Джерарда больше нет.
Дверь за спиной с грохотом захлопнулась, какая-то женщина прикрикнула на меня, когда я случайно задел ее локтем, но мне не хотелось оборачиваться и извиняться. В чем смысл? Всю свою жизнь я провел в поисках этого самого несуществующего смысла, но в итоге — пустота. Пальцы коченеют. Я дал свободу ногам, они несут меня прямо, возможно, в данный момент — это самое верное решение. Вокруг белые хлопья танцуют свой последний вальс, но теперь они не тают, после соприкосновения с кожей. Я ледяная статуя полая изнутри. Тепло меня не согреет, оно уничтожит, растопит, убьет. Мы пытались убегать от судьбы, но она, казалось, смеялась нам в лицо. Люди возвращаются домой, и на их лицах улыбки. Радуются наступающим праздникам. На витринах магазинов выставлены красочные открытки с елками, улыбающимися Санта-Клаусами, гирлянды, разноцветная мишура, игрушки, фейерверки… Когда-то мы с Джерардом накупили хлопушек, но он долго боялся взорвать хотя бы одну. Каждый новогодний праздник я проводил дома у братьев Уэев, пусть Майки откровенно презирал меня, но родители Джерарда относились ко мне с жалостью и позволяли ночевать у них. Это, пожалуй, были лучшие мгновения моего детства. Но все ушло, безвозвратно исчезло… Где-то вдалеке приглушенно играет музыка, новогодний плейлист. С печальной улыбкой вспоминаю, когда мы вместе пришли в гости к Сильвии и Джонни, Джерард звал меня танцевать, но я упрямо отказывался, убегая в кухню. Если бы я знал, что этот танец будет нашим последним, то перешагнул через свои страхи и согласился попробовать, как бы плохо это у меня ни получалось. Столько прекрасных вещей мы не успели сделать вместе… Невольно вспоминается наша первая встреча, много лет спустя после расставания. Джерард думал, будто я забыл ее, потому что напился в тот день, но он ошибался. Я прекрасно помню, как едва не потерял управление, съехав на обочину, и облил грязной водой омегу, которому было суждено изменить мою жизнь к лучшему. Тут же перед глазами возникает наша последующая ссора в школе, как я много раз пытался избить, задушить, унизить, оскорбить его. И все это он простил мне. Наверное, его смерть стала расплатой за все мои многочисленные ошибки. Останавливаюсь у дверей многоэтажной гостиницы — самого высокого здания в городе. Там, на крыше, мы впервые поцеловались, точнее, я сделал попытку чмокнуть его в губы. Вероятно, сейчас ее похоронил под собой толстый слой снега, как и все, что когда-то связывало нас. Остался только я. И отчаяние, безысходность, которые были моими лучшими друзьями до его повторного появления в моей жизни. Захожу в отель. Портье подбегает ко мне, спеша помочь снять пальто, и удивленно останавливается, замечая, что на мне только тонкий свитер. Из груди вырывается хриплый кашель, и я, пошатываясь, бреду к лифту на ослабших ногах. Удивленные постояльцы отшатываются от меня, а рабочие не обращают внимания. Им известно, что я близко знаком с хозяином гостиницы, и они не решаются задерживать меня даже в таком состоянии. Дверцы лифта медленно съезжаются, кабинка едет вверх, после я устало закрываю глаза. «Ночь. Я лежу, глядя в потолок, счастливый и умиротворенный. Джерард устроился на моей груди, его веки сонно слипаются, это выглядит очень мило. Я прошелся рукой по его волосам, взлохмачивая пряди и вдыхая приятный аромат шампуня. Он поднимает на меня взгляд, в его глазах печаль. