Super Psycho Love

Я ощущаю себя пингвином на неустойчивой плывущей льдине — не поймите неправильно, я в костюме выгляжу вполне прилично, просто сейчас я в крайней степени неуклюж и неловок. Я переминаюсь с ноги на ногу, исподлобья гляжу на Леонарда и едва сдерживаюсь, чтобы не развернуться и не сигануть вниз по лестнице, только боюсь, что в ногах запутаюсь и эффектно пропашу носом ступеньки, покрытые красным ковролином. Леонард опирается спиной на кресло и складывает руки на груди. Тугая ткань пиджака пошло натягивается, и у меня тут же пересыхает в горле, приходится сглотнуть несколько раз, чтобы прогнать неприятное щекочущее ощущение, что не укрывается от пристального — блядь, ну слишком пристального — внимания Лена. Он прищуривается, глядя ровно мне на кадык, который непристойно дергается от волнения, а ослабленный галстук-бабочка лишь добавляет развратности моему внешнему виду. Но я все равно как пингвин, потому что, несмотря на лоск, бессмысленно взмахиваю руками, как ластами, не зная, куда их деть, не пихать же в карманы, костюм жалко. Черт, я тут стою и о какой-то ерунде думаю, а Снарт все еще смотрит. Вашу мать, как он смотрит. Будто я — единственное сокровище мира, алмаз какой-нибудь династии Кхандок, стоящий миллиарды, и он, Снарт — гениальный вор, заполучивший камень в безраздельное пользование, и все дело в том, что он не собирается его продавать, сколько бы денег ему ни предложили. И не спрячет меня подальше, чтобы любоваться блеском граней долгими неприветливыми ночами. Скорее всего, он будет всегда брать меня с собой, неважно, куда — на деловые встречи с инвесторами (сразу представляется Лен не только в строгом костюме-двойке, но и в длинном двубортном пальто с дипломатом в руке), может быть, на ужины с сестрой в самых шикарных ресторанах Централ Сити (только без чертовой утки по-пекински, очень прошу), или же будет разглядывать меня исключительно дома, за закрытыми дверями. Меня, в принципе, устраивает любой вариант, лишь бы Леонард продолжал смотреть на меня так. Так, что мои собственные грани кажутся мне кривыми и необработанными как следует, так и просятся, чтобы их огранили… — Прости, я случайно… — неловко развожу руки в стороны, демонстрируя во всей красе пиджак на двух пуговицах и приспущенную бабочку. Лен резко втягивает носом воздух и плотоядно улыбается. Кажется, Барри Аллена сейчас разделают и съедят. Да и черт бы с ним, я готов добровольно посыпать себя корицей, как тирамису, и податься красиво сервированным. — Проходи, — Снарт делает приглашающий жест рукой. Мои глаза в прямом смысле приклеиваются к его раскрытой ладони — именно этой рукой он держал сигарету, когда я увидел его через окно, так что у меня желудок сводит от желания провести губами по этим невероятным пальцам. — Барри, у тебя такое лицо, будто я на твоих глазах кого-то убил, — смеется Лен, внимательно следя за моей попыткой войти в кабинет как можно естественнее. Я нерешительно приближаюсь к нему, хотя мог сесть в кресла, стоящие вдоль одной из стен, взять стул, к примеру, но мне до дрожи в коленях хочется обнять его. Я не могу сказать, что у меня хватит смелости, поэтому замираю на расстоянии одного шага, глядя на Лена из-под челки, которая каким-то образом свесилась мне на глаза — там две горсти геля, какого, спрашивается, черта, или у меня реально волосы дыбом встали за последние несколько минут? — Меня сегодня Циско подозревал в убийстве, — зачем-то говорю я, язык впереди мыслей, наверное, пытаюсь чуть разрядить обстановку. Лен скептически приподнимает бровь. — Серьезно? Ты способен разве что муху прихлопнуть, да и то я сомневаюсь, — фыркает он, протягивая руку — пальцы больно впиваются мне в предплечье, но, черт, это приятная боль. Лен будто показывает мне, насколько он сильнее — от кончиков его пальцев под кожей разливается контрастное тепло, я неосознанно придвигаюсь ближе, на самом деле просто подчиняясь и склоняя голову. Упираюсь лбом в его плечо и глубоко дышу. Раз — блядь, как от него пахнет. Два — бергамот, озон и что-то горькое, табак. Три — руки стискивают ткань костюма Леонарда и я наконец обнимаю его. Так сильно, как хотел с той самой минуты, когда он… В голове снова кометой проносится «Я не хочу, чтобы он был тебе должен», вибрация пробегает по телу от затылка до пяток, Леонард это чувствует и успокаивающе — ни хрена, на самом деле — проводит по моим волосам. Руки у него ледяные, кажется, что если он задержит пальцы на моей шее хотя бы на минуту, я заработаю обморожение. — Ты холодный, — я аккуратно трусь носом о шершавую на ощупь ткань костюма, — что у тебя с кровообращением? — Такое бывает, когда я злюсь. Обычно я теплый. Ничего, ты привыкнешь, — хмыкает Снарт, поглаживая мою спину. Я едва ли не урчу, мысли разбегаются, как тараканы, и вместо слов благодарности, которые я обязан произнести вместе с «Но ты не должен был», у меня вырывается нечеткое «Не хочу». Лен замирает, в мгновение ока превращаясь в холодный неуступчивый камень. Я поднимаю голову и смотрю в его глаза, где не вижу вообще ничего — яркая синева совершенно не выражает никаких чувств и мыслей. Снарт просто мастак в том, чтобы молниеносно заталкивать свои эмоции куда подальше. Охуеть какой полезный навык на самом деле. — Я не о том, — тянусь к нему, но получаю лишь смешок, оседающий на моих призывно приоткрытых губах. — Лен… Я просто не хочу, чтобы ты вообще злился. Теперь я вижу, как его взгляд теплеет. Это необыкновенно красиво, никогда не думал, что радужка человеческого глаза способна так меняться, будто у Леонарда во взгляде встает