, но я должен вас предупредить. Продолжая метафору с заражением крови, сейчас вы носите внутри своей психики собственный разлагающийся труп, но не изолируете от его воздействия остальные версии себя. Наверное, не имеет смысла подробно расписывать, что случится, когда погибнет последняя, но, судя по всему, вы твёрдо решили завершить начатое — просто более долгим способом. Вы намекнули, что не жалеете себя. Я вынужден не согласиться: именно этим вы и занимаетесь. Бережёте свой внутренний труп. Это всё, что я хотел сказать, — мужчина устало вздохнул и помассировал висок, наливающийся болью уже минуты полторы. Пациент был интересен, но не настолько, чтобы ради его компании терпеть подступающий приступ мигрени. — Кстати, наш сеанс подходит к концу. Есть ли что-то ещё, что вы хотели бы сказать? — Уже совсем другим тоном добавил Билл, одним ловким движением захлопывая блокнот. На доктора Диппер уставился ошалело; ещё раз прокрутил услышанное в голове и подумал, что почти восхищён. Так ненавязчиво взять и нахамить пациенту — это надо уметь. К восхищению примешивался изрядный оттенок злости; из всей кавалькады психологической поддержки после «инцидента», как назвал его доктор Сайфер, именно этот человек стал единственным, кому Диппер явственно захотел дать по роже. Непонятно только: было ли дело в необоснованной личной неприязни, или же что-то из его слов попало в точку. В любом случае, ему нужен был кто-то, к кому можно было приходить на лечение, чтобы родители выдохнули спокойно. — Продолжая ряд метафор, — сказал Диппер чуть сипло, поднявшись с кресла и тут же низко одёрнув рукава, — как по мне, вы сейчас не похоронами занимаетесь, а тыканьем палочкой в собаку. Которая уже давно сдохла, радостно воняет и жужжит мухами. Я бы… — Он осёкся и на всякий случай, опасаясь увидеть на выразительно вычерченном лице улыбку, потупил взгляд. — Я бы хотел встретиться ещё раз. Если у вас найдётся окно. И если вы не против говорить о чём-нибудь… О чём-нибудь другом. Не о сдохшей собаке. Не в том смысле, что о буквальной, просто… Ну, вы поняли, — закончил он и немедленно понадеялся, что доктор ответит отказом — и парад неловкости таким образом закончится, едва начавшись. — Приходите в следующую пятницу в шесть. Если вам будет удобно это время, так и оставим, — Билл мысленно взмолился, чтобы подросток не начал задавать вопросов. Почему так поздно и перед выходными? Да потому что после вас, мистер Пайнс, нужно хорошенько отдохнуть. Но за короткий срок так измочалить ко всему вроде привыкшего и во всём разочарованного психотерапевта — тут нужен особый талант. Билл усмехнулся своим мыслям и поднялся на ноги. — Предлагаю закончить сеанс чуть раньше. Диппер кивнул. В пятницу вечером? Серьёзно? Интересно, что за проблемы у его нового врача с личной жизнью… А, впрочем, нет. Не интересно ни разу. Диппер сверился с циферблатом настенных часов; до конца сеанса и, следовательно, приезда Мейбл оставалось ещё порядка десяти минут, а в этом районе по примерным воспоминаниям жило двое однокурсников Венди. Из числа тех, кто был тогда в гараже. Неловко спрятав руки в карманах джинсов, он осторожно спросил: — Могу я дождаться окончания часа у вас в приёмной? — Конечно, — разрешил Билл и вышел из кабинета, пропустив Диппера вперёд. В приёмной Сайфер снова уселся за компьютер, пытаясь по-новой рассортировать данные, которые бывшая программистка, а теперь его секретарша Дороти структурировала совершенно диким образом. На мальчишку Билл внимания больше не обращал. Хватило с него на сегодня этого соснового полена, а Диппер в то же время скучал. Электронную книгу он, как оказалось, забыл у Мейбл в машине. И вместо чтения оставшиеся десять минут развлекал себя по-другому — украдкой разглядывал своего психотерапевта и пытался подметить детали, которые, даже будучи очевидными, на первый взгляд избежали вдумчивой оценки. Не то чтобы это было особенно весело, но, по крайней мере, здорово отвлекало. На заурядного типа доктор Сайфер отчего-то не тянул, однако понять, что именно с ним не так, помимо дикой прически, сходу не получалось. На вид лет тридцати; не было ни обручального кольца, ни даже следа от него, кожа золотилась загаром, ресницы и брови казались выгоревшими — при том, что назвать это лето жарким и солнечным можно было с большой натяжкой. Откинутую на спину тяжёлую косу перехватили простой резинкой; любопытно, зачем ему вообще нужно столько волос? Высокие скулы и необычный разрез глаз выдавали