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашиваю я, поглаживая его обнаженную спину, наслаждаясь ощущением мягкости кожи. Он закусывает губу и вздыхает, принимаясь выводить пальцем разнообразные узоры на моей груди. — Нет, ничего такого. Просто неприятное воспоминание… — Какое? — Это было давно, когда еще мы ненавидели друг друга. Я по дороге на работу случайно стал свидетелем последних минут жизни самоубийцы. — И что в этом такого? Подобное происходит ежедневно просто люди устали это разглашать. Каждый год в мире около двадцати пяти миллионов человек пытаются покончить жизнь самоубийством, и каждый шестой достигает своей цели. Это был его выбор, возможно, не самый верный, но не нам судить. — Нет, я не об этом. Просто думаю… Ты только представь, что может подтолкнуть человека к самому страшному преступлению над собой. Ты одинок. Твоя любовь растоптана. Все амбиции погребены под прахом прошедших дней…» Решетчатая дверь со скрипом отворилась. Ветер ударил в лицо холодным кулаком. Какая из реальностей настоящая? Та, в уютной постели вместе с Джерардом или эта — суровая и ледяная? Я на крыше. Ноги привели меня в нужном направлении. Воспоминания немного успокаивают, призывают к себе, заволакивают в вакуум забвения. Стоит лишь на минуту прикрыть глаза, как предо мной вновь появляется Джерард, его лохматые черные волосы, зеленые глаза и философские размышления, которые так забавляли меня когда-то. « — И не надо слушать меня с довольной улыбкой! Я говорю серьезные вещи! Нет, ну, ты только попробуй понять всех этих потерянных людей. Представь, ты стоишь на краю парапета, вернее, в конце своей короткой истории. Но в какой-то момент тебя освежающим потоком захлестывает желание жить. Тебе отчаянно хочется дышать, улыбаться, грустить, наслаждаться этим миром, каким бы скверным он ни казался раньше. В этот момент ты понимаешь, насколько он прекрасен…» Нет, ты ошибаешься, Джи. Ты ошибался с самого начала, утверждая, что всегда будешь рядом. Весь мир вокруг меня — снег, бетон и черное небо. Все казалось идеальным, только когда ты держал меня за руку. Я легко перепрыгиваю через кровельное ограждение. Домов поблизости почти не видно из-за снежного тумана, далеко внизу что-то светится, наверное, новогодние вывески. Холодная сталь обжигает пальцы, хочется поскорее отпустить перекладину, полететь в белую бездну… Навстречу тебе. Возможно, я упаду синхронно со снежинками… Мечты-мечты, сентиментальщина, ведь хорошо известно, что я неспособен медленно парить в воздухе, подобно им. Я камнем рухну вниз под весом прожитых дней. « — …Ты остро ощущаешь каждую пролетевшую секунду. Тебя поглощает страх перед смертью, но при этом ты осознаешь — путь назад закрыт. Только ты и воспоминания, больше ничего не удерживает тебя в этом мире. Знаешь, как говорят: Воспоминания — это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны».Эй, Джерард,
« — … Ты делаешь глубокий вдох, последний в своей жизни».знаешь,
« — … Ноги дрожат, на глаза наворачиваются слезы. Сердце стучит где-то в ушах».а ведь ты все-таки оказался прав…
« — Перед глазами возникает портрет того, кем ты дорожил больше всего на свете, делаешь последний шаг, срываешься и падаешь вниз. И отныне в этом мире все упоминания о тебе в прошедшем времени. Полет словно смертельная агония, ветер — реквием несчастной судьбы, — Джерард замолкает, я чувствую его мерное дыхание на груди. Уснул, наверное… Дверь осторожно приоткрывается. Это засранец Кроули, научился как-то нажимать на ручку. Он не менее сонно запрыгивает на кровать и устраивается у ног Джерарда. Что ж, видимо эту собаку никогда не отучишь от любви к кроватям. Улыбаюсь, перевожу взгляд на черноволосую макушку на моей груди. — Ты большой романтик, Джи. На самом деле, все намного неприятнее. Во время полета у тебя со всех дыр хлещет кровь, ты от страха обделываешься в штаны. А потом ты падаешь и разбиваешь голову, твой мозг вперемешку с кровью растекается по асфальту. Смерть редко бывает красивой. Но все же, я бы ни в коем случае не пытался совершить