***
В этом районе Централ Сити я практически не бываю — вроде как он входит во владения Леонарда Снарта, так что кому попало вход сюда заказан. Почему-то в народе эту часть города называют Негодяйской — то ли Снарт сам придумал такое название (с него станется), то ли кто-то ловко пошутил, и интересно, остался ли этот кто-то жив после такой шутки. Смех смехом, но название прижилось так крепко, что какие-то смельчаки даже написали баллончиком Rogue на каком-то старом здании, расположенном на подступах к району. Я как раз вижу эти корявые буквы, когда машина сворачивает с шоссе. Тут даже атмосфера другая, не такая привычно веселая, как в центре города, а настороженная и заставляющая тебя застегнуть пальто на все пуговицы, сжимая в кармане хотя бы ключи — для самозащиты, хотя из-за Снарта, держащего преступность под контролем, случаи мелких ограблений здесь практически сведены к нулю. За окном проплывают серые неприметные здания, изредка мелькают флуоресцентные вывески. Все вокруг темное и буквально пропитано опасностью, наверное, Готэм из комиксов в реальности выглядел бы точно так же. Не хотел бы я здесь жить, честное слово. Интересно, Леонард привык к этой мрачности и практически лысым корявым деревьям — такое чувство, что здесь солнца вообще не бывает, как отдельная планета, разрисованная граффити, которому, судя по местами облезшей краске, уже лет сто — вряд ли Снарт бы позволил раскрашивать дома. Мне почему-то кажется, что он вообще не любит яркие цвета, предпочитая строгость во всем. Скорее всего, и дом ему под стать — обстановка наверняка спартанская, даже для маскарада ее почти не стали менять, потому что Лен не позволил, все черно-белое, какое-то холодное и… Меня вдруг сильно подбрасывает на месте, да так, что я со всей силы ударяюсь макушкой о потолок машины. Водитель невозмутимо выкручивает руль, и мы съезжаем на какую-то совершенно убитую дорогу. Мою ауди трясет на каждой кочке, а я даже говорить не могу, потому что зубы стучат от каждого движения, недолго язык прикусить, если чесать им без дела. — Куда мы вообще едем? — спрашиваю я, улучив пару секунд между трясками. Водитель смотрит на меня через зеркало заднего вида — недоуменно смотрит, будто я какую-то чушь сморозил. — По адресу, указанному в приглашении, — поясняет он. Машину резко бросает влево, и мы выруливаем на идеально ровное шоссе — что это, блядь, за полоса препятствий была? — Прошу прощения, если вас сильно трясло. Другого маршрута нет, — извиняющим тоном произносит водитель, осторожно поглаживая свободной рукой приборную панель машины. — Вам стоит съездить на техосмотр после этой поездки, есть риск повредить подвеску. — Да, спасибо, это здравая мысль, — я одергиваю задравшийся пиджак и улыбаюсь. — Но главное, что мы с вами целы и невредимы, нас-то на техосмотр не сдать после таких американских горок. — Ваша правда, — смеется водитель. — Скоро приедем, мистер Флэш. — Можно просто Флэш, — говорю я, поправляя маску, от тряски сползшую мне на нос. Я нечасто пользуюсь услугами водителя, так что у нас еще не установилось панибратство. Это Сноу называет нашего шофера милашкой, я вот даже имени его не помню. — Кстати, а как вас зовут? — Грант, — отвечает водитель. Я скептически смотрю на него, примеривая имя, которое ему не очень подходит — к светлой коже и ярко-желтой куртке больше подошло бы какое-нибудь «Джесси», звучащее липуче и приторно. Он еще и тощий до невозможности, прямо как я. Наверное, если нас рядом поставить, мы были бы очень похожи, особенно телосложением. Только на Гранте куртка, а на мне — костюм за несколько сотен, узкие ботинки и чертова маска. Я вытягиваю шею, силясь разглядеть хоть что-то сквозь темень впереди, дорогу освещают только фары, так что дальше чем метров на шесть я видеть при всем желании не могу. Дорога извилистая, мы то поднимаемся вверх, то несемся с горки, чтобы потом опять ползти выше. Ну точно, привет из парка аттракционов, как бы меня не стошнило от такой тряски. Когда мы в очередной раз взбираемся в горку, я вдруг вижу вдалеке какое-то здание, освещенное огнями так ярко, что в темноте оно больше похоже на салют. — Что это там? — недоуменно спрашиваю я, тыча пальцем в сторону лобового стекла. Грант хмурится, глядя вперед, но мы опять скатываемся под горку, так что мои попытки выяснить, что же там горит-полыхает, проваливаются. — Там лес, насколько я вижу, — говорит Грант с отчетливой настороженностью в голосе. — Или вы о чем? — Вон, смотри! — восклицаю я, как только машина опять поднимается выше. — Видишь? Дом? Замок? Что это за хрень? — Кажется, это и есть пункт назначения, — констатирует Грант, а подсветка на приборной панели вдруг сменяется с синей на красную, из-за чего лицо водителя выглядит зловеще. Я чуть отодвигаюсь, потому что мне не по себе, но не отрываю взгляда от дороги. Серьезно, это дом Леонарда? Чушь, такого быть не может, Снарт уж точно не производит впечатления человека, который покупает себе почти-замок, чтобы устраивать там вечеринки. У него должен быть лофт на последнем этаже высотного здания, с огромными окнами и стилем хай-тек. Кажется, у меня только что с треском порвался шаблон. — Быть не может, — бормочу я, переползая по сиденью так, чтобы