Мальчик, который врал

Пациентку, назначенную на пять, Билл встретил ещё равнодушнее, чем обычно. Женщина, тридцать пять лет, бухгалтер, разведена, есть ребёнок, дочь. Сразу после развода отец девочки переехал в другой штат и полностью отстранился от воспитательного процесса. Сейчас пациентка переживает небольшой кризис — появился ухажёр, первый после развода, и подросшая дочь не то оказывает ему знаки внимания, как это обычно делают дети, не то действительно хочет вытравить из дома. Обе ситуации равновероятны, девочка как раз в том возрасте, когда тянет к старшим мужчинам, но отношения с отцом прерваны. Доктор больше склонялся ко второму варианту. Девочки тоже дёргают мальчиков за косички — хмыканье получилось очень уместным: пациентка как раз рассказывала что-то смешное, — но наложить кошачьего дерьма в ботинки маминому хахалю… И как донести до мамаши, что помощь сейчас больше пригодилась бы как раз маленькой Нине? Практически на каждом сеансе доктор вскользь упоминал о том, что не так давно прошёл повышение квалификации и получил лицензию на работу с детьми. Женщина только кивала, поздравляла с сердечной улыбкой и принималась ныть дальше. Положенный час в компании беспокоящейся матери Билл вытерпел едва-едва. И послать бы её куда подальше, но дамочка, не задумываясь, подкидывала психотерапевту на карман семьдесят долларов за сеанс. Первое время Билл задумывался, а не крадёт ли он эти деньги у дочери своей пациентки, но чуть позже стал замечать у женщины постоянно меняющиеся золотые украшения, а ещё позже выяснилось, что бухгалтер она не где-то, а в весьма преуспевающей конторе. В любом случае, распрощавшись со своей дойной коровой, Билл почувствовал себя куда лучше. Иногда он задумывался, а не послать ли всё к чертям, продать офис и уехать куда-нибудь на юг, в вечное лето, но всякий раз откладывал переезд до лучших времён. В то, что лучшие времена действительно наступят, Билл, само собой, не верил и продолжал стоически терпеть местные зимы: дома — заматываясь в бесконечные свитера-пледы-шарфы, на работе — выкручивая вентиль батареи на максимум. Он читал в какой-то статье, что чувство холода может быть сопряжено с чувством одиночества. В той же статье рассказывалось об одном эксперименте. Несколько групп людей беспорядочно поделили на две неравные части. Большей части группы во время выполнения заданий специально привлечённые волонтёры оказывали много внимания, не пропускали мимо ушей даже самый глупый вопрос, изредка помогали решить поставленную задачу. Меньшей части участников эксперимента либо игнорировали, либо реагировали на все попытки общения холодно, на грани грубости. На перерыве первая половина в девяноста процентах случаев тянулась к столику с холодными закусками и напитками, вторая же поголовно устремлялась к горячему чаю и кофе. По дороге домой Билл прихватил в супермаркете пару бутылок пива и лапшу быстрого приготовления, запас которой пополнялся стабильнее, чем холодильник. Готовить он умел, но не любил. Поставить его у плиты мог только бунтующий против обычного рациона желудок. Вечер привычно закончился в обнимку с бутылкой на диване перед телевизором. Происходящее на экране мало задевало сознание. Мозг продолжал обрабатывать полученную за день информацию, но вырубился раньше, чем процесс завершился. Потому и снилась Биллу какая-то неприятная лабуда.