подобное. — Обещаешь? Даже если меня не станет? — Что за глупые вопросы? Спи, давай.» Снег тает на разгоряченных щеках. Слезы срываются с подбородка вниз, в туманную бездну и, возможно, достигая асфальта, разбиваются на тысячи стеклянных осколков. Второго шанса нет, вернуться в прошлое невозможно. Глубокий вдох, его лицо перед глазами. Забавно, даже я совершаю этот последний ритуал. Губы сами шепчут: «Прости»… — Папа! Остановись! — слышу позади отчаянный визг, кто-то ухватывается за подол моего пальто, будто надеясь остановить. — Пожалуйста, не надо, не оставляй меня! Меня словно сильным ударом вернуло в реальность. Майлз, Томми! Как я мог позабыть о наших осиротевших детях? Что за непростительную глупость хотел совершить под напором эмоций и воспоминаний? Торопливо перепрыгиваю назад, в безопасность, и тотчас же меня опрокидывают два маленьких отчаявшихся существа, в мою щеку утыкается мокрое лицо. Что бы случилось с детьми, уйди я вместе с Джерардом? По моей вине их жизни превратились бы в ад, наполненный слезами, издевками в приюте и одиночеством. Мой отец тоже совершил когда-то подобную ошибку, спившись после смерти мамы, совсем прекратив общение со мной, но я не хочу повторять его участь. Прижимаю к себе мальчиков, по их щекам струятся слезы. Они завещание Джерарда и Джамии, в них живут частицы их душ. Я обязан жить ради них. А Джерард станет моим сердцем, дыханием, белым мотыльком в весеннюю ночь, освежающим дождем летом, солнцем, выглянувшим из-за туч в холодное зимнее утро. И пусть отныне мне суждено жить, дышать и умереть в одиночестве.Без него.
— Простите меня… Ваш отец идиот… — бессвязно бормотал я, поглаживая мальчиков по коротко подстриженным колючим волосам. Легкие вновь сводит, я сухо кашляю, вновь ощущая холод и мокрый снег под коленом. — Пап, ты же даже не дослушал, — пробормотал Майлз в мой свитер, — папа Джерард жив! Врачи говорили что-то про клиническую смерть… — Не может быть! — я резко вскочил, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а в голове ускоренной съемкой пролетает все, что я собирался с собой сделать. Сердце начинает биться в безумном ритме, будто вновь оживая, я вытираю рукой подступившие слезы. — Скорее в больницу.***
Джерард осторожно приоткрыл веки, но сразу захлопнул их, ведь ослепительный белый свет резал глаза. Со второй попытки ему удалось разглядеть потолок, выложенный кремовой плиткой. В воздухе витал аромат спирта, где-то поблизости мерно пищал автомат в такт его сердцу. Джерард попытался двинуть рукой, но все мышцы пронзила острая боль. Омега сморщился и оставил неприятные попытки. Глаза уже привыкли к яркому свету, поэтому он все же рискнул перевести взгляд на окно. Стекло сильно запотело, за мутной пеленой проглядывало голубое небо и размытые очертания черных веток, покрытых шапкой снега. Затылок глодала тупая, ноющая боль, голова казалась свинцовой, мысли ленивыми и неповоротливыми. У него затекла шея, но он не решался ее размять, опасаясь появления неприятных ощущений. Постепенно он начал приходить в себя, понемногу восстанавливая память. Его зовут Джерард Уэй, ему двадцать… шесть. У него есть дети и любимый альфа. До того как очнуться здесь, он… Стоп, а как он попал в больницу? Воспоминания обрывались на том месте, где он поссорился с Фрэнком и ушел спать в детскую… Что же с ним случилось? Неужели в порыве ярости альфа ударил его чем-то тяжелым по голове? Джерард, осторожно приподняв свободную от капельницы руку, нащупал на голове шероховатую ткань марлевой повязки. Нет, исключено, он уходил спать с целой головой. В дверь палаты тихо постучали. Мозг отдал команду ответить хоть что-то, голосовые связки выдали хриплое и неузнаваемое: «Заходите». Дверь