солнце. Синева становится светлее, словно озаренная теплыми лучами, холод отступает куда-то, освобождая место искре легкой усмешки, но она не такая язвительная, как доставалась Куину, а добрая и ласковая. — Ты невероятен, Барри, — шепчет Леонард, поглаживая меня по сведенным лопаткам — несмотря на то что он принимает мое объятие, я все еще напряжен из-за невысказанных слов. Они в меня как ножами воткнуты, и любое, даже самое осторожное движение, причиняет неудобства — да что там говорить, я могу сдохнуть прямо сейчас, потому что «Ты не должен был» впилось рядом с сердцем. — Зачем ты… — непослушным языком бормочу я. Руки почему-то больше не могут держаться на спине Лена и спускаются ниже, оглаживают — твою мать, как у меня смелости-то хватило — его задницу, затянутую в невозможно тонкие брюки, я такой искусно подобранной ткани никогда в жизни не видел. Пальцы задевают кобуру на бедре, и реальность на мгновение приобретает очертания полутемного туалета Студии 54. Блядь, почему мы не трахаемся прямо сейчас? — Твое тело намного проворнее тебя, — ядовито улыбаясь, Леонард чуть отстраняет меня от себя, позволяя во всей красе разглядеть пушку, которая покоится в ремнях. Она из темно-серого металла, три, а то и четыре дула покрыты изморозью, я провожу пальцем по контурам, и кожу приятно покалывает холод. Снарт наблюдает за мной, как натуралист за диковинной птицей, но я не чувствую никакого смущения. В том, что он вот так вот смотрит на меня, есть какие-то странные правильность и необходимость, без его взгляда и присутствия, пусть и незримого (чего одна роза стоила) я ощущаю себя… цельным. Странно, я это уже давно понял? Или только после того, как он сказал Куину… Нет, я должен это сказать. Обязан, мне нужно знать… Да, сейчас, секунду… Еще одну секунду, эти чертовы синие глаза… Мороз по коже. — Расскажи про нее, — прошу я, отчаянно цепляясь за возможность продлить невыносимо приятный момент. В том, что Лен позволяет мне потрогать его пушку, есть что-то гораздо более интимное, чем в том же минете в туалете клуба. Наверное, Снарт абы кому не позволяет прикасаться к его оружию, он ревностно оберегает свое. «Я не хочу, чтобы он был тебе должен». — Это криопушка, — его пальцы встречаются с моими где-то в районе рукояти и легонько сжимают. — Ты знаешь, что температура — это скорость колебания атомов вещества? — он прижимает мою руку к пушке и аккуратно двигает ею вдоль ствола, вверх, потом вниз, потом снова вверх, иногда приостанавливается, чтобы заставить меня сжать пальцы сильнее. — Да… чем она быстрее, тем температура выше и объект горячее, — вспоминаю я школьный курс физики, хотя это чудо, что я сейчас способен думать. — Но при чем тут… — Когда вокруг холодно, все замедляется на атомном уровне, — Лен будто и не замечает, что я вставил свою реплику. Его пальцы теперь поглаживают мое запястье через жесткий манжет рубашки. — Полное отсутствие движения называется… — Абсолютный ноль, — мы произносим это хором. В этом словосочетании есть какая-то таинственная магия, понятная только нам двоим. Какое-то время мы вглядываемся в лица друг друга, а затем Снарт продолжает: — Я люблю идеальность во всем. Если бы не моя приверженность планированию и стратегиям, я не был бы тем, кем стал. А если бы пользовался исключительно привычными видами оружия, то никакие планы не привели бы меня сюда. — Ею можно убить? — очерчиваю контур рукояти заиндевевшим пальцем. — Или только заморозить? Ответ написан на лице Леонарда, в его ухмылке и холодном блеске глаз. Я втягиваю голову в плечи, потому что это, вашу мать, страшно, но не могу отнять руку от пушки, продолжая исследовать оружие так, словно я ученый. Снарт перехватывает мою руку и отправляет ее к себе на шею. Я вздыхаю и прижимаюсь к нему сильнее, а пушка впивается мне в бедро, я чувствую ее прохладную поверхность через тонкую ткань брюк. — Лен… — нерешительно начинаю я, говоря Лену прямо в ухо. — Можно спросить? — Когда ты отучишься спрашивать разрешения? — смешок горячим шариком прокатывается по моей спине. — Твои попытки быть вежливым буквально вынуждают меня содрать с тебя штаны и разложить прямо на столе. В подтверждение слов ловкие пальцы сжимают мой член, и я от неожиданности сильно прикусываю мочку уха Лена, которую собирался всего лишь погладить языком. Снарт коротко охает, и я в мгновение ока оказываюсь прижатым к столу — край неприятно упирается в поясницу, но мне все равно, потому что лицо Лена в паре сантиметров от моего, глаза уставились прямо мне на губы, а ярко-красный язык то и дело мелькает в уголке рта. Я вдыхаю его запах, который теперь ощущается невозможно сильно, пропитывая меня насквозь, и придвигаюсь к нему сам, но вместо поцелуя опять получаю смешок, а потом всего лишь почти неощутимое касание острого языка. — Задавай свой вопрос, — Лен отстраняется, а мне хочется захныкать от чувства неудовлетворенности. Но Снарт, видя то, что я совершенно и — да, черт подери — прекрасно заведен до предела, решает надо мной сжалиться хотя бы немного: его руки решительно ползут вверх и расстегивают пуговицы пиджака, а потом тут же расправляются с рубашкой и распахивают полы в стороны, освобождают ворот от бабочки, которая теперь покоится на моей обнаженной шее. Пальцы Леонарда лишают меня последнего оплота защиты в виде кожаного ремня, пряжка звякает, и я совершенно перестаю контролировать движения, подаваясь вперед. Снарт опять смеется, а я распахиваю слезящиеся глаза, даже не пытаясь скрыть затаившуюся в них обиду на его поддразнивания. — Барри, ты хотел что-то спросить, — издевательски