***

На второй по счёту приём Диппер добирался, во-первых, сам, во-вторых — в отвратительном настроении. Размолвку с Мейбл сложно было назвать даже ссорой — они скорее спорили, но спорили слишком активно. Мейбл пригласили принять участие на выставке работ начинающих художников в Пасадене — Диппер считал, что ей непременно следует уехать, в то время как сама Мейбл твердила, что оставлять брата наедине с родителями сейчас нельзя ни в коем случае. — Я же не калека немощный, Мейбл, — Диппер хмуро потёр переносицу. — Представь себе, я вполне могу пережить две недели без твоего непосредственного присутствия. Сестра была с ним категорически не согласна, и Диппер её, в общем-то, понимал. Но знал наверняка и то, что если Мейбл упустит из-за него такой исключительный шанс, он себе не простит. Сеанс состоялся как раз через час после этого спора. В кабинет Диппер постучался вымотанный и по-усталому злой. Мимо открывшего дверь психотерапевта он апатично проковылял, не поднимая взгляда и коротко буркнув: — Добрый вечер. — Добрый вечер, — улыбнулся Билл, занимая рабочее кресло. Блокнот возник в руках будто бы сам собой. — Как прошла неделя? — Как обычно, — Диппер пожал плечами. И на сей раз на кушетке устроился без лишних нервных жестов. Растянулся, уставился в потолок и попытался прикинуть, как отреагирует доктор, если положенный час, уже оплаченный с отцовского счёта, он безбожно проспит. От лекарств его вообще без конца клонило в сон — и это было особенно паршиво потому, что засыпать Диппер себе не позволял. Сам толком не понимал почему, но состояние жесткого недосыпа, невзирая на все побочные эффекты, приносило даже больше облегчения, чем комплексный курс восстановительных препаратов. Вот и сейчас он едва подавил желание зевнуть Сайферу в лицо. — Сидел дома, читал. Последний сезон Игры Престолов пересмотрел. А как ваши дела? — Снова элементарная вежливость? — Усмехнулся Билл и написал: «он вообще спит?». — Поддерживаю разговор, — Диппер встретился взглядом с внимательными голубыми глазами, слегка стушевался и потянул себя за рукав не по погоде плотного пуловера. — Выглядите уставшим. Тяжёлый день? — Сегодня было много работы, — после недолгих колебаний, признался Билл. — В прошлый раз я забыл спросить, вам назначали какие-либо препараты? — Имипрамин как основной. Там ещё целая россыпь в придачу. Секунду, — из кармана джинсов Диппер достал телефон и быстро нашёл в заметках список. Передал мобильный доктору в руки и снова откинулся на кушетку, безуспешно попытавшись изобразить безразличие к ожидаемой реакции. — Полагаю, перед тем, как записать вас ко мне, отец отправил вас к доктору Моррисону? — Билл искренне недолюбливал этого своего коллегу, хотя лично знаком не был. Моррисон имел дурную привычку назначать кучу лекарств даже тогда, когда можно было бы обойтись витаминами. — Верно. Как вы… — Диппер осекся, забирая телефон обратно. — Он был вторым по счету, если не ошибаюсь. — Как давно принимаете Имипрамин? Вспоминая, подросток нахмурился, а затем коротко кивнул: — Внутримышечно — десять дней, затем три недели таблетками. Сейчас, выходит, пятая неделя приема. Билл уже было потянулся к уху, чтобы начать дёргать за серёжку, но вспомнил, что он, вообще-то, на работе, и дырка в ухе удручающе пуста. Постаравшись как можно незаметнее вздохнуть, он спокойно улыбнулся и черкнул в блокноте: «постоянно на колёсах». — Я отменяю ваши назначения, помимо основного. Дозировку понижаю до минимальной. Оставшиеся таблетки принимайте ещё полторы недели, — доктор вздохнул ещё раз, поймав ошарашенный взгляд подростка, и ответил на молчаливый вопрос: — Любые антидепрессанты вызывают привыкание. Не столько физическое, сколько психическое, и со временем превращаются в костыли, без которых человек даже с постели подняться не может. Какое-то время Диппер молча буравил взглядом его руку, лежащую