приоткрылась, в палату заглянул врач. Он, тяжело ступая, подошел к койке Джерарда и навис над ним любопытной горой. — Вы в порядке, мистер? Как самочувствие, у вас что-то болит? Помните ваше имя? — доктор посветил ему в глаза фонариком, омега несколько раз моргнул, морщась. — Джерард Артур Уэй. Не надо дальше спрашивать я помню все, кроме… Как я сюда попал? — Вас доставили с тяжелой черепно-мозговой травмой после аварии, — доктор взял его за руку, чтобы пощупать пульс. — Вам очень повезло, что… — Какое сегодня число? — нетерпеливо перебил его Джерард, кардиомонитор запищал с большей частотой, чем минуту назад. — Спокойно, только не волнуйтесь. Беспокойство — обычный симптом при мозговых травмах, но вам нельзя волноваться. Не двигайтесь. Надо сбить пульс. Сегодня второе января, воскресенье. Вас доставили сюда двадцать четвертого. — То есть, — мозг лихорадочно заработал, производя расчеты, — я пролежал здесь девять дней?! — После операции вы впали в кому. Врачи пожимали плечами, пять дней спустя, вас почти отсоединили от аппаратов искусственного жизнеобеспечения, потому что из-за аварии едва не прекратилась подача тока. Скажу честно, это воистину чудо, что вы очнулись и все помните. Если верите в Бога, благодарите его. Но к сожалению, боюсь, вы больше не… — доктор прервался, быстро переключаясь на другую тему. — Молодой человек и дети крайне беспокоились о вас. — Фрэнк и мальчики, — пробормотал Джерард, чувствуя, как в грудной клетке разливается приятное тепло, — могу я их увидеть? — Да, конечно, мистер Айеро уже два часа ожидает вашего пробуждения. Но время посещения ограничено. В первые двадцать четыре часа после побуждения рекомендуется соблюдать особую осторожность. Время посещения полчаса, а потом спать. Вам невероятно повезло, мистер Уэй, — улыбнулся доктор. Джерард улыбнулся ему в ответ, сухие губы протестующе заболели, во рту появился кислый привкус крови. Неожиданно сознание сосредоточило его внимание на словах: «Но к сожалению, боюсь, что вы больше не…» — Доктор, со мной действительно все в порядке? — настороженно спросил Джерард, но тот, качая головой, торопливо вышел из палаты. Вместо него в комнату скользнула невысокая фигура в медицинском халате, небрежно наброшенном на черный классический костюм. Джерард прищурил глаза, вглядываясь в такие родные и любимые черты лица. Фрэнк присел на стул возле койки и медленно опустил свою ладонь на его запястье, будто боясь, что омега сломается от неосторожного прикосновения. — Привет… — смущенно пробормотал альфа, и Джерард, осторожно приподняв свободную руку, провел пальцами по его щеке, словно поверяя, настоящий ли он? — Привет, Фрэнки. Я скучал… — омеге отчаянно хотелось вскочить и обнять своего альфу, но тело упрямо отказывалось повиноваться, отзываясь болью на каждое неосторожное движение. — Я так рад, что ты не забыл нас. Авария, больница, операция, клиническая смерть, кома… Дети плакали, мисс Донна совсем отчаялась. Всех перепугал, глупыш. — Фрэнк, доктор сказал, будто со мной что-то случилось, что-то с моим телом. У меня какие-то осложнения, да? — он заметил, как молниеносно меняется выражение лица Фрэнка, взгляд мельком скользит по телу Джерарда, укрытого простыней, от пяток до макушки, избегая смотреть в глаза, будто выискивая что-то. — Только не ври мне, пожалуйста. — Ладно. Уф, Джи, прошу, не расстраивайся сильно. Я приму тебя таким, какой ты есть… — Не тяни время! — пальцы Джерарда судорожно впились в его воротник, притягивая к себе. Фрэнк вздохнул, крепко сжимая его ладонь, преподнося к губам и целуя фаланги пальцев. Омега заметил, как он нахмурился и помрачнел. — Джи, ты больше не сможешь ходить. У тебя парализованы ноги… — Джерард успокоился и прикрыл