видеть свое отражение в зеркале заднего вида. Выгляжу я на миллион, только глаза странные — одновременно удивленные и испуганные. Я шокирован домом Лена и боюсь Стрелы. Полный, блядь, набор. — Пара минут, — через плечо бросает Грант, вдавливая в пол педаль газа — дорога выравнивается, так что можно смело нестись вперед, конкретно прибавив скорости. Я нетерпеливо ерзаю, потому что весь извелся от ожидания, хочется поскорее добраться до Лена, чтобы оставить за дверями Куина и долг, хотя бы один вечер об этом не думать. Конечно, пока я сижу в машине, браться за это дело бесполезно, потому что тревога до сих пор не улеглась, а переключиться не на что (не на кого, точнее). Наконец, мы доезжаем до нужного места. Машина останавливается возле огромных железных ворот, рядом с которыми прогуливается несколько охранников, а у дерева привязаны две здоровенные овчарки, больше похожие на волкодавов, нежели на собак. Жуть какая. Один охранник подходит к машине и стучит согнутым пальцем в стекло. Грант через зеркало кидает на меня вопросительный взгляд, и я киваю, разрешая открыть окно. — Приглашение, будьте добры, — раздается с улицы. Я пихаю в протянутую руку водителя приглашение, которое тут же изучается охранником со всех сторон, а потом возвращается обратно ко мне. — На своей машине нельзя, — слишком мрачно произносит он. Я дергаю плечом — не буду же я спорить, — пожимаю руку Гранта и выбираюсь из машины. Водитель напоследок напоминает о том, что мне нужно будет позвонить, чтобы он приехал, и аккуратно разворачивает многострадальную ауди. Да, ей сегодня досталось. Вдалеке за воротами блестят цветные огни. Я прищуриваюсь, пытаясь оценить расстояние — черт, это мне сколько туда чесать-то? — Пешком собираетесь идти? — ехидно осведомляется охранник. Из-за того, что темно, я не вижу его лица, только очертания, два фонаря по бокам ворот не сильно спасают положение. Я хмурюсь и громко вздыхаю, заранее прощаясь со своими туфлями — они, блин, не предназначены для хождения по асфальту, если бы я знал, что придется шуровать несколько километров пешком, надел бы что-то поудобнее, а не мучил бы ноги. — Машина сейчас приедет, — женским голосом говорит кто-то рядом. — Мистер Снарт только что звонил. «Мистер Снарт» тычется мне под ребра так сильно, что я едва не хватаюсь за бок — боль не фантомная, будто меня кто-то изо всех сил уколол здоровой иглой, а в груди начинает чесаться. Готов поспорить, что Леонард с первых секунд нашей встречи догадается, что у меня случилась херня неебических размеров, а мне будет очень тяжело выдержать его внимательный (почти раздевающий) взгляд. Я смущенно переминаюсь с ноги на ногу, теребя в руках приглашение, а охранники разглядывают меня, прямо как куклу на витрине. Бежать некуда, не сигать же в ближайшие кусты, так что я терпеливо сношу рассматривание, делая вид, что крайне заинтересован витиеватым узором на железных воротах. А он и правда занятный — тонкие и толстые линии, причудливо переплетающиеся между собой, складывающиеся во что-то, отдаленно напоминающее снежинки. Если честно, в сочетании с прозвищем Снарта, которым его наградил Циско, это выглядит как-то двусмысленно и ужасно смешно. Впереди мелькают огни, которые с каждой секундой приближаются, а потом превращаются в длинную черную машину, кажется, Роллс-Ройс, которая приостанавливается, а потом разворачивается так, чтобы сразу же ехать в обратную сторону. Я переглядываюсь с охранниками, и один, который проверял приглашение, с громким лязгом отпирает ворота. — Приятного вечера, — летит мне в спину. Я киваю, скорее, даже сам себе, и опасливо приближаюсь к машине, в свете собственных фар похожей на исполинское хтоническое чудище, которое распахивает пасть-дверь, стоит мне подойти ближе. Я последний раз вдыхаю, сильно сжимая в руке приглашение, которое уже на тряпку рваную должно быть похоже, и ныряю внутрь машины. Меня сразу окружает удушливый аромат Пако Рабана — этот проклятый «Миллион» я узнаю за добрых три километра, потому что им раньше пользовалась Кейтлин, хоть он ей и не подходил совершенно. Тяжелый запах проникает в нос, я сразу громко чихаю несколько раз, прикрывая ладонью рот, и одновременно пытаюсь устроиться на темно-красном кожаном сиденье, при этом прекрасно понимая, что в салоне есть кто-то еще помимо меня и молчаливого водителя, который тут же ударяет по газам. Я поднимаю голову и вижу напротив меня темную фигуру — сначала меня пробивает дрожь, потому что мозг услужливо подсовывает мне мысль о том, что это Снарт, но стоит фонарю за окном скользнуть блеклым светом по салону, как до меня доходит, что это никакой не Лен, это вообще девушка. Чертово зрение. — Добрый вечер, — звучит до неприличия бархатный женский голос. Наверное, если бы я предпочитал девушек, то эта игривая интонация точно возымела бы нужный эффект, рассчитанный на шевеление в штанах. Но последнее время я больше по мальчикам, женщины в моей жизни появлялись исключительно в роли клиенток, так что голос, который теоретически способен пробрать до костей и поднять член за секунды, на меня никакого действия не оказывает. — Добрый, — вежливо отзываюсь я. — С кем имею честь беседовать? Почему-то это до ужаса напоминает