тянет Лен, прижимаясь губами к быстро бьющейся жилке на моей шее. Рот у него такой горячий, что я почти наяву чувствую расцветающий ожог на месте поцелуя. — Пушка… — я путаюсь в словах. — Она стреляет… ты сказал про абсолютный ноль. Для выстрела… — пальцы тянут за шлевки брюк, выставляя на обозрение мой вставший член, обтянутый темной тканью белья, — нужна энергия. А энергия — это движение. — Вот такое? — пальцы ласково обводят влажную головку, и от переполняющих ощущений я не могу сдержать громкий стон. — Ты хочешь сказать, что… — Это невозможно, — неуверенно произношу я. С Леном вообще бывают невозможные вещи? — Уверен? — фыркает Снарт. — У меня есть свои секреты, Барри. И «невозможность» криопушки — один из них. — Покажи мне, — хриплым шепотом прошу я, выгибаясь в его руках, беспорядочно шарящих по моим спине и плечам, с которых давно уже сползла рубашка, а пиджак, валяющийся на столе и прикрывающий какие-то книги, неаккуратно свешивается рукавом вниз. Лагерфельд бы убил меня за такое обращение с дизайнерской вещью, но сейчас мне откровенно насрать, ничего, кроме рук Снарта, до синяков сжимающих мои предплечья, не имеет значения. Лен чувствительно прикусывает тонкую кожу над ключицей, при этом по-звериному урча и тут же зализывая место укуса, а я только призывно подставляю шею, игнорируя то, что кожа сразу начинает неприятно саднить. Леонард потемневшими от похоти глазами смотрит на меня, и от этого взгляда меня охватывает искрящая дрожь. — Показать что? — спрашивает Снарт, вырисовывая длинную влажную полосу у меня за ухом, задевая растрепанные волосы. — Ты хочешь посмотреть, как она стреляет… а может быть, хочешь выстрелить сам? От его ненавязчивого предложения у меня в глазах начинают прыгать мушки, а воздуха перестает хватать, потому что дышу я только лишь Леонардом. Ноги подкашиваются, и я почти повисаю в его руках, пьяно улыбаясь. Совершенно хмельной и разошедшийся Барри Аллен. — Ну что ты, Барри, — урчит Лен, хватая меня за подмышки и не позволяя свалиться на ковер, — пойдем со мной, пойдем… Он ведет меня к большому кристально чистому окну, откуда просматривается весь внутренний двор дома, забитый людьми. Я с позволения Лена прислоняюсь вплотную к стеклу, разглядывая цветастую толпу, которая с высоты трех этажей кажется огромным лоскутным одеялом, сшитым из разноцветных кусочков. Музыку почти не слышно, потому что стекло явно толстое и прочное, так что я без опасений упираюсь ладонями в гладкую поверхность, а Лен обнимает меня сзади. Его сильное натренированное тело так ровно вжимается в мое, будто мы две части одного пазла, подходящие друг другу. Откидываю голову Лену на плечо, чтобы соединиться с ним во всех возможных точках, и медленно выдыхаю, как можно тише, чтобы не разрушить целостность момента. Блядь, как же мне сейчас хорошо… Помню, как думал точно так же, лежа рядом со Снартом на развороченной и липкой от спермы постели. — Смотри, — Лен пальцем проводит по стеклу, — выбирай. Не спеши, подумай… Я пытаюсь повернуться, но Снарт упрямо прижимается лбом к моему затылку, не позволяя мне шевелиться. — Смотри внимательнее, — шепчет он, и от этого проникновенного шепота я покрываюсь мелкими и кусучими мурашками от шеи до пяток. — Куда… — прохладная рука Лена ложится на мой сочащийся смазкой член, но не двигается, а только обжигает сильным и властным прикосновением. Я до крови закусываю губу, чтобы позорно не застонать. Непонимание только что сказанных слов блядски мешает поддаться искушению толкнуться в ладонь Снарта. — Куда смотреть, Лен… — рука резко дергается вверх-вниз, и я захлебываюсь словами. — Я хочу, чтобы ты… — он делает выразительную паузу, а ладонь на моем члене снова замирает, — выбрал, в кого будешь стрелять. За спиной что-то лязгает и щелкает, моего бока касается ледяная поверхность пушки. Лен одной рукой продолжает медленно поглаживать меня между ног, а другой удерживает криопушку рядом с моим лицом. — Возьми, — просит он, и в его голосе слышится привычная твердость, ощущение всеобъемлющей власти, ставящей людей на колени перед ним, и добровольно, и принудительно. Я отлепляюсь от окна и дрожащими пальцами обхватываю рукоять пушки. Блядь, какая же она тяжелая… — Ты… серьезно? — на выдохе спрашиваю я, а Лен беззвучно смеется, я нутром чувствую его улыбку. — Конечно, — нежный — блядь, как же это… — поцелуй в шею. — Ты забыл, кто я? Я открою окно, если хочешь, ты можешь… выстрелить. Почувствовать вкус того, как ты отнимаешь чужую жизнь… Тебе понравится. Твою мать, что происходит? — Лен, я не… — мой голос дрожит от страха, пальцы на спусковом крючке пушки ходят ходуном. Он что, сошел с ума? — Барри, — тихий хриплый смешок, — смелее. Блядство какое-то. Я кое-как умудряюсь вывернуться и оборачиваюсь, пушка врезается Снарту в грудь, а я бешеными глазами смотрю на его спокойное выражение лица. — Я не могу, ты спятил, — решительно пихаю оружие ему в руки. Наверное, вид у меня комичный — брюки расстегнуты, рубашка распахнута, дурацкая бабочка на шее, да еще и маска все еще закрывает лицо, я про нее совершенно забыл. Снарт какое-то время молча сжимает пушку, а я под его нечитаемым взглядом съеживаюсь, как промокший и дрожащий от холода котенок. Леонард вдруг широко улыбается — это так непривычно и пугающе, что я отшатываюсь и впечатываюсь спиной в стекло. — Ты иногда такой дурак, — сетует Лен, засовывая пушку обратно в кобуру. — Правда думал, что я позволю тебе палить по людям? В моем же доме? Бля-я-ять, Барри, ты кретин. — Конечно, нет, хе-хе, — я неловко чешу встрепанный затылок, пытаясь выглядеть