глаза. Он ожидал услышать подобное. Так вот каков он, залог счастья. Судьба подарила ему Фрэнка, забрав возможность ходить. Альфа принялся покрывать его запястья короткими поцелуями и успокаивающе лепетать: — Но ты не волнуйся, мы можем… Лечение в Германии, говорят, там проводят операции. И даже если ты вдруг или… ох, на всю жизнь останешься таким, я тебя не брошу. — Ты меня любишь, да? — Джерард приоткрыл веки, по щеке медленно спустилась слеза, теряясь в подушке. Он жив, но отныне стал чертовым калекой. Хотелось смеяться и плакать одновременно. — Я тебя люблю. Честно. Едва не лишившись тебя, я понял, что не смогу жить в этом мире один. Все вокруг утратило смысла, мне хотелось сброситься с… — Если так, то у нас все получится, — перебил его Джерард, с болезненной улыбкой, вглядываясь во взволнованные глаза. — Поцелуй меня. Фрэнк наклонился и убрал волосы с его лба, рассматривая такое милое, любимое лицо, усталые глаза, родную сердцу улыбку. Слова доктора не просто заставили его рыдать, они принесли ту горечь, которая потрясла его до глубины души. Джерард же был спокоен, он принял реальность лицом к лицу. Омега никогда не сдавался, все эти годы боролся против обстоятельств, упрямо отстаивая свое место в жизни. И даже только поэтому альфа любил его. Отныне они навсегда связаны. Айеро постарается всячески помогать ему: если Джерарду захочется перекусить, он приготовит еду, будет купать его, одевать, гулять вместе по весеннему парку и не терять надежды на выздоровление, искать выход, тоже не опускать руки. Фрэнк медленно преодолел расстояние, разделяющее их, и нежно поцеловал Джерарда, наслаждаясь ощущением таких мягких, желанных, любимых губ. Сколько Айеро себя помнил, Уэй все время был рядом. Он, обнимая друга, рассказывал несмешные анекдоты, пытаясь взбодрить его, когда маленький альфа убегал к нему от подвыпившего отца. Омега любил пофилософствовать, пусть даже его рассуждения могли сбить с толку любого своей нелогичностью. Он чертовски долго зависал у магазинов с комиксами, но так и не покупал ничего, ссылаясь на нехватку денег, пока разочарованные продавцы от злости едва ли не отгрызали себе пальцы. У Джерарда была целая пропасть меленьких недостатков, но каждое из них превращалось в достоинство для Фрэнка, который готов слушать его целую вечность. А что еще нужно для счастья? Совсем немного. Этот день и все последующие — новые страницы жизни Джерарда. Но ему и не хочется забывать старую, они как две стороны одной медали. Каждая из них может существовать по отдельности, но вместе превращаются в ценность. Омега прошел через лишения, одиночество, отчаяние, неудачный брак, побои, аварию и все затем, чтобы судьба подарила новый шанс. Жизнь, словно песок, вытекающий сквозь пальцы. Она быстротечна, но многоцветна и красочна, а если бы судьба не выдвигала преграды, то никто не был способен в полной мере почувствовать счастье. И Джерард ощущал его — сквозь слезы, потерянное здоровье, запятнанное прошлое. Счастье в данный момент сидит рядом с ним, сжимая его руку, оно ожидает дома в своих детских кроватках, медленно просыпающееся ранним воскресным утром. Счастье кроется в окружающих, во всем этом чудесном мире, озаренным улыбками и солнцем. И какие бы испытания судьба ни готовила в последующие дни, он знал, что пройдет их, а потом, много лет спустя, с усмешкой будет смотреть на, казалось когда-то, неразрешимые проблемы. Ведь Фрэнк, человек, который позволил ему почувствовать себя по-настоящему живым, рядом.И так будет всегда.
(One day like this we'll never be the same (В один день, подобный этому, мы перестанем быть прежними. Like ghosts in the snow Будто тени на снегу, Like ghosts in the sun) Будто тени на солнце.)
fin.