подслушанный разговор между Оливером и Леном, они точно так же расшаркивались, вот только их целью точно было убить друг друга хотя бы словесно, а я пока что не в курсе, стоит ли почем зря расчехлять свой нехитрый словарный запас. Резко вспыхивает свет. Глаза слезятся, так что мне приходится неловко тереть веки, чтобы колющее ощущение поскорее прошло. Проморгавшись, я фокусируюсь на фигуре, сидящей передо мной. Эту женщину я вижу первый раз в жизни, и первое, что бросается в глаза, — взгляд. Проникающий под кожу, пристальный и острый, будто колотый лед. Я морщусь и весь как-то подбираюсь, потому что мне неуютно, да и в машине почему-то зверски холодно. — Меня зовут Лиза, — произносит девушка, поправляя выбившийся из прически каштановый локон. — Лиза Снарт. Вот это поворотище, как бы не занесло меня! Я неприлично нагло таращусь на родную сестру Лена, о которой слышал лишь то, что она когда-то давно крутила шашни с Циско и еще охмуряет мужиков на вечеринках (со слов Стрелы). Но вот так вот, лоб в лоб, я с ней еще никогда не сталкивался. Так вот откуда такой знакомый ледяной взгляд, у них с братом эта способность высверливать глазами явно разделена на двоих. Лиза явно моложе Лена — на вид ей лет едва ли больше, чем мне, на ней черное строгое платье, открывающее ровно столько, чтобы можно было дать волю воображению: верх почти наглухо закрыт, а разрез на юбке тянется до самого бедра, обнажая резинку ажурных чулок. Вот это называется истинным развратом, а не выставленные напоказ сиськи, утянутые в корсет, и юбка размером с ремешок. От Лизы так и веет сексуальностью, видимо, это она тоже разделила с братом. Ух-х-х, вот черт. Повезло мне с сопровождающим… Это можно так назвать? Заметив легкую степень непонимания на моем лице, Лиза ухмыляется и щелкает пальцами. Водитель понимает ее жест без всяких пояснений, поднимая перегородку между передними и задними сиденьями. — Ленни попросил тебя встретить, — поясняет она, открывая какую-то панель сбоку. Оттуда сразу же вырываются клубы пара, а стоит Лизе запустить руку в появившееся углубление, как слышится приятный шорох льда. Она достает бутылку шампанского — я думал, Crystal какой-нибудь, но это Dom Perignon, еще и брют, мой любимый. — Выпьешь? Я киваю, а водка неприятно колыхается в желудке. Градус понижать нельзя, это строгое правило, ни в коей мере не подлежащее нарушению, но сегодня… за сегодняшний вечер я столько дерьма наворотил, что смешивание сортов алкоголя явно будет меньшим из возможных зол. Мы молча чокаемся. Мне предложили бокал на тонкой ножке, а Лиза пьет прямо из горла, чудом не расплескивая пену — на хуй законы физики. Я смотрю, как дергается ее шея, и понимаю: Лиза просто копия Леонарда, аж страшно. Наверное, если их соединить в одного человека, то получится смесь, способная за один удар разнести чертов Централ Сити на куски. Лиза отставляет бутылку в специальную выемку в сиденье и снова смотрит на меня. Я теряюсь и прикладываюсь к бокалу, чтобы хоть чем-то заняться, не буду же я на нее в ответ смотреть. — Ты такой скромник, Флэш, — улыбается Лиза. — Мне бы и в голову не пришло, что Лен может выбрать себе такого… партнера. — Партнера? — шампанское резко приобретает вкус компостной кучи. — Что это значит? — Я не могу подобрать другого слова… Любовник здесь тоже не особо подходит. И шлюхой тебя назвать нельзя, правда? Вот стерва. Значит, мы будем играть по таким правилам? Залпом допиваю шампанское и вырубаю на хрен Барри Аллена, включая Флэша на полную катушку. — Финансовую сторону вопроса мы потом обязательно обсудим, — ехидно улыбаюсь я, старательно растягивая губы. — Это была демоверсия сексуальных услуг, так что теперь пора оплатить полную, чтобы пользоваться дальше. Лиза какое-то время рассматривает мое лицо, отражающее наглость и разврат — я как можно похабнее раскинулся на сиденье, раздвинул ноги, даже челка, наверное, справилась с гелем и теперь непристойно всклокочена. Но сестра Лена ничего не говорит, просто смотрит. От ее взгляда у меня мороз по коже, но я пока держусь, убеждая себя, что она не Лен и бояться нечего. — Тебе не идет ломать комедию, — наконец, говорит она. — Это выглядит так смешно, ты прелестен. Кажется, я начинаю понимать Ленни. Лиза вдруг наклоняется ко мне и цепко хватает меня за колено, продолжая все так же улыбаться — как хищница. Того и гляди сожрет. — Прелестный мальчик Флэш пытается выглядеть шлюхой, — не без удовольствия констатирует она, видя мое разом накатившее смущение, предательски окрасившее мои щеки в алый цвет, — тебе гораздо больше идет быть хорошим мальчиком, нежели проституткой. Поверь мне на слово и перестань притворяться. Так неинтересно. Лиза будто в душу смотрит, раздирает меня глазами, доставая наружу глубоко засунутое стеснение и Барри Аллена, который не привык быть прямолинейным, предпочитая глупо потупливать глазки и делать вид, что его ничего в этом мире не касается. Теперь же Барри Аллен широко распахнул глаза и никак не может им поверить. — Добро пожаловать на праздник, Флэш, — произносит Лиза, и в ее голосе столько торжества и превосходства, что мне отчаянно хочется втянуть голову в плечи. Машина останавливается, дверь распахивается во всю ширь, Лиза из ниоткуда достает венецианскую маску на длинной ручке, на прощание улыбается мне и протягивает руку кому-то снаружи. Я расправляю плечи и выхожу из машины следом за ней. И мир тут же взрывается миллионом ярких красок.***