как можно непринужденнее, — я просто подыгрывал тебе. Сразу понял, что ты… выделываешься. От этого косоебого «выделываешься» я морщусь так сильно, будто лимон съел. Боюсь, что Снарта заденет неудачно подобранное сравнение, но Лен слишком увлечен изучением моего смущенного лица, так что оставляет мою досадную оплошность без внимания. Но я все равно делаю мысленную заметку «следить за словами». — Я помню, что ты любишь игры, — Лен голосом выделяет последнее слово. — Посмотрим, что с этим можно сделать. Повернись спиной. Я подчиняюсь молча, несмотря на то что чувствую себя дебилом, потому что действительно поверил в то, что Снарт заставит… нет, предложит… нет, все-таки заставит меня выстрелить из этой чертовой пушки. Он же криминальный гений, дьявол меня раздери. — Не бойся, — слышу я подозрительно мягкий голос Лена, — стекло прочное. Ты ведь знаешь, чего я хочу, Барри? О да, несомненно. Стекло окна быстро теплеет под пальцами, становится влажным от моего сбившегося от волнения дыхания. Хорошо, что раньше я занимался гимнастикой, мне не составляет никакого труда прогнуться в спине без неприятного нытья мышц, которые обычно сопровождают такого рода «упражнения». Чувствую, как брюки начинают медленно сползать с задницы, больше не придерживаемые ремнем. Снарт шумно дышит, но ничего не делает. Просто смотрит, пока я нетерпеливо ерзаю, и от движений брюки наконец оказываются у моих щиколоток. Блядь, я бы все отдал, чтобы увидеть, как он смотрит… — Ты очень красивый, — я понимаю, что Лен подошел ближе, лишь по едва ощутимому теплому потоку воздуха, коснувшемуся моих голых ног. — Красивее всех в этом доме. От этих слов мои щеки заливает краска. Нет, конечно, я не раз слышал комплименты в свой адрес, но от Лена это звучит по-особенному, горячо и одновременно зверски холодно, не знаю, как правильно описать, но чувствую я именно это. — Смотри вперед, — просит Леонард, аккуратно стягивая с меня рубашку, и избавляет меня от мешающей маски. Я поочередно отрываю руки от стекла, позволяя себя раздеть, мотаю головой, безмолвно прося снять бабочку, но Снарт только тянет ленту на моей шее, еще больше сбивая мое и без того тяжелое дыхание. — Я хочу, чтобы ты слушал меня. Внимательно, не пропускай ни одного слова. — Ты думаешь… — ладонь скользит по моей обнаженной спине, и я выгибаюсь как кошка, чтобы прикосновение стало более ощутимым. — Ты думаешь, что я буду способен думать? Какие, к черту, мысли, если ты стоишь сзади? — Барри, — мягко смеется Снарт, — ты справишься. Будь хорошим мальчиком. Тебе понравится. Последняя фраза встряхивает меня так сильно, что я против всякого желания оборачиваюсь, чтобы увидеть лицо Лена. Ох, блядь… Я вижу, как маниакально блестят его глаза, а губы сжаты в нитку, грудь тяжело вздымается, а пальцы подрагивают. Как он может говорить так спокойно, когда выглядит так, будто готов засадить мне без всякой смазки и какой бы то ни было подготовки, кому она вообще сейчас нужна? Снарт резко вытягивает вперед руку, вцепляясь мне в волосы, хватка настолько сильная, что на глазах у меня слезы, но вместо вскрика из моего рта вырывается откровенный непристойный стон удовольствия. Хочется еще и еще, сильнее… блядь. Просто… блядь. — Ле-е-е-ен… — тяну я совершенно позорно и по-девчачьи, но мне сейчас на все плевать с высокой колокольни. — Барри, — выдыхает Снарт, одним движением сдергивая с меня белье. Теперь я бессовестно выставлен напоказ, буквально вывернут наизнанку, беззащитен перед Леонардом и его тяжелым взглядом, который холодит мою обнаженную кожу, будто меня облили ледяной водой. Ощущение настоящего обморожения перемежается с жаром в паху, я пытаюсь выровнять дыхание, которое несется куда-то, но не могу. Снарт, блядский Снарт не издает ни единого звука, просто… опять смотрит. Смотрит, как я стою, уперевшись в стекло, абсолютно обнаженный, только бабочка на шее, а внизу, под балконом, беснуется толпа, играет музыка и льется рекой шампанское. — Ты знаешь, какой главный недостаток власти? — спрашивает Леонард, медленно поглаживая мои сведенные лопатки, и в этот раз мне удается сдержаться и не дернуться всем телом к его рукам. — Она становится пресной на вкус, если ее не с кем разделить. Некому показать, что она может дать и как способна изменить тебя самого. Становится невыносимо скучно, если не с кем поделиться чувством того, как ты сжимаешь весь мир в своих руках. Я хочу показать тебе, что значит власть. Показать ту силу, которой я обладаю. Разделить ее с тобой. Пальцы неспешно очерчивают выступающие позвонки на моей спине и спускаются все ниже, поддразнивают и слегка щекочут, сначала вырисовывают какие-то фигуры на пояснице, а потом… о-о-ох. — Почувствуй меня, Барри, — член Лена, все еще скрытый блядскими брюками, вжимается в мою задницу. Снарт толкается пару раз, недвусмысленно намекая, что он собирается со мной сделать, и от этой перспективы у меня в горле рождается тяжелый рык, который еще на подступах к гортани трансформируется в жалобный просящий стон. — Нравится? — снова спрашивает Леонард, совершенно дьявольски и одновременно блядски ухмыляясь. — Чувствовать член так близко к твоей заднице? Я нервно дергаюсь, но хватка на бедрах такая железная, что я рискую переломать себе кости. — Ты нетерпеливый… — шелковым голосом говорит Снарт, отстраняясь. От внезапного чувства потери мне хочется захныкать и толкнуться назад, но тут вжикает молния, и горячий влажный член касается моей мгновенно поджавшейся задницы. — Смотри в окно, — головка вжимается между ягодиц так сильно, будто Лен хочет взять меня прямо