на подлокотнике кресла, а потом сказал куда мягче, нежели собирался: — Спасибо. Таблетки заставляли чувствовать себя паршиво. Так, что хоть на стенку лезь — особенно в первое время, но даже сейчас затянувшийся курс приёма оказывал на него гнетущее воздействие. — Не торопитесь. Вместо таблеток я назначаю вам кое-что похуже. Не менее двадцати минут бега в день, с утра, либо за два часа до сна. Так же рекомендую снизить количество потребляемого кофе, не более одной чашки в сутки. И, если у вас нет аллергии, купите банку мёда. Вам его можно есть в неограниченных количествах. Диппер насупился. Бегать он терпеть не мог и вообще не особо дружил со спортом, мёд недолюбливал. А лимит на кофе и вовсе попахивал варварством и бессмысленной жестокостью. Он сцепил пальцы в замок до побелевших костяшек и спросил очень ровно: — И какой предполагается эффект? Билл задумался, как бы сформулировать то, что собирался сказать, кратко, и не нашёл ничего лучше, чем: — Здоровее будете, — и расплылся в ещё одной широкой улыбке, мысленно отмечая, что в компании этого мальчишки улыбается чаще обычного. — Скажите, вы высыпаетесь? Какого рода сны видите чаще всего? — Стараюсь не спать. Если сплю, то неровно, хотя когда как. Если меньше часов четырех-пяти, то вырубаюсь намертво. А снов в любом случае не запоминаю. — Правильно ли я понимаю, что вы не спите для того, чтобы лучше спать? — Нет, просто… — Диппер чуть замешкался. — Я чувствую себя лучше, когда не сплю. В блокноте появилась запись: «не слегка ебанутый». Билл постучал ручкой по колену, задумавшись, и, в конце концов, спросил: — И как бы вы описали своё состояние? Как думаете, в чём причина того, что невыспавшимся вы чувствуете себя лучше? — Измотанность отвлекает, — Диппер и сам не заметил, как начал говорить откровенней, пускай и неуверенно — объяснить то, что он сам не понимал до конца и не стремился себе объяснять, было проблематично. — Зацикливаешься на том, что хочешь спать, и абстрагируешься от всего остального. Сил на тупое нытьё и рефлексию не остаётся. — Понятно, — кивнул Билл. Подросток всё ещё находился на стадии отрицания. Может, стоило слегка надавить на него, протолкнуть дальше? Не вариант. Опять бы начал ужом выкручиваться, только время зря терять. — И как ваши домашние относятся к такому образу жизни? Диппер на секунду прикрыл глаза. Тема родителей была отвратительной. Едва ли не хуже самого «инцидента». — Считают, что у меня бессонница, — просто сказал он, понадеявшись, что развивать этот вопрос доктор не станет. — Но в большинстве случаев они не в курсе. Я сижу у себя в комнате и никому не мешаю. — Вы считаете, что своим присутствием мешаете кому-то? Долгий тяжёлый взгляд Пайнса психотерапевт выдержал, и глазом не моргнув. И, прежде чем заговорить, Диппер молчал несколько долгих минут. Втайне понадеялся, что доктор махнёт на него рукой и сменит тему — но тот выжидательно вертел в руках карандаш и не отводил глаз, и он все-таки сдался. Достаточно было начать, чтобы его прорвало. — Считаю, что они тратят на меня больше ресурсов — денег, времени, нервов — чем оно того стоит. И чем сами хотят тратить. Ими движет чувство долга. Приличная семья, мнение окружающих, все дела, — Диппер криво и очень неискренне улыбнулся. — Их сын пытался покончить с собой — разумеется, они из кожи вон лезут, чтобы уйти от мысли, что они как воспитатели облажались по полной. Такой удар по самооценке — я будто в лицо им заявил, что они плохие родители. И теперь все делается по нужной программе. Хорошие родители тратятся, хорошие родители посылают сына к пяти психотерапевтам подряд — потому что так надо. Это вроде как правильно, да? Думаю, они ненавидят меня за то, что я заставил их пережить. Считают, что я слабак. И стыдятся меня — не то чтобы у них не было на это права. Когда я проговорился перед маминой коллегой о причине, по