Повелитель снов

…притихли, конечно. Я настолько невменяемый был от слабости, что сказал профессору, что деньги у меня отняли. ЭлРиос, решивший идти по стопам отца, написал вполне взрослую статью о нравах в Школе и выложил в локальную социальную сеть (вполне могло пойти и в печать, но его умолили-таки не выносить сор из избы) - шуму эта история наделала изрядно. В процедурной, пока я лежал под капельницей, со мной разговаривали отцы двоих и мама Ихара. При родителях Кинк и Тэас присмирели, но белоголовый и тут не потерял присутствия духа. Взял всю вину на себя, вывернул дело, что называется, «на левую сторону», представив всё случайно вышедшей из-под контроля шуткой, и в изысканных выражениях принёс извинения. Я ему ни на секунду не поверил, но при взрослых Лордах пришлось «держать лицо». Смутился белобрысый ненадолго, только когда его величественно-белоснежнокосый отец спросил - видел ли он в папке деньги, и у Терема язык сработал раньше, чем мозг. Нахмурив белые брови, славный сын своего папаши сказал, дескать, ну да, были там какие-то гроши и пара мелких банкнот… ничего особо… и осёкся. Дошло, видать. Или у папани лицо вытянулось. Я-то на эти гроши жил. И тыкать бедностью неимущему – это ох как не приветствуется в их кругу… Папа не приехал. Ну конечно, у него и работа, и мелкие на шее, а тут я. Ходячая неприятность. Как маленький: папочка, меня злые мальчики обижают! Но всё равно очень надеялся… мне хоть кто-то нужен рядом. Ночью в больничном крыле никого нет, кроме дежурного ординатора, ушедшего подремать в сестринскую, а потому лёгкие шаги я услышал сразу. И испугался. Было из-за чего. Он вошёл в палату, слегка замедлившись перед этим у поста с включённой на столе лампой. Это уж потом я узнал, чем он там шуршал, когда после каникул все узнали про мой постельный опыт. - Не спишь, Льет? – спросил тихонько. И, видимо, поняв по дыханию, заговорил чуть громче. – Ты почему не сказал, что там были все твои деньги? Я сразу бы тебе вернул. Сегодня он переплёл косы белыми лентами с ручной серебряной (и, надо думать, дорогой) вышивкой. Вышивка так себе. Я бы лучше сделал. Кончики лент длинные, достают до колен и… как же он похож на Него! Затянувшееся молчание он прервал тем, что скользнул ближе к койке. Постоял надо мной и мягко опустился на колени. Положил подбородок на сложенные ладони и уставился мне в лицо. Я не могу смотреть ему в глаза. Мне стыдно, словно я подставил его, хотя, если честно разобраться, стыдно должно быть ему. - Прости меня, пожалуйста, – и такая искренняя интонация, что не слышал бы, как он так же извинялся при родителях, поверил бы в неподдельное раскаяние. – Я тебе обещаю, такого больше не повторится. Разлепляю губы и произношу спокойно, даже равнодушно: - Извинения приняты, – и снова молчу. Терем всматривается в меня, я это не вижу, но чувствую, и говорит: - Ты слышал, что я сейчас сказал, ЭтиЛьет? Я действительно сожалею. Подобного больше не случится. - Конечно, – говорить мне с ним не то, чтобы неловко, но как-то неуютно, словно разговор совсем о другом, и мне даже кажется, что я понимаю, о чём именно. – У тебя богатая фантазия. Ты не повторяешься… Он ничем не отвечает на реплику. Задумался о чём-то, белые ресницы сияют в свете из окна – одна луна скрылась в ночных облаках, но поднялась из-за горизонта другая. - Ты ведь хотел меня. По-настоящему, я знаю, – правая рука под подбородком, а левая пошла гулять по одеялу легонько, без нажима, повторяя линию моего бедра. – И нравлюсь я тебе всё так же сильно, это не скроешь. Да уж. Я дёргаюсь и с трудом - как кружится голова! - сажусь, стараясь утаить непозволительную реакцию тела. Ох, да что же это… я же прекрасно понимаю, что он сейчас пытается сделать. То, что силой не получилось, легко можно взять лаской. Вывести на эмоции, обольстить, поиметь и, разыграв обиду по