Музыка оглушает, сверлом вкручивается в мозг, стреляет как ружье, заставляя мое тело сначала вздрагивать от неконтролируемого желания сбежать отсюда, а потом вдруг превращается в горячую волну, завлекающую меня в эпицентр водоворота. Первый этаж дома Леонарда больше похож на огромного размера вертеп — кругом блестки, перья, яркие цвета, брызги шампанского — хочешь не хочешь, все равно напьешься, пока пробираешься через толпу, потому что шипучка самых дорогих сортов льется рекой. Кругом калейдоскоп из масок: Хеллоуин, Венецианский и Бразильский карнавалы, просто черные кусочки ткани, закрывающие глаза, — каждый из гостей на этом сумасшедшем и громком празднике сегодня может быть кем захочет, и только я хочу быть самим собой, несмотря на черную маску на моем лице. Я нерешительно застываю в дверях, оценивая обстановку: нужно каким-то образом не заблудиться среди всего этого хаоса и найти Снарта. Его сестра, стоило ей только выйти из роллс-ройса, растворилась в разноцветной толпе, будто ее и не было вовсе. Да и немудрено — от карусели вокруг я сам с трудом понимаю, кто я, а кусок ткани, пусть и крошечный, делает меня неузнаваемым на случай, если я встречу кого-то из знакомых. Меня засасывает в пучину веселья, в спину напирают какие-то люди, так что я не сопротивляюсь и позволяю волне нести меня в самую гущу событий, туда, где еще громче играет музыка, где еще больше алкоголя кружит голову, а от блеска и чудных масок, скрывающих лица, начинает подташнивать, потому что картинки перед глазами сменяются слишком быстро, словно я лечу на карусели, раскрученной до скорости света. Я каким-то чудом пересекаю первый этаж и вываливаюсь на задний двор, где людей не меньше. Через разномастную толпу видно, как поблескивает вода — бассейн? — то тут, то там слышится хлопающий звук вылетающих пробок от шампанского. Слева от меня шведский стол, заставленный фруктами так, что белая скатерть практически не видна, проходя мимо, я успеваю стащить вишню и отправляю ее в рот, смакуя кисловатую ягоду, перекатывая на языке косточку. Добираюсь до бассейна я целым и невредимым, но все же успеваю словить капли шампанского на лацканы пиджака, которые никак не хотят впитываться в ткань и раздражающе поблескивают в свете разноцветных огней. Какая-то женщина в черном платье случайно врезается в мое плечо и тут же рассыпается в извинениях. — Прошу прощения! — широко улыбается она, пряча глаза за венецианской маской, прихватывая с подноса проходящего мимо официанта два бокала и протягивая один мне. Я с благодарностью принимаю такой вид «извинений» и делаю вид, что пью, оглядываю двор, останавливая взгляд на воде в бассейне с зеленой подсветкой. Несколько девушек в коротких пышных юбках сняли туфли и сунули ноги в воду. В их волосы воткнуты длинные павлиньи перья, поразительно не сочетающиеся с их красными платьями. Они смеются так громко, что заглушают музыку, так что я даже не могу разобрать, чей голос сегодня развлекает гостей в доме Снарта. А сказать, что гостей много, — ничего не сказать. Практически нет свободных мест — люди сидят на креслах и стульях, дергаются на импровизированном танцполе, кто-то даже пляшет на столе, но никому нет никакого дела до этого беспредела — такое ощущение, что народ, пришедший сюда, совершенно расслаблен и ничем не заморочен, не парится и не переживает, все проблемы оставлены за большими железными воротами. К сожалению, я так не умею, и даже яркость и праздность веселья вокруг не дают мне окончательно забыть о долге, как бы я ни пытался. Дерьмо. — Прекрасный вечер, — женщина в черном, все еще стоящая рядом, наклоняется к моему уху так близко, что волосами щекочет мне шею, а жесткий материал маски оставляет крошечный след на виске, — вы когда-нибудь бывали на вечеринках Леонарда Снарта? Музыка резко делается громче, ударяя по барабанным перепонкам, а от басов вибрирует посуда на столах. Я сильно вздрагиваю, и шампанское проливается мне прямо на штанину, но я почти этого не чувствую, увлеченный происходящим вокруг безумием. Гости практически синхронно вскидывают руки, вторя незнакомой мне песне, и со стороны это выглядит завораживающе — как волна на стадионе, раскрашенная во всевозможные цвета. Я почти загипнотизирован, так что настырного голоса женщины почти не слышу. Она нервно дергает меня за рукав, привлекая внимание, — наверное, пришла одна и ей скучно, но я не могу сейчас включить Флэша и быть милым со всеми, кто попадется мне на пути, я не за этим сюда пришел. Но, по правде говоря, я особо не понимаю, на кой черт я пришел. Лен как-то особо не распространялся на тему того, что я должен здесь делать, но даю голову на отсечение, что не веселиться. Теперь уже я наклоняюсь ближе к женщине и громко спрашиваю: — Вы не знаете, где я могу найти хозяина дома? Она внезапно снимает маску, мазнув прицепленными к ней перьями мне по носу. — Что вы, конечно, нет. Он никогда не спускается, даже в самый разгар веселья, — удивленно произносит она, пораженная моей