Величайшее несчастье — быть счастливым в прошлом.
— «Make my wish come true. Baby, all I want for Christmas is you…» — Томми и Майлз нестройным хором подпевали песне, известной всей Америке, в исполнении Мэрайи Кэри, рождественский альбом которой в данный момент транслировался по радио. Джерард с довольной улыбкой слушал их тонкие детские голоса, хоть сам он мысленно был дома в объятиях Фрэнка. За окном сияли фонари, снег вокруг сверкал желтоватой белизной. В квартирах медленно появлялось искусственное освещение, кое-где уже повесили новогодние разноцветные лампочки-гирлянды, которые переливались красным, синим и зеленым. Несмотря на то, что на улице температура упала до рекордных низких градусов, которые Нью-Джерси не видел многие годы, в салоне автомобиля работала печка, и было весьма уютно. Джерард и мальчики за день до Рождества решили вместе съездить в торговый центр, чтобы покататься на катке, поесть бургеров и посмотреть на целую тучу Санта Клаусов: больших и маленьких, пластмассовых и шоколадных, живых и искусственных. Под новый год туда завозилась огромная елка, и любой прохожий мог бесплатно повесить на нее маленький конвертик, спрятав небольшой листочек с загаданным желанием. Примитивно, конечно, ведь известно, что все эти конвертики направят на переработку, но все же, никогда не поздно поверить в чудо. Фрэнк отказывался отпускать их одних, делал все, чтобы поехать с ними, но под конец года директор настолько загрузил его рутинной работой, что альфа совсем не успевал проводить время с семьей. Это очень расстраивало Джерарда. Под новогодние праздники Фрэнк стал суеверным, поэтому прежде чем разрешить Джерарду поехать с детьми, он тщательно осмотрел свой автомобиль, прочитал омеге огромный список нотаций, но это его так и не успокоило. В итоге, они крупно поскандалили, омега заявил, что альфа ему не хозяин, и он должен поехать вместе с ними, если волнуется за них. На следующий день Джерард собрал вещи и отправился с детьми за покупками. Фрэнк же, будто в отместку, не прекращая названивал ему, чтобы выяснить, в порядке ли он. Неожиданно, мысли прервал настойчивый рингтон, и омега поспешно принял вызов. — Фрэнк? Мы уже подъезжаем. И прекрати звонить мне каждую минуту. Серьезно, это раздражает. — Но, Джи, ты же знаешь, как я волнуюсь… Где вы, скажи точно. — На соседней улице, говорю же, подъезжаем. Нечего за меня беспокоиться, я, как и ты сдавал на водительские права и преотлично вожу автомобиль. — Вообще-то, нехорошо хвалить себя, — послышался укоряющий голос с заднего сидения. — Не встревай в разговоры взрослых, Майлз. Твой отец — параноик. — Я не параноик. Я просто волнуюсь за тебя, причем мое беспокойство имеет основание. На улице гололед. Даже такой профессиональный водила как ты может легко потерять управление. Тем более, Джер, я не вынесу того факта, если с тобой и детьми что-то случится, — голос на другом конце линии прервался, перейдя в неразборчивый шёпот. Джерард мысленно пожал плечами. Он не разделял опасений Фрэнка, даже просто потому что поблизости не было ни машины. Да, он все еще помнил рассказ Эла про смерть бывшей жены альфы, он знал, что это оставило ощутимый отпечаток на его жизни. Но он хотел изгладить последствия этой трагедии, доказать Фрэнку, что Рождество не такой уж плохой день. — Фрэнки, поверь мне, это будет действительно странно, если одна и та же трагедия повторится с тобой несколько раз подряд. Я обещал тебе всегда быть рядом, ведь так? Сейчас приедем домой и приготовим что-нибудь вкусненькое. А ты заполняй документы, ведь у нас сегодня на вечер другие планы, — промурлыкал Джерард, нажимая на педаль газа, спеша поскорее добраться до дому. — Не волнуйся, я сегодня не поехал с вами, чтобы освободить предстоящий вечер. Жду не дождусь, детка, — Фрэнк хихикнул, а Джерард удовлетворенно улыбнулся, прикрыв глаза, полный новых надежд. Еще один поворот — и они почти дома. — Папа! Смотри на дорогу! — Джерард резко распахнул глаза, но его ослепил яркий свет. С уходящим сознанием он резко нажал на тормоза, колеса громко взвыли, безуспешно пытаясь остановиться на льду. Тщетно. Оглушительный грохот. Омегу резко отбросило вперед, позади дети испуганно завопили. В глазах потемнело, и боль нахлынула кровавой волной, сметая сознание.«Я так и знал, что это всего лишь сон. Не хочу просыпаться…»