так, но, блядь, голова идет кругом, перед глазами все плавает, и я не могу больше контролировать трясущееся от желания тело, двигаю бедрами назад, еще и еще… Господи, блядь… — Я тебя трахну, Барри, — голос Лена медом просачивается в уши, я будто погружаюсь в омут, блядский омут блядского удовольствия, — сейчас. Пока ты будешь смотреть в окно. Молись, черт подери, чтобы никто не увидел, как я трахаю тебя, иначе… — вместо члена теперь я чувствую влажные пальцы, сразу два. Лен осторожно надавливает мне на анус, будто не решается двинуться дальше, а то и вовсе опять дразнится, пальцы кружат вокруг, вызывая у меня очередной умоляющий стон и слабое «Пожалуйста!». — Иначе я собственноручно пристрелю каждого, кто посмотрит на тебя… — припечатывает Снарт, разом вгоняя пальцы на две фаланги. Блядь… мышцы сжимаются так туго, что мне хочется завыть, заплакать, от отчаяния начать просить, перебирая все знакомые ругательства, жалобно стонать, прямо как сейчас. — А-а-а-ах! — вскрикиваю я, а Лен тут же давит раскрытой ладонью мне на поясницу, заставляя прогнуться еще сильнее, чтобы мышцы во всем теле все же натянулись до предела. Он начинает двигать рукой, сначала бесяче медленно, но потом скорость становится такая, что я едва могу дышать, насаживаясь на его пальцы, теперь и правда ставшие обжигающе горячими… — Тише, Барри, — пробирающим до костей шепотом говорит Леонард. Сквозь затянутое пеленой сознание в мою ничего не соображающую голову пробираются звуки: шорох снимаемой одежды, какой-то стук, позвякивание и еще что-то знакомое… почему-то пугающее, но знакомое, похожее на… Я сдавленно охаю, ноги разъезжаются, давая еще больший доступ наконец-то осмелевшим рукам Лена, но моей задницы теперь касается вовсе не теплый палец, а что-то прохладное… — Бля-я-я-ять… Это снова пистолет. — Смотри на всех этих людей, Барри, — на ядовитый шепот Снарта мой потяжелевший член отзывается слабым подрагиванием и несколькими каплями естественной смазки, упавшими куда-то вниз. Из груди вырываются нервные хрипы, ноги начинают трястись, спина ходуном ходит — наверное, я сейчас умру… но сначала я хочу Лена, а потом уже можно и умереть… — Ты смотришь? — дуло пистолета больно надавливает на чувствительную кожу вокруг ануса, и я больше не могу стонать, только кашляю, давясь воздухом, и мелко дрожу всем телом. Но никакого страха, только похоть, вожделение, затапливающее мозги сильнее, чем если бы Лен прямо сейчас начал мне дрочить. Между ягодиц неприятно тянет, но я ощущаю — блядь, да блядь, боже… — как тугие стенки медленно растягиваются, впуская пистолет. Лен шумно дышит и… смотрит снова. — Ты же об этом думал, да, Барри? — его голос хриплый, будто сорванный. — О том, как пистолет окажется в твоей тугой заднице… Она всегда такая узкая, да? Это твоя… особенность? — Д-да, — тихо отвечаю я, потому что говорить нормально больше нет сил, в голове ничего не осталось. Только он. Снарт. Леонард. Лен. — Я не буду больше тебя мучить, — ощущение в заднице исчезает, будто бы его и не было, вместо этого дуло пистолета вжимается мне в затылок. Сердце в груди пускается вскачь, а мои пальцы дрожат и ползут по стеклу. Я смотрю на карнавал под нами, вижу музыкантов, снующих между гостями официантов, столы, которые ломятся от еды, вижу красивых женщин и стильно одетых мужчин. А я стою, совершенно обнаженный, над всем этим праздником, а Лен держит меня на мушке. Во всех, мать их, смыслах. — Не буду, — повторяет Леонард, проходясь мокрой — бля-я-я-ять — головкой между ягодиц, примериваясь, но все еще не вдвигаясь внутрь, туда, где все уже огнем горит, я держусь из последних сил, чтобы не послать все и самому не… Точка невозврата пройдена. Сначала я чувствую, как нестерпимо жжется от того, что головка растягивает неподатливые мышцы, размеренно дышу, неотрывно глядя в блестящее стекло. Внизу кто-то начинает пускать фейерверки, и каждый взрыв громким отзвуком врезается мне в воспаленный мозг. Леонард поглаживает мне поясницу, пальцы спускаются вперед, ниже, к жаждущему разрядки члену, но я успеваю протестующе застонать, так что рука Снарта останавливается на полпути, в тонких паховых волосках, успевших отрасти за это время, потому что бессовестно пренебрегал привычными процедурами, сходя с ума из-за Лена. — Что такое? — Не… надо. Я… — как меня зовут? — сам. — Сам… — сладко тянет Леонард, послушно — господи — убирая руку и делая еще одно движение, входя наполовину, заставляя меня изгибаться ему навстречу, а потом происходит это. Непохожее ни на что. Никогда в жизни. В своей гребаной жизни. Никогда и ни с кем. Леонард заполняет меня одним невыносимо гладким движением, одновременно снимая с предохранителя пистолет, давящий мне аккурат в ямку на затылке. Внизу огромная толпа людей, любой из которых может поднять голову и увидеть нас, занимающихся сексом на третьем этаже дома, прямо перед всеми, а сзади меня — холодное дуло пистолета. — Смотри! — рычит Снарт, резко выходя почти полностью, лишая меня возможности соображать, а потом снова вставляет так, что его яйца с отвратительным пошлым шлепком задевают мою задницу. Я вскидываюсь, слезящимися глазами глядя прямо перед собой. Еще резче, еще глубже, дальше, до самого, блядь, горла, я почти чувствую знакомый головокружительный мускусный запах на языке, судорожно облизываюсь, собирая капли соленого пота, ползущие с ложбинки над губами. У меня едет крыша. Все куда-то исчезает, испаряется, остаются только распирающее ощущение в заднице и Снарт — везде, во мне, рядом, перед глазами, сзади, сверху, снизу… — Барри… — Леонард ведет пистолетом