которой попал в больницу, отец орал на меня часа полтора — пока не пришла сестра и не увела меня из дома. — Диппер как-то лениво подумал, замолчав, что к концу этой тирады последовательно было бы разреветься. Прислушался к ощущениям — глаза упорно оставались сухими, и хотелось разве что послать все к черту и кружку кофе, так что закончил, глядя прямо на своего врача, очень ровным голосом: — Так что — да. Думаю, моё присутствие им мешает. — И давно у вас сложилось такое впечатление? — Вы хотите сказать — до или после? Я не знаю, — Диппер тихо хмыкнул. — Никогда не был особенно близок с родителями. То есть, у нас все складывалось хорошо. Они любят нас с сестрой, я в курсе. Как и мы их. Я вроде как… не заморачивался никогда. У меня есть сестра — друг друга нам всегда хватало. — И как она отнеслась к случившемуся? — А с этого момента мы снова начинаем тыкать палкой в дохлую собаку, доктор, — на этот раз попытка выдавить из себя улыбку далась Дипперу куда труднее. — Хотите, анекдот расскажу? — Хочу, — усмехнулся Сайфер. — Психотерапевт общается с пациентом, — Диппер выпрямился на кушетке и аккуратно сложил ладони на коленях. — Говорит час, другой, третий… У пациента — жуткая депрессия, на контакт ни в какую не идёт. И вот, вконец задолбавшись, на исходе четвёртого часа доктор спрашивает: «А про самоубийство вы не думали?» — «Нет», — «А вы подумайте, подумайте!». — Если бы вы, Диппер, согласились не только подумать, но и поговорить о самоубийстве… — Билл покачал головой, выдержав многозначительную паузу, и нацарапал в блокноте «шутник хуев». Не говорить же пациенту о том, что он бы каждому второму, полирующему эту кушетку задницей, лично петлю на шее затянул! — Хорошо, давайте оставим вашу дохлую псину в покое. О чём вы бы хотели поговорить? — Ну, к примеру… — Собрав всю смелость в кулак и навесив на лицо самое беспечное выражение, Диппер кивнул на своего врача. — Шикарные у вас волосы. Долго отращивали? Билл всё-таки рассмеялся. — У меня складывается такое ощущение, что я интересую вас куда больше, чем вы сами себя, — ответил он. — Я их не отращивал, я, скажем так, забывал сходить к парикмахеру. Когда очнулся, уже научился заплетать косу. — Складывается такое ощущение, — в тон отозвался Диппер, — что даже я себя интересую больше, чем вы сами себя. Коса-то аж до пояса. Забыть о таком — это сильно, знаете. Секунды две доктор хлопал глазами, затем снова рассмеялся, уже громче. — Я занятой человек, — парировал он. И упустил момент, когда ему стало действительно любопытно, что же парень ответит. — Сейчас вы целиком и полностью свободны, — Диппер даже не пытался придать словам смешливые нотки, хотя сознательно включил у себя генератор откровенного бреда — лишь бы доктор ушел от углубившегося копания у него в голове. Глянул на часы и заметил: — Ещё тридцать пять минут. Можете посвящать время наших сеансов самому себе, я не против. Хоть спать ложитесь, хоть проституток вызывайте, хоть на голове стойте и жонглируйте сырой рыбой. У вас ножницы приличные есть? Если дело только в нехватке времени, я могу прямо сейчас вас подстричь. Абсолютно бесплатно и в счёт этого нашего часа. — Спасибо за предложение, но я, пожалуй, воздержусь, — Билл, уже совсем весело улыбаясь, развёл руками. — Не переношу запаха сырой рыбы, от души сочувствую проституткам и имею привычку высыпаться. С волосами расставаться не собираюсь, потому что успел их искренне полюбить. Получается, мы вернулись к исходной точке. Если вам так сильно не нравятся темы, которые предлагаю я, предложите сами. Диппер тихо хмыкнул и задумался — всего на секунду. Вопрос и без того давно вертелся на языке. — Не расскажете, какой информацией с вами поделился мой отец? Принятие уместного решения заняло секунд тридцать. — Вам нравилась девушка по имени Венди, — начал по памяти рассказывать доктор. — На тот момент, когда вы