***
Фрэнк, услышав вопль, грохот и протяжные гудки на другом конце линии, резко вскочил, опрокинув чашку с холодным кофе. Кроули жалобно завыл, предчувствуя неладное, и принялся кругами бегать по комнате. Айеро судорожно пытался перезвонить, набирая номер дрожащими пальцами, но оператор безэмоциональным голосом монотонно ответил: «Сейчас абонент не может принять Ваш вызов…» Альфа, швырнув телефон на диванные подушки, побежал к выходу, страшные мысли лихорадочным ураганом кружили в голове, губы беспрестанно повторяли: «Джи, Майлз, Томми». Он торопливо обулся, захлопнул дверь за спиной и помчался вперед, сквозь бушующую метель. Снег больно колол щеки, дыхание сбивалось, вырываясь наружу прерывистыми клубами пара. Сердце стучало где-то в ушах, а ноги упрямо отказывались бежать, требуя поскорее упасть в снег и утонуть в рыданиях. Было невероятно холодно, казалось, будто ветер пронзает до костей, разрезает лезвиями остекленевшие легкие, замораживает едва живой ком — сердце. Это дурацкое чувство дежавю. А ведь он знал, что подобное случится. А ведь он мог не допустить этого… Бежать пришлось недолго, он еще с порога заметил яркий мигающий свет и услышал вой сирен скорой помощи. Зубы не прекращая стучали, то ли от холода, а может от страха. Фрэнк постепенно замедлил шаг, колени резко свело, ступни едва ощущались. Он краем глаз заметил свою машину, которая насквозь пробила фуру. Как раз в этот момент служащие «скорой» выносили из помятого автомобиля окровавленное тело, осторожно укладывая на носилки, прикрывая простыней и медленно занося в служебную машину. Томми и Майлза, целых и невредимых, с несерьезными ушибами, придерживали полицейские, мальчики плакали и отчаянно вырывались. Фрэнк, медленно ступая по оледенелому асфальту, приблизился к машине скорой помощи и заглянул внутрь. Медсестра собиралась закрывать дверцу, но альфа остановил ее, прыгнув в салон. — Джи… Джерард… — бессвязно бормотал он, наблюдая, как врачи суетятся над Джерардом, подключают аппарат искусственного дыхания и пытаются остановить кровь, которая стремительно покидала тело его возлюбленного. — Кто вы? — спросила медсестра. — Выйдите, пожалуйста, вы мешаете. — Я… Я его альфа… — едва слышно выдохнул Фрэнк, чувствуя, как его к пальцам и щекам медленно приливает обжигающая кровь. — Можно я поеду с вами? Медсестра с сочувствием посмотрела на него и вздохнула. Видимо, она узнала его, а может, ему просто показалось. К Джерарду подключили капельницу. Фрэнк устроился в углу, сжимая руками колени, остекленевшими глазами глядя на такой любимый профиль, на снежно-белое лицо и алую кровь, застывающую уродливой коричневой маской. Прекрасен и неподвижен, словно разбитая фарфоровая кукла. Врачи переливали кровь. На миг альфе показалось, что он заметил перед собой на койке призрачный силуэт. Он смотрел на него бездонными глазами, похожими на черные дыры. Фрэнк быстро моргнул, прогоняя видение, по щекам медленно прошлась обжигающая слеза. «Разве в этом мире будет хоть что-то иметь значение, если ты уйдешь?» Еще минута — и они у городской больницы. Койку вкатили в дверной проем, Фрэнк побежал за ней, ему казалось, что если он потеряет Джерарда, то он раствориться, словно мираж или видение. А ведь Фрэнк так и не сказал ему, как он любит его, ни разу уста не произнесли простого, но многозначительного признания. Сколько слов еще не было сказано, сколько времени еще не было прожито вместе. Джерард слишком молод, чтобы умирать… Дверь реанимации захлопнулась перед его носом, и он бессильно съехал по холодной стене, все, как и в тот день… Коридор был почти пуст, только иногда мелькали врач и медсестры, исчезая в двери реанимации. Они иногда предлагали ему таблетку успокоительного, но он отрицательно качал головой. В их руках сверкали металлические