по моей мокрой от пота спине, оставляя царапины, которые не отрезвляют, а только усиливают возбуждение, потому что я знаю — завтра утром я увижу эти следы, его метки. Я, блядь, навсегда его. — Я… — новый толчок уносит меня неизвестно куда. Сжимаю кулаки, беззвучно матерясь и отчаянно желая изо всех сил ударить чертово стекло. — Я… Лен… — Что? — он движется так, будто всю жизнь только и делал, что трахал меня, мы даже… блядь… дышим в унисон, на одной волне удовольствия стонем, хрипло выдыхаем. А я почти плачу, потому что в груди начинает зарождаться оно… то самое чувство, раскручивающее тугую пружину внизу живота, там, где член уже ноет от жажды прикосновений, но я физически не способен ее утолить. — Я твой, Лен, — выдыхаю я, подаваясь назад, насаживаясь сильнее, сжимаюсь внутри, чтобы Лен ощутил, как туго стенки сжимают его член, как горячо и узко внутри, и что все это принадлежит ему. — Твой… — повторяю, ускоряя движения, подстраивая Лена под себя. Он глухо стонет, пистолет снова ползет вверх и вжимается мне в затылок, я запрокидываю голову. Как меня прошивает шальной мыслью — не помню, только судорожно прикусываю язык, сдерживая слова, которые вместе с развратными стонами рвутся из груди, стянутой тугим обручем вожделения. — Выстрели, Лен… а-а-ах, черт, — он вколачивается сильнее и вдруг прижимается к моей спине раскаленной грудью, шепча совершенно сорванным голосом: — Выстрелю, когда ты кончишь. Я вздрагиваю. Снова. И снова, и снова, и… — Кончи для меня… Давай же, Барри. Мой… — идеальность и четкость его движений стираются, все куда-то плывет, пистолет скользит с моего затылка, тянущее ощущение пропадает, я со всего размаху бью кулаком в стекло, одновременно за окном взрывается кроваво-красный фейерверк, яркие цветные молнии расчерчивают небо, а Лен глубоко входит в меня последний раз, вжимается до ломоты в суставах, шепчет «Барри»… Оргазм накрывает меня с головой, и последнее, что я слышу, это разрезающий воздух выстрел. Задача прийти в себя кажется мне невыполнимой. Я с трудом могу разлепить глаза, не говоря о том, что нужно как-то передвигаться, потому что мы так и рухнули на пол — Лен подгреб меня под себя, сжал поперек груди и теперь явно не собирается отпускать в обозримом будущем. Его дыхание постепенно выровнялось, и, так как я не вижу его лица, могу подумать, что он и вовсе уснул. Я осторожно ерзаю, но мои попытки выбраться из теплых объятий проваливаются, потому что стоит мне дернуться, как Снарт только сильнее сжимает руки и что-то бормочет мне в шею, непонятное, но так похожее на «заебал ерзать». Почему-то даже ругань ласкает мне слух. Господи, что только что произошло? Я поворачиваю голову и вижу в стене аккуратную дырку, пуля вошла прямо между двумя картинами: на одной лесной пейзаж, а на другой — озеро. А посредине черное пятно. Причем находится оно на одинаковом расстоянии от обеих рам. От осознания того, что Лен смог выстрелить так четко, в то время как меня (да и его) выкручивало в бешеном оргазме, у меня волосы на шее встают дыбом. — На что ты там уставился? — по-военному четким голосом спрашивает Снарт, все еще уткнувшийся мне в шею, даже не пытающийся пошевелиться. Я смеюсь, стараясь разрядить обстановку, — пусть в кабинете и тепло, но дверь так и не была закрыта, а мы лежим на ковре совершенно обнаженные, переплетясь ногами, да еще и заляпанные спермой и смазкой. Кстати, бутылочка тоже валяется где-то рядом, возле моих штанов, в которых я чуть не запутался, когда Леонард пытался меня уложить на ковер. Там же лежат криопушка и пистолет. Лен ревниво щипает меня за плечо, привлекая внимание. — Ты выстрелил, — поспешно говорю я. — В стену. Выстрелил. — Удивлен? — Снарт приподнимается на локте и смотрит мне в глаза. — Ты сам просил. Блядь. Точно. Мои щеки предательски розовеют, а Лен вдруг улыбается. — Что? — окончательно теряюсь я, зачем-то пытаясь прикрыться, хотя толку от этого ноль целых ноль десятых. Лен с силой разводит мои руки в стороны, оглядывая мое потное и расхристанное тело. — Когда ты стесняешься, мне еще больше хочется тебя выебать, — с явным удовольствием говорит Леонард. — Стесняйся почаще, ладно? — Не вопрос, — с наигранной смелостью отвечаю я, — слушаюсь. Лен сильно втягивает носом воздух и всем весом укладывается на меня. Теперь он горячий, почти раскаленный, весь мокрый, даже в волосах чувствуется влага, хотя они короткие и приятно покалывают пальцы, когда я позволяю себе огладить его затылок. Мой личный дьявол. Опасный, смертельно опасный. Блядь, просто невероятный. — Кстати, можешь сказать мистеру Уэсту, что я нашел достаточно информации, — Лен щекочет мне щеку ресницами, и я придурочно хихикаю. — Так что пускай назначает время встречи. — Хорошо, — я коротко целую его в волосы, но Лен поднимает голову и захватывает мои губы в долгий поцелуй. Такой нежный, что у меня сердце на целую минуту перестает колотиться. Когда Снарт отстраняется, сыто облизываясь, я не могу выровнять дыхание, только хлопаю глазами и облизываю губы. Оказывается, мы поцеловались первый раз за сегодняшний вечер... — Все это может стать твоим, — произносит Лен мне на ухо, влажным дыханием касаясь мочки, будто продолжает незаконченный во время секса разговор, — весь мой мир. Вся власть, сосредоточенная в моих руках, может быть твоей. Я же сказал, что она ничто, если не с кем ее разделить. Я отстраняюсь и заглядываю в непроницаемые синие глаза Снарта. Он смотрит совершенно открыто, будто бы дает прочесть себя как книгу, хотя я прекрасно знаю, что большая часть страниц вырвана и безвозвратно утеряна. — Мне