неосведомленностью относительно заведенных здесь порядков. Я чешу кончик носа и демонстративно отворачиваюсь, делая вид, что разглядываю сидящих чуть поодаль молодых парней, одетых в одинаковые темные пиджаки с красными полосами вдоль лацканов. Они выглядят как выпускники воскресной школы, только вместо аккуратненьких папочек у них в руках бокалы и зажженные сигареты, а на коленях сидят полуголые девушки. Так, пора сменить обстановку. Я коротко киваю моей невольной спутнице и начинаю осторожно пробираться обратно в сторону холла, лавируя между танцующими, обходя меланхоличных официантов и уворачиваясь от девушек, которые так и норовят утащить меня составлять им недвусмысленную компанию на сегодняшний вечер. Приостановившись на секунду, потому что впереди образовался затор, я понимаю голову выше, чтобы рассмотреть дом, и тут же натыкаюсь взглядом на балкон третьего этажа. Точнее, интересует меня вовсе не вычурная деталь архитектуры, хотя она довольно необычная, ограда отдаленно перекликается с рисунком ворот при въезде в поместье (его же можно так назвать?). А Леонард, взирающий с высоты на счастливую развлекающуюся толпу. Такое чувство, что прямо на меня направлены до рези в глазах яркие прожекторы, потому что я уверен: Лен меня заметил и никого больше не видит, только мое удивленное и одновременно восторженное лицо. Мы встречаемся взглядами, и, несмотря на то что находимся слишком далеко друг от друга, между нами искрит так сильно, что у меня начинают трястись руки, а по спине горячей волной пробегают цепкие мурашки, кусающие позвоночник. Шея начинает ныть от того, что я долго смотрю в одну точку, запрокинув голову, но я не могу — не хочу, ни за что — отвернуться. Леонард улыбается, я это не вижу, а нутром чувствую, потому что член, обтянутый узкими брюками, твердеет почти мгновенно, реагируя на ухмылку Снарта. Это точно меня когда-нибудь убьет, но я готов подписаться на такую смерть. «Какой же он красивый», — проносится у меня в мозгу шальная мысль, пусть я вижу только его лицо и руку, которая держит… Блядь. Блядь-трижды-вашу-мать-блядь. У Леонарда в руках сигарета. В длинном светлом мундштуке. Зажженная сигарета, от которой — я не вижу, а додумываю — струится сизый дым. Наверное, его руки почти не пахнут табаком, этот запах едва уловимый, его можно почувствовать, лишь поднеся ладонь Лена близко к носу. При мысли о запахе Снарта мой рот тут же наполняется слюной, а ноги сами несут меня вперед, и теперь уже никакая толпа мне не помеха.***
Передо мной лестница, покрытая красной ковровой дорожкой, прямо как на вручении Оскара, не хватает многочисленных журналистов с камерами, но их с лихвой заменяют охранники в одинаковых строгих костюмах, которые при виде меня вытягиваются по струнке, будто я действительно какая-то звезда и приехал за статуэткой. Я в легкой панике верчу головой, думая, что меня сейчас остановят и отправят обратно к беснующейся толпе, но нет — мне просто указывают наверх, прямо на эту самую лестницу. Я делаю нерешительный шаг, приближаясь к краю кроваво-красной дорожки, и цепляюсь пальцами за резные перила. Следом за мной кидаются несколько парней, которые забрели слишком далеко, но их быстро оттесняют обратно в холл. Я не сразу нахожу эту лестницу. Сначала долго плутаю среди бесчисленных комнат, пытаюсь их считать и рассматривать внимательнее, чтобы запомнить, где я уже был, но сбиваюсь на втором десятке, тем более что люди в них практически одинаковые, словно клонированные, как овечки Долли — с пьяными глазами, яркими костюмами и громкими голосами, от которых у меня моментально начинает гудеть голова, даже музыка так на уши не давит, как эти шумные вопли. Коридор с лестницей я обнаруживаю случайно, когда пытаюсь скрыться от шума, завернув в помещение с выключенным светом, и сразу чуть не самоубиваюсь об тяжелую банкетку, встретившуюся мне на пути. Но я все-таки справляюсь с несговорчивой мебелью — гордо перешагиваю, пнув напоследок, — и попадаю прямо в лапы охранников, которые сначала принимают меня за заплутавшего гостя, но потом вдруг недвусмысленно переглядываются и пропускают, отходят в сторону, давая мне возможность подняться по лестнице. Туда, на третий, мать его, этаж. Увидеть Лена. Поговорить с Леном. Я иду вверх по лестнице, а ноги дрожат, колени прямо ходуном ходят, я раздраженно шиплю, успокаивая взбесившиеся нервы, сжимаю кулаки и одергиваю пиджак, чтобы складки расправились, — хочется выглядеть идеально. Как с картинки, с ебучей обложки ебучего журнала. Прохожу мимо еще пары охранников с непроницаемыми лицами. Они меня тоже не останавливают, только один, стоящий ближе всех, указывает пальцем наверх. С первого этажа доносятся громоподобный возглас и синхронный вдох, я было оглядываюсь с неподдельным любопытством, но меня будто что-то толкает в спину, мол, иди, чего встал. Поправляю сползающую маску, подошва ботинок приятно шуршит по короткому ворсу идеально чистого ковра, касаюсь рукой бабочки на шее, чуть оттягивая ее в сторону, чтобы не так сильно сдавливала шею, облегала воротник рубашки чуть свободнее, развязнее, если угодно. Греховная невинность, кажется, так говорил Лен… Мне нравится это сочетание, хоть моя невинность и показная в большей