скальпели и ножи. Фрэнку казалось, что они убьют Джерарда. Ему хотелось разорвать свое тело, сердце, самого себя, лишь бы это оживило омегу, повернуло время вспять на все двадцать шесть лет назад. Он был готов уничтожить все семь миллиардов людей в мире, только бы Джерард улыбнулся ему вновь. Фрэнк бессмысленно уставился в потолок, губы сами по себе шептали неосознанные, бессвязные слова: — Сначала Джамия, а теперь Джерард… И всегда на гребаное Рождество. Блять, бог, если ты вообще существуешь, молю, прошу, не отбирай его у меня. Я правда, на все готов, только, пожалуйста, не убивай моего Джи. Почему ты так жесток со мной? Да, я вел себя с ним как последний мудак, и я, черт, я и правда, мудак. Забери меня, а его оставь. Почему он умер, а я жив?! — последние слова Фрэнк прокричал в пустоту, они эхом отразились от бесчувственных бирюзовых стен. Он под нахлынувшим потоком отчаяния принялся заламывать руки, кусать губы до крови, биться затылком о стену и шептать беззвучные мольбы, которые вырывались наружу лишь рваными всхлипами. Все тело мелко дрожало, легкие упрямо отказывались принимать новую порцию воздуха. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Когда Томми, Майлз и Донна зашли в коридор и молча присели возле на лавочку, Фрэнк уже не подавал признаков жизни. Он глядел в никуда, почти не шевелясь, лишь вздымающаяся грудь свидетельствовала о том, что какая-то частица его еще осталось в этой избитой сквозняками больнице. Пришло полное, абсолютное смирение. Где-то глубоко еще теснилась надежда, словно горячий пульсирующий комок, затухающее пламя свечи. Глупая, глупая надежда: «Он не должен умереть, так и не узнав, насколько я действительно люблю его». Время тянулось мучительно медленно, тишина пищала в ушах. Никто не произнес ни слова, лишь иногда мать Джерарда тихо всхлипывала, вытирая слезы носовым платком и прижимая к себе мальчиков. В воздухе витал запах лекарств и смертей. Бесчисленных смертей, которые сопровождают каждую больницу. Такой ненавистной, но долгожданной Смерти. Мы все живем, чтобы умереть однажды. Мысли превратились в пепельный вихрь. Он был слишком глуп. Эгоистичен. Горд. Капризен. Имеет ли он право хотеть, чтобы Джерард был с ним всегда? Дверь реанимации с громким скрипом осторожно приоткрылась. Все присутствующие приподняли головы на врача. Он снял маску и тихо произнес. — Я очень сожалею. Мы сделали все, что могли. Донна зарыдала, Томми и Майлз, обняли ее, тоже не сдерживая слез. Фрэнк молча вскочил и быстро побрел вдоль по коридору, спотыкаясь на каждом шаге. «— Знаешь, Фрэнки, больше всего я боюсь того, что мы потеряем друг друга. С ужасом представляю, как однажды утром проснусь в холодной кровати, а все, что произошло с нами, окажется сном. Или выяснится, что я тебя выдумал, надеясь хоть как-то заглушить свое острое одиночество. Мы есть друг у друга, мы дополняем друг друга. Ты моя половина, и если тебя не станет, я распадусь на мелкие осколки. Я никогда не оставлю тебя одного, не бойся. Люблю тебя.»***
— Мистер Шмидт, срочно в палату, пациента еще возможно реанимировать! Он жив, требуется скорее применить дефибрилляцию. Клиническая смерть…— врач торопливо вбежал в реанимационную, захлопнув дверь. Томми и Майлз вместе приподнялись. — Папа еще жив?! Он жив! А куда ушел дядя Фрэнк? — Томми осмотрелся по сторонам, вытирая подступившие слезы. Его темные волосы растрепались, а на щеке алела ссадина. Мальчики переглянулись. Майлз взволнованно откинул челку со лба. — Том, папа… Он все еще считает, что мистер Уэй умер, — он принялся нервно грызть ногти, пытаясь придумать хоть что-то. Томми ударил его по руке, восклицая: — Он может сделать с собой что-то плохое… Ты видел выражение его лица? Мы должны догнать его и сказать, что папа жив! — мальчик схватил Майлза за руку и помчался к выходу. — Дети, вы куда? — Донна, кряхтя, с трудом поднялась со стула. У нее болели ноги, а исчерченные венами руки взволнованно дрожали от прожитого стресса. — За дядей Фрэнком! — прокричал Томми, распахивая входную дверь. — Это срочно!