не нужно… — Тш-ш-ш, — палец касается моих приоткрытых губ, — я не предлагаю тебе кресло короля Централ Сити, как бы идиотски это ни звучало, но я сейчас просто не в состоянии подобрать нормального сравнения. Я просто хочу тебя рядом. И все. Подумай. У тебя есть все время мира, Барри. Нервно сглатываю, слушая его слова, до последнего не веря и не понимая их смысл. Такое ощущение, что у меня насмерть заложило уши, так что мне приходится привстать и потрясти тяжелой головой. Не помогает. Я собираюсь сказать что-то вроде «Спасибо за предложение», «Я не знаю», «Да блядь», но вместо этого изо рта вырывается совсем другое, то, что я так хотел узнать. — Зачем ты заплатил Куину? Снарт замолкает. Он все так же лежит на полу, откатившись чуть в сторону, потому что я сижу, опершись рукой на ковер, и так ему меня лучше видно. Молчание тянется и тянется, наши взгляды начинают буквально кипеть от напряжения, и я не выдерживаю: — Не стоило, Лен… — договорить не успеваю, потому что меня сгребают в охапку и отчаянно матерят, обзывая «сучонком, сукиным сыном и маленьким ублюдком», но ругань сопровождается теплым объятием, таким ласковым, что я как-то сразу успокаиваюсь и покорно затихаю. — Я скажу тебе то же самое, что сказал Оливеру: я не хочу, чтобы ты был ему должен. Даже цент, — Лен ерошит мои волосы и легонько тянет, видимо, в воспитательных целях. — Гаденыш. Хватит об этом думать, переверни страницу. У тебя впереди столько всего, а ты продолжаешь думать о всяком дерьме. Кстати, о «впереди». — Я же слышал ваш разговор… — Снарт выразительно приподнимает бровь и морщит лоб, типа удивлен моему «признанию», — ладно, не надо так смотреть… — я смущенно утыкаюсь лицом ему в грудь, укладываясь обратно, на теплое место под боком у Лена. — Ты сказал, что не будешь против моей… работы. — Нет, не буду. Я говорил про ощущение власти и желание разделить его с тобой. Когда ты будешь готов — придешь ко мне сам. Леонард вкладывает в эту фразу все — обещание, просьбу, даже мольбу, но она так надежно спрятана за толстым слоем льда, что я сначала и не понимаю этого. Осознание придет позже, я не знаю, когда. Да и не хочу знать. Сейчас мне хочется лишь лежать рядом с ним. А еще — слушать биение его сердца, потому что я не делал этого ни с одним человеком.

***

Первый клиент — это всегда волнительно. Непередаваемые никакими словами ощущения испытываешь, когда Циско звонит тебе днем и сообщает, что нашел для тебя «прекрасного мужчину, тридцать лет, владелец крупной компании, топ, не курит, готов заплатить сразу двойную часовую ставку». Впору в пляс пуститься от предвкушения, но я уже опытный, так что принимаю заказ, будучи совершенно спокойным и уверенным в себе. Смотрюсь в зеркало и поправляю тонкий темно-синий галстук на шее. На мне голубая рубашка и светлые джинсы, такой небрежный шик, наверное, мне нравится. Я хоть и не выгляжу на свои двадцать шесть, а сейчас так и вовсе лет пять скинул, прямо выпускник колледжа, ей-богу. До прихода моего гостя остается полчаса, а я так давно не работал с новыми клиентами, что от легкого волнения, от которого приподнимаются волосы на руках, успел сделать все запланированные дела, и осталось время на личные — я поболтал с Айрис, которая опять решила, что рожает, но из больницы ее отправили домой, третий раз за последние пять дней, наверное, она врачей здорово достала, она может, поверьте. Потом я спустился в бар выпить кофе и встретил там расстроенного Ронни. Его постоянный клиент внезапно отменил встречу, так что несчастному Реймонду нужно было куда-то себя девать целых три часа в ожидании следующего гостя, и он даже мою не особо приятную для него компанию воспринял на ура. Мы немного поболтали о работе, я делано посетовал на то, что разорвал контракт со Стрелой, — мы с Циско единогласно, совершенно не сговариваясь, называли в качестве причин «непреодолимые разногласия сторон», но рассказ для Ронни я приправил парочкой подробностей вроде изменившихся потребностей Стрелы — мол, захотелось ему группового секса, а я на такое не подписывался, по крайней мере, с тремя мужчинами, какими бы сексуальными они ни были. Ронни поморщился и сказал, что Стрела — урод и я был прав, закончив с ним сотрудничество. Попрощались мы на дружеской ноте, я даже пожал ему руку, а Реймонд в ответ все на хрен испортил: спросил, как прошел тот «маскарад, про который случайно обмолвился Циско». Я тут же побледнел, вырвал руку, быстро вернулся в свой номер и закрылся на все замки. Так что все мои изначальные планы, про которые я вам втирал, идут к черту, потому что я не завязываю перед зеркалом галстук, будучи совершенно спокойным, а ничком лежу на кровати и смотрю в потолок. Часы отсчитывают последние полчаса перед тем, как Флэш вернется к своему привычному ритму работы. Полчаса. Назад дороги уже нет… На хер, о чем я думаю? Переворачиваюсь на живот и змеей сползаю с кровати, одергивая рубашку. Что-то я нервничаю, но причина вовсе не в том, что клиент — первый после долгого перерыва… Просто маскарад был позавчера, я еще не успел как следует осознать, что теперь будет с моей жизнью, но Циско же запомнил мои слова про то, что я не уйду из С.Т.А.