степени, хотя как посмотреть — все, что проделывал со мной Снарт, нельзя сравнить ни с какими извращениями, даже самыми жесткими, потому что в тех случаях я конкретно пренебрегал эмоциональной стороной вопроса, а здесь все иначе, чувства обостряются в миллион раз, стоит Лену хотя бы просто посмотреть на меня, причем у меня не просто член встает и в заднице начинает саднить от желания трахнуться, хотя это тоже весьма приятно. Мне хочется просто ощутить сильные руки Лена, на своих плечах, груди, на бедрах, чтобы он прижал меня к себе как можно теснее, чтобы между нами не было и капли воздуха. Я почти что хочу раствориться в нем, весь, целиком. Наверное, он и есть мое спасение. Во всех отношениях. От любого дерьма. Он — отрезвление и понимание. Но еще и психоз, самая глубокая и сильная стадия. Человек, превращающий меня в безвольное существо — отлично потрахавшееся и довольное существо, неспособное здраво мыслить, потому что мозги свалили прямо через член. А еще у существа по имени Барри Аллен руки не слушаются, когда Снарт его обнимает, а губы жаждут поцелуев. И сердце колотится так, что вот-вот вылетит… Колотится в определенном Снарт-ритме. Я чувствовал это, когда Леонард занимался со мной сексом на моей кровати — кожа к коже, глаза в глаза… Я вдруг запинаюсь о дорожку и чуть было не лечу носом вперед — естественно, никаких складок на идеально ровном ковровом покрытии и быть не может, всему виной моя чертова неуклюжесть, просыпающаяся в самые ненужные моменты. Соберись, Барри Аллен. Соберись, твою мать. Выкинь все из головы, черт, почему я так волнуюсь? Точно психоз. Наверное, влюбленный по уши человек чувствует к объекту своей страсти нечто подобное, так что между психозом и любовью невероятно тонкая и хрупкая грань. Да и не влюбленность это, а… слово такое есть, влюбийство. Да, точно, оно самое. Идеально. Третий этаж пуст. Ни души, ни охранников, ни еще кого бы то ни было. Мертвая, пугающая до чертиков безмолвность, а мои едва слышные шаги тонут в ворсе коврового покрытия, и мне кажется, что и меня самого здесь нет. Только тишина, которую страшно расколоть лишним звуком. Я оглядываюсь и замечаю темную деревянную дверь с противоположной стороны этажа — больше дверей здесь нет, а стены увешаны картинами, фотографиями в рамках, с которых на меня глядят незнакомые люди, на нескольких снимках запечатлены Лиза Снарт и сам Леонард — в строгой одежде, собранные, серьезные, с лицами без единых намеков на улыбки. Я был прав, вместе они действительно выглядят совершенно убийственно, хочется поскорее отвернуться, а то и вовсе сбежать, чтобы не видеть этих пронзительных взглядов. Я медленно дохожу до двери, и только подойдя совсем близко, замечаю, что она приоткрыта, а в щель у косяка видно большое зеркало, так что мне не требуется входить в комнату, чтобы увидеть происходящее, все прекрасно отражается. И тут я слышу знакомый голос, который мгновенно сковывает меня по рукам и ногам. Это не Лен. Это… Оливер. Я осторожно прислоняюсь к стене. Лен стоит возле широкого письменного стола, обитого темным сукном, его кулаки упираются в поверхность с такой силой, что костяшки белые — мне даже с приличного расстояния видно, а его злость мгновенно темным туманом заполняет мне легкие так, что я едва сдерживаюсь, чтобы не закашляться и не выдать себя. — Может, угостишь меня выпивкой? — совершенно спокойно осведомляется сидящий напротив Снарта Оливер. Когда я вижу его лицо, меня аж подбрасывает, настолько неприятно, будто к коже пристало что-то липкое, хочется срочно вымыть руки и лицо. Куин отвратительно спокоен, упивается своей властью и тем, что поставил меня на место — меня, шлюху Флэша, нашел, блядь, чем гордиться. — Виски? — предлагает Снарт, отлепляясь от стола и делая один шаг в сторону открытого бара, в котором стоит несколько бутылок. Куин кивает, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, продолжая все так же нахально улыбаться, в открытую наслаждаясь вкусом победы — да, он меня сделал. Теперь я должен ему хренову кучу денег, причем наш разорванный контракт не имеет к этому никакого отношения, как мне кажется. Но какого хера он здесь делает? Не в Снарте ли дело? Таки я — разменная монета? Почему-то, когда я спрашивал об этом у Лена, сомнений не было, но вот сейчас… Звякает встроенный холодильник — Снарт шуршит пакетом для заморозки, и я умудряюсь из-за его спины разглядеть большой ледяной куб. В этом есть что-то… типично снартовское. Никаких отдельных аккуратно замороженных кубиков, как привык тот же Циско с его ОКР, а неровные острые грани льда, отколотого специальным ножом. Куски льда звякают в стакане. Сверху Снарт наливает виски и отдает стакан Куину. На мгновение их пальцы соприкасаются, и лицо Леонарда искажает гримаса отвращения и ярости. Нож для колки льда он продолжает сжимать в руке, опасно сощуривает глаза, не отводя взгляда от мэра Централ Сити, отпивающего виски с таким видом, будто ничего не происходит, хотя ему прекрасно видно блестящий в руке Снарта нож. — Отложи нож, Снарт, — не без удовольствия произносит Куин. — Война уже закончилась, чего впустую распылять энергию. У тебя теперь есть этот пацаненок, побереги силы, все же возраст. Я просто поражен, как