познакомились, ей было двадцать два. Вы начали общаться с ней, а также с её друзьями. Через некоторое время дружеские отношения между вами и Венди переросли в романтические. Спустя примерно полгода она и её друзья сняли некое видео с вашим участием, после которого вы прервали отношения. Ещё через месяц вы попытались покончить с собой, — Билл откашлялся, прочищая горло. Само собой, рассказывать пациенту о том, что в оригинальном тексте присутствовали такие слова, как «хвостиком бегал», «неудачник» и «из-за бабы», он не стал. — Переросли в романтические… — эхом повторил Диппер. И не сумел проглотить смешок: — С моей стороны — безусловно. Я так и думал. Счастливый ходил, с ума сойти. А теперь вообразите высший пилотаж лузерства — пять месяцев встречаться с девушкой так, что она сама понятия об этом не имела. — Вы не могли бы пояснить?.. Диппер больше не колебался. После того, как начал, останавливаться было поздно. Тут следовало добивать — самого себя сразу и без увёрток. Чтобы ещё надолго отбить у себя всякую охоту говорить или даже думать об этой девушке и себе рядом с ней. …и ведь не собирался ни с кем её обсуждать, а сломался почти без сопротивления. Слабак. — А всё очень просто. Мы виделись раз или два в неделю, — горло перехватило; стало мучительно стыдно за себя самого, и говорить Диппер продолжил, уставившись на собственные тощие колени под плотной джинсой. — Иногда она разрешала взять её за руку, иногда — поцеловать. Принимала цветы, отказывалась от подарков. Смеялась над моими шутками. Улыбалась часто. Делилась личным, всегда готова была выслушать и помочь. Отец всего не знал. Я её любил с тринадцати. Она была в старшей школе, я только в средней, мы не общались. Глядел на неё издалека и заговорить боялся. Когда она впервые дала себя поцеловать, я подумал, что я ей, наверное, тоже нравлюсь… Ну, как выяснилось, она была убеждена, что мы — хорошие друзья. «С привилегиями», если можно так сказать о подобного рода отношениях. Венди очень удивилась, когда узнала, что все эти полгода я считал, будто мы вместе. Потрепала меня по волосам, сделала грустное лицо. Сказала, что я, конечно, очень милый, но… — ухмылка вышла горькой. — Все это — с камерами — было рядовой шуткой. Не со зла, просто… Оказалось, с точки зрения Венди и её друзей это очень смешно: представлять, будто кто-то вроде меня может быть с кем-то вроде неё. — Полагаю, произошедшее — результат банального недопонимания между вами, — Билл изо всех сил попытался сдержать рвущееся наружу: «Ну и сука же эта твоя Венди, парень!». И он действительно поверил в то, будто она ни о чём не догадывалась? Мальчишке любовь все мозги вышибла. — Причина в том, что я идиот. Обманывал сам себя. Сам же раздул трагедию. Это паршиво, но мне же проще: не пришлось лишний раз искать виноватых. Обида, заново воскрешенная в памяти, била сейчас и вполовину не так жестоко, как в самый первый, и все-таки даже этого было с избытком. Длинным рукавом Диппер утёр мокрые щёки и отвернул голову к окну — после того, как распустил сопли, смотреть на доктора в оставшиеся семь минут от сеанса решительно не хотелось. — Определённая доля вашей вины в произошедшем присутствует, но вы не можете нести ответственность за действия другого человека, — Билл искренне понадеялся, что Диппер поймёт, о чём речь. После того, как подросток начал раскрываться, у Билла появилось стойкое ощущение, что хороший друг в сложившейся ситуации пригодился бы Пайнсу куда больше психотерапевта. Друг вполне мог заявить: «Ты, конечно, тот ещё дурак, но Венди — беспощадная стерва», и похлопать по хилому плечу. Психотерапевт же, скорчив очередную понимающую мину, должен был сказать что-то вроде: — Даже если эта… шутка расценивалась ей и её друзьями исключительно как шутка, они слишком далеко зашли. — Пять минут до конца сеанса, — Диппер сделал вид, будто пропустил