пустяковому поводу, совершить разрыв. Всё просто. Сколько фильмов о таком снимают, книг сколько написано. И всё равно ловятся. Но меня тебе не подцепить… Как он ухитряется заговаривать мне зубы, ума не приложу. Не понимаю, когда его рука пропустила сквозь пальцы мои распущенные кудри, а вторая взяла в плен мою правую ладонь. И когда его мягкие, такие мягкие губы легли на мои, и запах, его запах, он такой свой, такой родной, это моё, моё, подходящее мне по всем статьям, по всем… Он уже лежит рядом, и я прихожу в себя. - Нет, – говорю я, не уклоняясь и не отвечая на поцелуй. - Нет? – переспрашивает он. - Нет, – упрямо игнорируя стоящий колом и у него и у меня член. - Ты не смеешь. В глаза мне смотри. Не вздумай отвести взгляд. Ты должен ласкаться ко мне. И безоговорочно подчиняться, – как властно звучат его слова! – Ты влюблён, я вижу. Тебе не достанет силы мне… - ТеремДар зажимает мои бешено вырывающиеся руки, - сопротивляться! - он останавливается на мгновение, пытаясь поймать мой взгляд, заставить повиноваться, я просто теряю волю. - Ты сейчас должен умолять меня тебя трахнуть! – он встряхивает меня за ворот, возмущённо и чуть обескуражено ищет мои глаза, но я зажмурился: не поддаваться, только не сдаваться: - Нет! - Что тут происходит?! - Ничего, – ТеремДар моментально оказывается на ногах и смотрит на меня в упор изучающе и что-то серьёзно просчитывает в уме. Я уже видел этот взгляд. Мой Эхейм вперял такой же в… кого? Когда? Всё моё существо трепещет, сердце делает кульбит, а моя душа готова рвануться навстречу: узнай! это я! И если бы не заспанный ординатор, я бы уже лежал в объятиях беловолосой сволочи. …до конца года он меня игнорировал. А в начале этого все вели себя так, словно в прошлом ничего и не происходило. И он бы тоже, я думаю, но с первых же дней слёг с воспалением среднего уха, потом ездил на консультации по разным врачам, и почти полтора месяца я его и не видел. Летние каникулы я провёл на побережье, в здравнице святого СтенТэйма. Это довольно дорогое место для того, чтобы отдыхать, и моё пребывание там оплатила Корона. Не могу сказать, что мне понравилось - как-то не по себе от того, сколько людей тебя обслуживает, но, по крайней мере, я закончил три старые вышивки и одну новую, так что можно было отложить на чёрный день немного. Волосы сильно отросли, и теперь коса при плебейском цвете имела весьма аристократичную длину. Но даже эта мелочь стала мне поперёк горла, когда сокурсникам чрезвычайно понравилась игра «дёрни за хвост». Народ носился между партами, ржал как ненормальный и дёргал за косы кого попало, причём особый шик дёрнуть не ожидающего подлянки человека два раза. Игра росла и ширилась, пошла дурацкая мода на «кто больше всех за день дёрнет». Особой жестокости не было, и может кому и легко переносить хватание за волосы, но я, намучившись за неполные две недели повальной мании, когда уже совсем перестали помогать таблетки, решился её отрезать. Счастью парикмахера не было предела, когда он спросил, желает ли Высокий господин оставить косу себе или сжечь её у него на глазах и получил ответ «да выкиньте». Вокруг меня затанцевали сразу два куафюриста, заюлила девушка со шваброй, и даже мелкая шавка на руках немолодой дамы, пришедшей сделать завивку, затявкала без остановки. Тут же выяснилось, что коса такая густая, что её можно использовать не на один парик или накладку, и за неё вступили в борьбу и парикмахеры, и девушка, и немолодая дама, в пылу битвы сжавшая свою псинку так, что та стала выражать протест особо противным визгом. Я вошёл в аудиторию слегка оглушённый воспоминаниями о швабре, которой отстаивалась половина косы, луже, напруженной забытой на туалетном столике шавкой, и какой-то немыслимой по размерам сумме, вручённой мне за волосы, вот уж чего совсем не ожидал. И даже не понял, с чего вдруг в классе