Оливеру не страшно — у Снарта такое лицо, будто он готов разорвать Куина голыми руками и никакой нож ему на фиг не нужен. — Хотя… — тянет Оливер, закидывая ногу на ногу, — сомневаюсь, что теперь твой интерес к Флэшу оправдан. Какой смысл трахать его, если твоего прямого конкурента с ним больше ничего не связывает? Мне от того, что теперь ты засовываешь ему в задницу член, ни горячо ни холодно. — Ты уверен? — глухим голосом спрашивает Снарт, а Куин в ответ запрокидывает голову и издевательски смеется. — Уверен ли я? Он останется работать в своем блядюшнике, Снарт. Я предлагал ему нормальную жизнь, но... У Лена дергается глаз. — И что? — Он отказался, Снарт. Его шлюшья натура всегда брала над ним верх, и даже я, со всеми своими возможностями, не смог сделать из него нормального члена общества. Ему больше нравится обслуживать ртом других мужиков, нежели быть полноценной личностью. Так что я умываю руки. Эта битва за мной, Снарт. Оставляю тебе этого сосунка, можешь дальше продолжать платить ему за секс, потому что меня он больше не интересует. Делай с ним что хочешь. А я буду праздновать победу. Куин ставит опустевший стакан на сукно — стекло стучит о поверхность, разрезая повисшую тишину. Лен продолжает все так же смотреть на Оливера, не меняя выражения лица. Я последнюю минуту почти не дышал, слушая монолог Куина, при этом глотая соленые слезы обиды. Блядь, я же не собирался плакать, какого черта… Молчание Лена задело во мне какие-то доселе незнакомые чувства. Мне больше не хочется никакого Снарта, мне вообще больше ничего не хочется. Вот так просто. Поиграли в свои взрослые игры с Барри Алленом, а теперь, когда победитель выявлен, можно выкинуть его за ненадобностью. Какой же я идиот, вашу мать. Все было так просто. Буквально перед глазами стояло, а я делал вид, что слепой. Лен просто воспользовался мной, чтобы обставить Оливера, но ничего не выгорело, потому что Куин пошел ва-банк и послал меня на хер первым да еще и в выигрыше остался — с финансовой стороны. Твою мать, это просто пиздец. Какой же я придурок, господи. Окончательно поняв, что со стороны Снарта не будет никаких возражений, а я теперь могу идти на все четыре стороны, я разворачиваюсь, собираясь пойти надраться в каком-нибудь углу, а потом просто свалить домой, выспаться и вернуться в С.Т.А.Р., чтобы начать отрабатывать долг. Больше никаких перспектив у меня, вашу мать, нет и не предвидится, потому что… — Не будешь, — врезается мне в спину голос, полный нескрываемой ненависти. Я потрясенно оборачиваюсь и вижу, как Оливер замирает в глупой позе, собираясь встать с кресла. Снарт все так же возвышается над столом, но теперь он выглядит в три раза больше и в пять раз страшнее мэра Централ Сити, который шокирован не меньше меня. — Прости? — быстро находит нужное слово Куин. — Хочешь сказать, что я не буду праздновать победу? Снарт улыбается и, твою мать, Джокер нервно дрочит в сторонке, потому что этой улыбкой можно кого-нибудь задушить или зарезать. — Если ты серьезно считаешь, что твои попытки приобрести Барри Аллена в безраздельное пользование называются «сделать его нормальным человеком», то у меня для тебя плохие новости. Это ничем не отличается от денег, которые ты оставлял на ресепшене в С.Т.А.Р., и от чертового контракта тоже мало чем отличается. — Да как ты… — пытается возразить Куин, дергаясь вперед, но следующая реплика Снарта пришпиливает его обратно к креслу. — Сядь. Не забывай, где находишься. На какое-то время воцаряется тишина, я даже слышу, как мое собственное сердце бешено колотится где-то в горле. Оливер молчит, но теперь на его лице нет ни единого намека на сарказм и улыбку, а пальцы больше не барабанят по подлокотнику кресла. — Ты мне угрожаешь? — свистящим шепотом спрашивает Оливер, когда пауза затягивается. Снарт ухмыляется в открытую, нисколько не стесняясь. — Я знаю, что ты никогда не прибегаешь к угрозам, а предупреждаешь. Ты хороший и дальновидный политик, который знает, что с репутацией нужно быть очень осторожным, потому что она хрупкая штука. Но ты забыл, что я не политик. Я преступник. И лжец. Я убивал людей и грабил их. Так что ответ на твой вопрос — да, я угрожаю. Оливер ничего не говорит. — Если бы тебе было плевать на Барри, плевать на то, что он разорвал с тобой контракт, ты бы сюда не пришел, — продолжает Снарт, и в его голосе настолько явно слышится отвращение, что даже я морщусь. — Но ты притащил свою задницу, чтобы сказать мне это в лицо. Тебе не все равно, Оливер, и тебя до скрежета зубовного бесит, что он выбрал меня. Куин вскакивает на ноги, задевая рукой стакан, который летит на пол и разлетается на куски, но никто этого не замечает — напряжение возрастает с каждой секундой и вот-вот рванет. Они точно вцепятся друг другу в глотки, а я даже ничего сделать не смогу. — Пошел ты на хуй, — выплевывает Оливер. — Ты для него просто клиент, который хорошо платит. — Я тебя разочарую, — издевательски улыбается Снарт, — я платил ему только за первую встречу, но мы тогда не занимались сексом. Так что нет, Барри не шлюха. — Он никогда не уйдет от Рамона, — цедит Куин, но Снарт и на это находит нужные слова. Слова, которые я, блядь, даже не мечтал услышать. — И что? Я не