Р., так что, как только появился подходящий кандидат, он сразу позвонил мне. А я не мог отказаться, понимаете? Никак не мог. Снимаю ботинки и зачем-то запихиваю их под кровать, хотя раньше всегда ставил на подставку для обуви. Это нарушение привычного порядка напоминает мне о том, что, возможно, я делаю что-то не так… Барри, блядь, хватит. Открываю бар, чтобы налить себе выпить, вроде где-то было что-то безалкогольное, сок, что ли… Пальцы шарят по бутылкам, и первое, что я вытаскиваю на свет, это чертова ментоловая водка. Двадцать минут. Расческа застревает в волосах, в которых так много геля для укладки, что голова похожа на хренов шлем. Какого черта я решил расчесаться? Загадка, наверное, чтобы хоть чем-то занять руки. Провожу по почти каменной челке, и в голове всплывает лицо Лена, который убирал мои мокрые волосы, чтобы поцеловать меня… Барри. БАРРИ. БАРРИ! Я вздрагиваю, почти слыша его громкий голос. Пятнадцать минут. Осталось всего четверть часа, Барри. Ты уверен в том, что делаешь? — кричит мой внутренний голос. Я сдавливаю виски руками изо всех сил, которых и так почти нет, вою, скрючившись на полу возле кровати. Твою мать, твою же мать. Десять минут. Я понимаю, что набрал чей-то номер, только когда в трубке слышится раздраженное «Да!». — Ты можешь с-с-ейч-ч-час прийти? — я клацаю зубами, будто замерз. На том конце провода воцаряется странное молчание, а потом неуверенный голос отвечает «Ладно» — и раздаются гудки. Восемь ебаных минут. Барри, восемь. В ожидании смотрю на дверь, почти не шевелюсь и не дышу, боясь пропустить короткие, будто догоняющие друг друга удары. Если сейчас он придет… согласится помочь, то я… я… Пять минут. Заслышав приближающиеся шаги, я срываюсь с места и распахиваю дверь. Ронни недоуменно замирает на пороге, не решаясь войти, но я хватаю его за футболку и затаскиваю в номер, начиная тут же раздеваться. Сначала рубашка летит в руки Ронни, потом джинсы, а галстук я в последнюю очередь почему-то снимаю, швыряя его на кровать. Лицо Реймонда настолько охуевшее, что мне становится смешно. Да я бы и рад заулыбаться и подколоть его, но у меня от волнения почти разорвались к херам мозги. Наверное, я никогда еще не был так уверен в том, что делаю. Лен. Леонард Снарт. «Я твой». — Барри, ты охуел? — Ронни наконец выпадает из ступора и пихает одежду мне обратно, но я успеваю отскочить, бешено вращая глазами. Я, блядь, будто невменяемый. Четыре минуты. Наверное, клиент уже внизу. — Ронни, подмени меня, — стараюсь сделать как можно более умоляющие глаза. — Срочно, прямо сейчас. Я что хочешь сделаю, только подмени. Реймонд таращится на меня, будто мамонта средь бела дня увидел или динозавра, который вышел в магазин. Одежда вываливается у него из рук и грудой падает на ковер. — Ты в своем уме? — спрашивает Ронни, подозрительно прищуриваясь. — Ведешь себя как наркоман во время ломки. Ты себя в зеркало видал, нет? Три минуты. — Ронни, — я одновременно пытаюсь нацепить свои обычные джинсы и тонкий свитер, но не могу попасть с первого раза ни в штанины, ни в рукава, только вхолостую трясу руками и дергаю ногами. — Ронни, помоги мне. Поработай за меня. Клиент нормальный, все в полном порядке, просто мне нужно… — взгляд падает на засохшую розу, которую я так и не убрал из вазы, потому что, блядь, не смог. И теперь она — красноречивое напоминание. Самый сильный тормоз и удар по нервам. Спасает меня от необдуманного поступка. — Барри Аллен, ты идиот, — констатирует Ронни, со вздохом подбирая брошенную одежду. — Что от меня требуется? У меня сердце в груди подпрыгивает до самого горла. — Просто отработать, все как обычно. Ронни, я… — захлебываюсь словами и вместо того, чтобы поблагодарить растерянного Реймонда, молча обнимаю его. — Э-э-э, ты чего? — он отпихивает меня, но в глазах Ронни нет злости, только насмешка. Будто бы он понимает, что со мной. — Давай, ноги в руки и беги, куда тебе там нужно. Я по пути к двери успеваю до конца натянуть свитер, но вдруг останавливаюсь, бросая взгляд на часы. У меня есть две последние минуты в этих стенах. — Скажи Циско, что я ему благодарен за все, — я говорю торопливо, проглатывая слоги, но Ронни меня понимает, точнее, старается понимать. — И тебе, и Кейтлин. Берегите друг друга и… — черт, это точно нужно говорить? — когда-нибудь завяжите со всем этим, — неловко взмахиваю рукой, указывая на красные стены, — и будьте, вашу мать, наконец-то счастливы. Спасибо, Ронни. Хлопаю дверями и несусь по лестнице вниз, пролетая мимо Кендры и стоящего возле ее стойки мужчины — наверное, это и есть мой клиент, но… он уже не мой. Теперь это клиент Ронни. Кендра что-то кричит мне вслед, но мне, собственно говоря, сейчас не до разговоров. Через пару-тройку дней я обязательно приду в С.Т.А.Р., объясню все Циско, попрощаюсь с ребятами, обниму Сноу, которая обязательно расплачется, напоследок поцапаюсь с Хартли и дам подзатыльник Ронни. Но это все через пару дней. Достаю мобильный, одновременно заводя машину. Двигатель приветственно урчит, и этот звук кажется мне самым родным и приятным. — Барри? — раздается в трубке непривычно удивленный голос Лена. — Я думал, ты на работе. — Я еду. К тебе. Молчание длится целую минуту — я успеваю вырулить с парковки, посмотреться в зеркало и нервно отстучать пальцами по рулю какую-то песню, название которой я забыл. Леонард молчит, но в этой тишине есть что-то, не дающее мне усомниться в правильности моего решения. — Правда? — спрашивает Лен, и я чувствую, что он пытается сдержать улыбку. — Да. Лен наконец-то смеется, и от его голоса, от мягкой интонации и даже через телефон передающейся улыбки у меня… Да что там, какие могут быть сравнения. — С нетерпением жду тебя, Барри. Черт, как же я люблю, когда он произносит мое имя. Он. Леонард Снарт. Криминальный авторитет Централ Сити. Прямой противник Оливера Куина. Страшный, мать его, человек, способный выстрелить в любого (в этом я не сомневаюсь). Невероятный. Невообразимый. Абсолютно сумасшедший.