установилась гробовая тишина. Спокойно прошёл к своей парте, сел, достал ноутбук и стал ждать звонка. И потрясённых взглядов, и перешёптываний я тоже не заметил – мало ли… потом-то, конечно, мне разъяснили, что коса у дворянина как предмет гордости (нашли, чем гордиться!), остригается только при позорном изгнании из Высоких лордов, либо при крайней нужде, так как стоит весьма и весьма серьёзных денег. Да откуда мне это было знать, я же не с рождения бингас! Да и на Лордов я походить не хотел, просто думал, что с косой не буду выделяться в Школе… По окончании лекции, когда я уже закрывал программу и готовился перейти в другую аудиторию, некто загородил проход между партами. Я поднял голову. Началось. А КинКаар, глядя в сторону, спросил: - Ты… того. Отрезал. Из-за того, что это? Ну… есть нечего? Я напрягся. Ещё утром наш качок двинул ногой по моей кровати, перепугав меня до ломоты в затылке, а сейчас вдруг такой вопрос и даже без издёвки. - Не думаю, что должен отвечать, – говорю тихо, чтоб, не дай боги, не подумал, что нарываюсь. – Но даже если и так. Какое тебе до этого дело? Кинк косится в сторону и говорит неожиданное: - Ты без неё тоже ничего. И… того… Да что сегодня такое? С удивлением замечаю, что качок вроде и смутился. - Прости, я тебя не понимаю, – встаю, закидываю на плечо сумку с ноутбуком. - Чего тут понимать, – бурчит КинКаар. – Того… Кинк вообще-то косноязычием не отличается. Что за ящерица ему сегодня язык надкусила? - Того, говорю. Не ходи один никуда. Новости. С чего это? Молчу и жду продолжения. - Короче. Я тебя провожать буду. Чтоб не обидели. - Кроме вас меня никто не обижает. Извини, я на следующую лекцию тороплюсь. - Если не обижает, что же ты в бесплатной не питаешься? Логично. Я говорю негромко, чтобы не слышали сокурсники: - У меня есть веские основания тебе не доверять, КинКаар. Без обид. - Теперь по-другому будет. Тэм сказал… что тебя понуждали, – сосед смотрит на меня выжидающе. - Кроме него никто и не пытался даже. - Он в медкарте видел. Там про полгода бесчестья написано. Соврал? Я в шоке смотрю на качка. Приплыли. Только и могу, что молча обойти парня. Может надо было возмутиться, запротестовать, соврать. Не получилось. Иду к выходу. И, боги, да закончится это сегодня или нет?! у дверей обнаруживаю Ихара, внимательно, оказывается, слушавшего. - Значит, весь прошлый год ты строил из себя порядочного, бегал от Терема, как перепуганный девственник, а теперь выясняется, что ничего нового он тебе и не покажет? Разочаровываешь. Лицо, надо думать, у меня меняется так, что Тэсс трусит и меняет выражение лица на «а что я, я ничего» и шустро шевелит ногами в направлении лестницы. - Вот крыса, – комментирует нежданный защитник. – Видишь, о чём я? - Спасибо за предложение, – говорю ломким от волнения голосом. Мир изменился так внезапно, что я даже не успел понять, как на него реагировать. Я машинально пересекаю коридор, – но я как-нибудь сам. И совершенно предсказуемо у КинКаара лопается терпение. Он дёргается: - Дубина низкородная. Головой думай. Тебе защиту предлагают, а ты носом крутишь! - Знаешь что, Высокий лорд. Иди-ка ты… - и я называю конкретное место. Смешки. И звонок. Ещё и на лекцию опоздал! У Кинка раздуваются ноздри, он бы сейчас врезал мне, наверно, но я торопливо вхожу в аудиторию. И пусть это выглядит бегством, но я просто не хочу опаздывать. И вся неделя в стыдных намёках и подколах по поводу утраченной девственности. И каждое утро – удар по стойке кровати. Всегда неожиданно, но я старался держаться невозмутимо. И, как будто этого мало, выздоровел и вернулся в спальню белокосый. И стало вдесятеро хуже. ТеремДар поставил себя так, словно мы уже давно спим вместе, но вот поссорились и я ему не даю. Прямых разговоров об этом никаких и опровергать было нечего, но всё это угнетало меня, и сделать я ничего не