мимо ушей последнюю реплику, и, покачнувшись от навалившейся слабости, поднялся с кушетки. — Спасибо за беседу, доктор. Было очень содержательно. — Пять оплаченных вашей семьёй минут, — усмехнулся Билл, с удовольствием снимая маску доброго понимающего дяди-доктора. — Не возражаете против чашки чая? — Ещё немного, и вы побьёте рекорд моего отца по части упоминания его опустошенных в никуда счетов, — Диппер поморщился, скрестил руки на груди и подумал: домой возвращаться всё равно не хотелось, а больше идти было некуда. — Сомнительное достижение, откровенно говоря. И я бы предпочёл кофе, если он у вас есть. — А вы сегодня уже пили? — Тут же осведомился доктор. Диппер уже открыл рот, чтобы ответить: ну, разумеется. Три кружки или… Четыре? Точно больше трёх, четыре или пять, скорее четыре, но мало ли. Он не был уверен наверняка, но всё же осёкся и головой мотнул без раздумий: — Ещё нет. Билл ухмыльнулся. Интересно, кто-нибудь уже говорил этому парню, насколько он не умеет врать? — Эта ложь останется на вашей совести, — ответил мужчина и встал. — Подождёте пару минут, пока чайник закипит? Ждать пришлось не так долго, и всё это время Диппер пытался понять, что за осадок оставил в нем сегодняшний разговор. Доктор не сказал ничего нового, он сам был вынужден погружаться в эту историю не впервые — и всё же казалось, будто бы нечто вокруг неуловимо изменилось. Возможно, так сказывалась неловкость. Кофе оказался подслащенным недостаточно, но говорить об этом Диппер постеснялся. Едва подавил зевок, глотнул из предложенной чашки и поднял на доктора взгляд. — Вечер пятницы, — тихо сказал он. — Разве вам домой не хочется? — Не хочется, — коротко пожал плечами Билл. Хотелось сказать: «Меня тошнит от этого места, но от дома тошнит ещё больше», но вместо этого прозвучало светское: — Чем вы привыкли заниматься вечером? — Читаю, как правило. Художественную литературу, учебники — как придётся. Иногда сижу в сети, либо помогаю сестре с её хобби, либо за собственные берусь. — В последнее время Дипперу страсть как нравилось возиться с техникой. Копаться в железяках, налаживать механизмы… Хотя ему уже неоднократно давали понять, что эта тема для обсуждения на публике была откровенно скучной. — А вы могли бы написать подтверждение, ну, моим родителям? Чтобы они поверили, что я не просто так, самопально, отменяю назначенные лекарства? — Без проблем, — кивнул Билл. — И чем ещё, помимо чтения, вы увлекаетесь? Если верить часам, до официального конца сеанса оставалось чуть меньше минуты. Диппер крутанул в руках чашку и неровно пожал плечами: — Вы спрашиваете как врач или тоже следуете элементарной вежливости? — Я спрашиваю просто так, — Билл пожал плечами и начал распутывать бабочку на шее. На ловкие движения длинных пальцев у горла Диппер уставился с некоторой завороженностью. — Мне нравятся… технические отрасли, если можно так выразиться. От основ программирования до конструирования. Здорово увлекает. В любительском смысле, само собой, — он растянул губы в смущённой улыбке. — Ещё неизвестно, попаду ли я в хороший колледж по стипендии. Там конкурсы высокие, мало ли. — А обогреватель починить сможете? Удивленно моргнув, Диппер сделал глоток кофе. — Зависит от степени поломки, но да, скорее всего. — Забавно даже: зачем обогреватель посреди лета? Впрочем, сам Пайнс лет до пятнадцати в летние месяцы почти не выходил на улицу без тёплой жилетки, да и сейчас предпочитал открытой одежде максимально плотную и закрытую. За предлог задержаться он ухватился с радостью: все было лучше, чем возвращаться домой. — А инструменты у вас есть? — Посмотрю в приёмной. Дороти вечно всё перекладывает, — Билл вышел из кабинета. Спустя несколько минут вернулся, держа в руках коробку с инструментами. Передал Дипперу и чуть было снова не схватился за потрёпанный блокнот, чтобы записать: «очень гик». Пайнс сильно