Девочка-дождь.

Маринетт подняла глаза к небесам, затянутым белыми облаками. Весь Париж казался будто наклеенным на лист бумаги, и девушка на балконе уже который день выжидающе вглядывалась в небесную высь, высматривая долгожданный снег. По правде сказать, она ждала не только осадки, но и одного светловолосого парня в костюме Черного Кота. Она стала все чаще и чаще думать о напарнике, прокручивая в голове их общую историю, и приходила к одному и тому же выводу: Маринетт никогда не любила Кота Нуара. Она презрительно фыркала на его манеру вести себя, словно они в восемнадцатом веке: все эти шутливо- галантные поклоны; то, как он всегда целует ей руку и разговаривает с ней в этаком учтивом тоне, что Маринетт от этого воротит. Маринетт никогда не любила Кота Нуара. Она в раздражении закатывала глаза, когда напарник красовался перед своими фанатками, поигрывая мускулами и подмигивая, или когда он по поводу и без растягивал тонкие губы в раздражающей ухмылке и двигал бровями. Или когда щурил свои чертовски прекрасные зеленые глаза, а Маринетт казалось, что эти кошачьи зрачки заглядывают ей прямо в душу. А когда она во время боя невольно заглядывалась на подтянутую, спортивную фигуру парня, то мысленно давала себе пощечину, кляня свою дурацкую увлеченность зеленоглазыми блондинами и пубертатный период. (А эти волосы! Ну, серьезно, Нуару нужно сниматься в рекламе Wella!) Маринетт никогда не любила Кота Нуара. Она привыкла не обращать внимания на его приставания и флирт, глупые (но смешные, не отрицай) «кошачьи» каламбуры и всякие непрозрачные намеки и подкаты типа «Тебя раньше не арестовывали? Потому что это незаконно — быть такой красивой» или «Ты веришь в любовь с первого взгляда или мне стоит пройти мимо ещё раз?», от множества вариаций которых у Маринетт начинал дергаться глаз. Маринетт никогда не любила Кота Нуара. Она не уставала морщиться от звука его голоса, потому что он настигал её повсюду, где бы она не находилась. Она раз за разом хлопала себя по лбу, наблюдая ребяческие выходки шестнадцатилетнего парня. Она тихо рычала на него, когда он перебирал с флиртом, нарушая её личное пространство. Но считала ли она его бесценным помощником в борьбе с акумами? Несомненно. Ценила ли его как хорошего слушателя и всегда верного друга? Бесилась и ценила. Волновалась ли за него, когда он попадал в передряги? Больше, чем за кого-либо другого. Хотела ли она встречаться с ним хоть денёк? Да пусть выкусит, самодовольный засранец с кошачьими ушами. Поток её мыслей нарушил бархатный голос напарника в правом ухе. — Утро доброе, Принцесса. Не меня ли ждешь? Маринетт ничего не оставалось сделать, как перевести насмешливый взгляд на незаметно подкравшегося напарника и скрестить руки на груди. -На тебе мир клином не сошелся, Нуар, поэтому даже не надейся. -О, Принцесса, своими жестокими словами ты разбиваешь мое сердце вдребезги! — парень театрально схватился за сердце, изображая обморок и сползая на пол. Маринетт закатила глаза и усмехнулась уголком губ. — Нуар, к твоему сведению, сердце — с левой стороны. Парень приоткрыл глаза, выходя из своего амплуа «Ромео, чье трепещущее сердце пронзила золотая стрела Амура» и послав девушке наигранно-удивленный взгляд, встал с пола. — Серьезно? Как же так?! Ты перевернула мой мир, Принцесса! Я ведь не знал, что у людей сердце с левой стороны. — О, можешь не благодарить, Котёнок. Если хочешь узнать что-то ещё касательно анатомии человека, то не стесняйся — спрашивай, — покровительственно похлопала его по плечу девушка, — но ты ведь пришел не за этим, верно? — О, ma chérie*, я просто пробегал мимо и зашел поздороваться. Разве друзья так не делают?

Ed Sheeran — Kiss me

Определение «друзья» неожиданно больно кольнуло её, но Маринетт проигнорировала замершее на миг сердце. Она читала в его глазах что-то, что кричало ей: «Ложь. Ложь. Ложь», и отчаянно пыталась разгадать его обман. Сократив расстояние между их лицами до опасно близкого, девушка с удовлетворением отметила, как у Нуара на мгновение перехватило дыхание (сама она и вовсе забыла как дышать от его близости, но виду не подала), и с едкой, словно взятой у Хлои, ноткой в ни с того ни с сего охрипшем голосе выплюнула: — И почему мне кажется, что ты врешь, Нуар? Крыжовниково-зеленые глаза сверкнули, в расширенных зрачках заплясали бесенята, горячее дыхание согрело её губы, а не менее горячие руки прижали её к сильной груди. Маринетт трепещет. Маринетт кажется, что сердце вот-вот пробьет грудь. Маринетт кажется, что слышит тонкий звон золотой стрелы крылатого бога любви. Маринетт кажется, что она влюбилась. И это правда. — Потому что так и есть. Прикосновение его губ было сродни клейму, выжигающему калёным железом метку, твердящую: «Моя». Но Маринетт никогда не хотела кого-либо поцеловать больше, чем его сейчас. Его когтистые ладони царапали спину, а губы, сминающие, ласкающие её собственные, заставляющие колени дрожать и подгибаться, сводили с ума. Маринетт отбросила мечту подарить свой первый поцелуй Адриану. Пальцы в его волосах, руки на её бедрах, рваное дыхание, несдержанные стоны на выдохе — все смешалось в невероятный фейерверк эмоций и ощущений, от которого Маринетт казалось, что она взорвется и рассыпется алыми искрами. Кот оторвался от её губ, тяжело дыша. Затуманенные крыжовниковые глаза смотрели на неё взглядом победителя, а где-то на их дне снова промелькнули бесенята. Нуар в одно мгновение стряхнул с себя наваждение от поцелуя и, уже собираясь перемахнуть через перила балкона на соседнюю крышу, обернулся к ней и задорно подмигнул, не скрывая довольной ухмылки. — Прости, Принцесса, но мне пора бежать. Ты, кажется, была жутко занята. Колени Маринетт подкосились и она упала на удачно стоявшую рядом табуретку, провожая гибкую фигуру в черном затуманенно-ошарашенным взглядом.