смешанные корни; хорошая фигура — явно не отлынивает от посещения спортзала, — на смуглой коже прямо под закатанным рукавом рубашки виднелся тонкий шрам, в проколотое ухо вне рабочего времени, вероятно, была продета серьга. Диппер хмыкнул себе под нос и перевёл взгляд с доктора на откровенно обшарпанную приёмную. Забавно — в самом кабинете цветастые папки в шкафу сразу за спиной у доктора были расставлены в хаотичном и явно для одного только Сайфера имеющем смысл порядке. Здесь же на обеих полках у письменного стола папки разложили строго по цветам. Две зелёных, светло-голубая, синяя, сразу три фиолетовых… Судя по раздражённой складке между бровями, секретарь при собственной практике из доктора выходил так себе. Диппер, отлично помнящий, как всё прошлое лето проработал у отца в офисе, мог ему только посочувствовать. Точнее, мог бы — но никаких отголосков сочувствия в себе решительно не находил. Прощаясь, Сайфер выдал ему дежурный дружелюбный оскал и, кажется, самую малость переборщил — от вида его улыбки Диппера передёрнуло. Он спустился вниз, к сестре, сел в машину и в ответ на выжидательный взгляд пожал плечами: — Он вроде ничего такой. Мейбл с заметным облегчением кивнула и принялась выруливать с парковки. — Не совсем понимаю: это твоё «ничего» значит «я в восторге и пытаюсь не подавать виду» или «я просто хочу затолкать ему галстук в глотку чуть меньше, чем остальным»? — Чуть больше, чем остальным. В этом-то всё и дело. Наверное. Ещё не разобрался, — от тёплой улыбки в её тоне Диппер невольно улыбнулся в ответ. — И он не носит простого галстука. Нацепил на шею галстук-бабочку, представь себе. Сестра, судя по всему, пришла в полный восторг. — А подтяжки у него были? — Он доктор, Мейбл, но не тот, — фыркнул Диппер. А потом немного подумал и добавил: — Хотя на космического пирата похож больше, чем на врача. — Космического пирата? — Мейбл прыснула. — Это как? — У него коса до пояса, оскал дружелюбного тиранозавра и, подозреваю, серьга в ухе, — Диппер через окно наблюдал, как сестра выезжает к парковке какого-то симпатичного кафе. — В кабинете выглядел как слон в посудной лавке. Я скорее могу представить, как он подкатывает к кому-то в баре на окраине далекой галактики, на какой-нибудь мелкой планетке для всякого сброда — толкает лучшую в этом секторе наркоту и хлещет ром из горла. Колоритный, короче, тип, — Дипперу вдруг пришло на ум, что о враче, который ему, в общем-то, не особо пришёлся по вкусу, он говорит с излишним восторгом, и поспешил сменить тему. — Мороженое ты, надо полагать, уже успела продегустировать? — Как можно, — притворно возмутилась та. Закончив парковаться, убрала руки с руля и посмотрела на брата, лукаво сощурившись: — В таком случае, ясно, почему он тебе понравился. Ну, то есть… Не не понравился, да? Знаешь, это здорово — то, что нашёлся специалист, в котором личного обаяния чуть больше, чем в этом сборище тухлых рыбин с кучей дипломов. И родители от тебя наконец-то отвяжутся, — она прервалась, чтобы выйти из машины. Уверенно провела Диппера к уличному столику у самой обочины и легко махнула официантке. — Скоро следующий приём? …в такие моменты Диппер обожал сестру до замирания сердца. Ни толики осуждения, никакой внутренней тяжести. Вообще ничего, кроме очень правильной, ненавязчивой и честной заботы и взаимопонимания, возведённого если не в абсолют, то в нечто весьма к этому близкое. — В следующую пятницу, — выдохнул он и отвёл взгляд, забирая меню у улыбчивой официантки. Девушка скользнула по нему оценивающим взглядом; тут же расплылась в улыбке более широкой и чуть задержала руку на взятой ламинированной книжице. Диппер заметно напрягся, скованно поблагодарил и отвернулся к сестре. На официантку не взглянул слишком демонстративно — на грани грубости, хотя грубить совсем не хотел, и девушка, на мгновение изменившись в лице, тут же отошла от их столика. Мейбл проводила её взглядом, легко качнула головой и посоветовала брату мороженое с лимонной цедрой и мятой. А ещё сливочное. И апельсиновое с шоколадной крошкой, и горячий кофе, чтобы не заболело горло. Свою порцию Диппер, что уже плотно вошло в привычку, не осилил даже наполовину и, дожидаясь Мейбл, молча хлебал свой кофе. Настроение выравнивалось скачками. По крайней мере, сейчас ситуация была не настолько критична. Жизнь оставалась всё тем же убогим дерьмом, однако он получил отсрочку хотя бы от ежевечернего брюзжания отца. На фоне всего прочего — не так мало, если задуматься.