собираюсь ставить ему ультиматумы. Захочет — уйдет, не захочет — пусть. Я дам ему выбор, если тебе знакомо это слово не только в аспекте твоих хреновых голосований за пост мэра. Барри не собственность и не вещь, Куин. — Он шлюха. — Закрой пасть! — вдруг рявкает Снарт. — Шлюха здесь ты, потому что у тебя хватило наглости требовать с него деньги за услуги. Так что будь добр, называй вещи своими именами. Дальнейшее больше похоже на плохой боевик — Оливер дергает пиджак, выхватывая пистолет, но Леонард успевает сориентироваться первым, с непроницаемым лицом наставляя на Куина ту самую пушку, которую я видел в нашу первую ночь. — Без глупостей, — напряженным голосом произносит Снарт, мрачно глядя на наставленный на него пистолет, который на фоне его оружия выглядит игрушечным. — Откуда ты знаешь про деньги? — гневно выдыхает Оливер. Снарт молча опускает вторую руку куда-то вниз, не сводя пушки с головы Куина, и ставит на стол черный дипломат. — Считаешь, что есть вещи, которые мне узнать не под силу? — скептически осведомляется Лен, щелкая замком дипломата. — Куин, мы с тобой в абсолютно равном положении, так что ты прекрасно знаешь обо всех моих делах, как и я о твоих. Разве что о Барри ты узнал не сразу, но и у меня могут быть секреты, — он приподнимает крышку дипломата, и я вижу ровные стопки купюр. Тысячи долларов, блядь, сколько же там денег… — Что это? — Оливер косится на дипломат, а пистолет в его руке начинает подрагивать от напряжения. — Здесь в два раза больше, с учетом того, что ты удвоил сумму, которую тебе якобы должен Барри. Я не пытаюсь его купить, как ты сейчас подумал, я просто не хочу, чтобы он был тебе должен хотя бы цент, — Снарт пихает дипломат в металлический бок, придвигая его ближе к Куину. — Забирай. И упаси боже тебя сейчас сказать, что… — Я не возьму, — выплевывает Оливер. Я не успеваю среагировать на движение Лена, потому что все происходит слишком быстро, но вопль, который рвет напряжение, похож на рык раненого зверя. Лена и Оливера на мгновение окутывает яркая вспышка, а потом марево рассеивается, и я вижу, что пистолет Куина валяется на полу, а сам Оливер держится за покрасневшее запястье, бешеными глазами глядя на спокойного Снарта. — Это всего лишь холод, — он пожимает плечами и захлопывает дипломат. — Ничего, сейчас домой приедешь, согреешься, и все пройдет. — Я тебя уничтожу, — шипит Оливер. — Клянусь тебе, Снарт. Лен швыряет дипломат на пол и пинает его ногой, чтобы тот влетел аккурат в ботинок Оливера, отскочившего от стола на добрых два метра. — Попробуй, — говорит Лен, мстительно улыбаясь. — Ты наверняка знаешь, что я помогаю отчиму Барри в поимке урода, чью задницу ты так умело прикрываешь, потому что боишься, что на ближайших выборах он не отдаст голос за тебя. Я раскопал столько, что хватит засадить его в Айрон Хайтс лет на сорок. Не думаешь, что мои информаторы способны найти пятна и на твоей безупречной биографии? — Не боюсь. Мне скрывать нечего, — уверенно говорит Оливер, пятясь куда-то в стену, — так что давай, дерзай, Снарт. Леонард какое-то время молчит, а потом вдруг произносит одно единственное имя: — Роберт. Оливер бледнеет и сжимает кулаки, словно готов кинуться на Снарта и начать его душить. Но он продолжает стоять не шевелясь, не выдавливая ни единого звука, только дышит так, будто за ним кто-то гонится, а он вынужден бежать с дикой скоростью. — Ты ничего не докажешь, — еле слышно говорит Куин, но по дрожащему голосу понятно, что он сам сомневается в правдивости своих слов. Блядь. Я смотрю на мэра Централ Сити, который пришел сюда королем, а теперь уходит поверженным. И мне его… жалко, даже сердце сжимается, совсем чуть-чуть. По-человечески жалко, потому что он забыл, с кем имеет дело, подумал, что выиграл. Но оказывается, что переиграть Леонарда Снарта невозможно, потому что он всегда на два шага впереди. — Все знают о том, что твой отец совершил самоубийство, чтобы ты и твоя сестра смогли выжить после кораблекрушения, — Снарт обходит стол и приближается к Оливеру. Теперь я их не вижу, а лишь слышу, но этого достаточно. — Это было так благородно, а ты был несчастным сыном, который всю жизнь жил с этим камнем на шее. Как думаешь, что скажут твои избиратели, твоя команда, да в конце концов, твоя беременная жена, если они узнают, что из пистолета в голову твоего отца Роберта Куина стрелял вовсе не он сам? Ответом Снарту звучат судорожный вздох и звук поднимаемого с пола дипломата. — Ты сказал, что выиграл, — снова говорит Леонард, — вот только дело в том, что это перестало быть игрой с того момента, как я увидел его глаза. В этот раз мы с тобой не вели никакого сражения, Куин, Никакой игры не было, но все же это тачдаун. Но вкус победы не менее сладкий. Оливер почти неслышно матерится, я слышу какие-то шорохи, но шагов почему-то нет. Что-то скрипит, будто в кабинете Лена открывается дверь, а потом наступает тишина. Я осторожно заглядываю в проем, высматривая в зеркале, что же там все-таки происходит. Сначала я вижу только стол, кресло и пистолет на полу, но затем Снарт резко заполняет собой все пространство, вперивая в меня привычный ледяной взгляд. — Подслушивать нехорошо, Барри, — ухмыляется Лен, а я понимаю, что попал.