мог. Но вот однажды ТеремДар заступил мне дорогу и спросил: - Ты аристократ? - Какое тебе до этого дело? – я попытался пройти мимо, но он шагнул и вновь перекрыл мне путь. - Я задаю вопрос не просто так. У тебя есть титул? - В этой школе они не имеют значения. Зачем тебе? Прислушивающиеся сокурсники запереглядывались и мне стало не по себе. Что такое? - Три дня, – без улыбки сказал блондин. Три дня. Как же. Конечно. Как я мог забыть. Старый обычай. Неженатый Высокий лорд титулом не ниже дьюлина, может взять на три дня себе в любовники любого несвязанного брачным обетом и клятвой Обещания простолюдина. После, конечно, тому всяческие льготы, а «белой кости» всяческие проблемы, но это после. И что? Воспользуешься? Ну ты и… - Барон, – а что мне терять? Сказал. ТеремДар сделал вопросительное лицо. Ну да. Дальше. Кто ж на слово поверит. Фамилию нужно после титула… - Дейлис. Кто-то насмешливо присвистнул, вокруг послышались нестройные и осуждающие возгласы. - Знаешь, что бывает с мальчиками, взявшими на себя чужой титул? Видно как он ликует, у него внутри уже явно торжествующий салют, перед его мысленным взором пробки от игристого вина сбивают хрустальные подвески люстры. Дождался! Попался, непокорный! Смотрю в серые глаза. Не отрывая взгляда, делаю пару шагов спиной назад к парте. Молча разворачиваюсь, открываю ноутбук. Подключаю к видеочату, вывожу на классную доску. Класс затихает. Мне ничего не остаётся как… Делаю вызов. Прямая линия. Безупречно-вежливый гражум Тэрье, для тех, кто знает, его появление о многом говорит. Судя по восклицаниям – знающие в классе есть. - Позови своего господина, – в экран не смотрю. Мне плохо, плохо… я знаю, на экране почти без паузы появится он. И впрямь – словно ждал моего звонка. Свежий, несмотря на поздний час, как всегда подавляющий своей силой, взрослый. Но первым не заговорит. Ему нельзя. - Добрый день, – произношу не глядя в камеру. - Здравствуй, ЭтиЛьет. Тебе, наконец-то, что-то понадобилось? - Подтверждение титула, – я немногословен. С ним трудно говорить, каждый разговор – как физический контакт. Я не могу забыть это тело, это лицо, всё что он делал… Брови взлетают вверх – то ли недоумение, то ли насмешка. Но лицо серьёзно, и он произносит ритуальные слова: - Я, герцог Пустошей, гиедран ТираонКас подтверждаю, что ты – бингас Дейлис, урождённый ЭтиЛьет Дан, бывший у меня в плену. Помолчали. В классе тихо. Вот теперь мне точно конец. Обсосут эту новость, и буду ходить с клеймом подстилки. Всё равно. Уже всё равно… - Спасибо. - Я могу навестить тебя на каникулах, Тиль? Теперь-то уж что. Куда теперь хуже. Киваю и нажимаю «отбой». Сеанс завершён. А каникулы-то – завтра. Забыл… Ну теперь уже неважно… Решение пришло простое и ясное, как решившаяся сама собой задача. Я совершенно спокоен. Сейчас не о чем волноваться. Скоро всё закончится. Оставляю ноутбук на столе, боги с ним, безразлично. Надо просто дойти до душа. Просто посидеть под струями. Вода всё смоет, и я снова стану чистым, каким был прежде. В душевой чисто, гулко и холодно, всё как всегда. Прохожу в комнату с ваннами. Раздеваюсь. Неглубокий бассейн почти полон, тёплая вода журчит едва неслышно, и, дойдя до определённого уровня, срабатывает стопор - перестаёт течь… Нижняя рубаха с длинными рукавами, подворачиваю их. Пенал. Среди карандашей и перьевых ручек – нож для разрезания бумаг. Острый. Такая боль на душе, такая тоска, что первый разрез - вдоль, а не поперёк, чтоб уж наверняка - я даже не чувствую. Не такой уж болезненный и второй – параллельный первому. Это даже красиво – кровь яркая, она в воде изящно сворачивается в вихри, но вот правую полосовать получается только раз, рука полыхнула остро, и я малодушно решаю - хватит. И так получится. Вены хорошо открыты, мне нужно будет немного времени. Когда душа болит, телесная боль – это такая мелочь…