изменился, стоило только ему взяться за нечто, в чём он действительно разбирался. Повеселел, собрался — даже начал напоминать обычного парня своих лет. Билл крутился рядом и подавал инструменты, с интересом наблюдая, как пациент копошится во внутренностях обогревателя. У самого Билла руки с детства были приставлены не к тому месту, о чём он и сообщил подростку, когда тот прикручивал на место переднюю панель. С поломкой Диппер разобрался быстро и был чрезвычайно собой доволен. Уложив инструменты в принесённый доктором контейнер, он в глубоком удовлетворении щелкнул тумблером, тут же тихо загудевшем, и посмотрел на мужчину. — Каждому своё, — он вытер руки о любезно предоставленную салфетку. — Как по мне, с техникой проще, чем с людьми. Билл хихикнул. — Каждому своё, — повторил он, усаживаясь обратно в кресло. — С людьми проще, чем с техникой. — Механизмы предсказуемы, — возразил Диппер. Осторожно присел на самый край кушетки, сгрёб чашку с остывшим кофе и допил в два глотка. — Все детали взаимосвязаны, одно следует из другого. Чистая логика. А человеческий фактор… Наши поступки тяжелее предугадать. Наверное, это работает иначе, когда понимаешь основные поведенческие принципы. И всё равно… — Заведомо бесплодный спор, — Билл поставил на пол опустевшую чашку и улыбнулся, вскинув взгляд на подростка. Тот упрямо поджал губы. — В какой стороне вы живёте? — К югу отсюда, — Диппер кинул короткий взгляд на пустую чашку. И куда с ней теперь? Ему следует вымыть за собой посуду, или это сделает сам доктор, или… Решив оставить как есть, он убрал чашку на подлокотник и, просто чтобы переключить внимание, уточнил: — На пятьдесят второй. Дороти запрещала доктору искренне улыбаться пациентам, но Билл не слушался, хотя производимый эффект печалил его самого. Диппер вполне ожидаемо отодвинулся. — Могу подбросить, но только не до самого дома. До пересечения с пятидесятой. Диппер растерялся. Метнул на Сайфера вопросительный взгляд, снова споткнулся о доброжелательный — предположительно — оскал и тут же насупился. — Я бы не хотел вас стеснять. Только если не затруднит... — Договорились, — улыбнулся Билл чуть шире и поднялся с места. …В машине Диппер вёл себя очень по-кошачьи. Присматривался, тайком изучал на ощупь всё, до чего мог дотянуться и, кажется, даже принюхивался. Билл делал вид, что ничего не замечает. Было в таком Диппере нечто весьма умилительное. Высадив бормочущего сбивчивые благодарности подростка на оговоренном месте, Билл, окончательно сбросивший докторскую личину, послал стушевавшемуся парню воздушный поцелуй, хихикнул и отправился домой. Что это был за оригинальный способ прощаться, Диппер так и не понял. С полминуты ошалело смотрел удаляющейся машине вслед, а потом, ссутулившись и двинувшись в сторону дома, до которого оставалось минут пять ходу, решил: это просто конец недели, пятница и напряжённый рабочий день. А ещё его психотерапевт явно со странностями, но это Диппер подозревал с самого начала. Потому и остановился на нём среди прочих. И вывалил сегодня столько личного, о чем говорить зарекся, что впору было бы испугаться — только вот страха не возникало. Сайфер, как оказалось, слушал очень правильно, если можно так выразиться. Даже раздражая, он не напрягал. Диппер не слишком понимал, в чем дело, и не мог себе объяснить, но говорить с этим доктором он мог напрямую. Уже со второго сеанса — для него это могло бы считаться значительным прогрессом. Еще бы знать, пойдёт ли эта нежелательная откровенность ему на пользу или окончательно всё испоганит. Вернувшись домой, Диппер первым делом помирился с Мейбл, всё-таки согласившейся уехать на выставку в следующий понедельник. Кое-как отсидел семейный ужин, отдал родителям письменные указания врача, которые тот наспех нацарапал на коленке в автомобиле, и на этот раз непривычно для себя лёг спать ещё до трёх ночи.