Исправляя ошибки

      В течение следующих дней генерал Органа ни разу не наведалась в изоляционный бокс. Она приказала себе не ходить туда, покуда не будет полностью готова к новому разговору. То есть, пока не будет уверена, что опять не поднимет руку на раненого сына.       Или пока пленный рыцарь сам не пожелает говорить с матерью. Впрочем, такой вариант — невероятная фантазия; Лея, давя в себе горечь, отлично понимала, что Бен никогда так не поступит.       Первые сутки ее душа полнилась гневом. Разъяренная не на шутку, Органа только и делала, что ходила из угла в угол, ворчливо повторяя:       — Юный наглец, да как он смеет?! Нет, только поглядите на него… «убил Бена Соло», надо же было придумать такое! Он хоть представляет себе, сколько трудов мы с его отцом положили, когда он исчез из храма на Явине, чтобы отыскать хоть какие-то следы? Представляет, сколько слез я пролила по нему за эти прошедшие шесть лет? Представляет, чем я рискую, укрывая его от властей, спасая его проклятущую жизнь?.. Мальчишка… негодяй…       Генерал не сознавала, что каждым своим движением, каждым словом сама себе невольно напоминает Бена. Еще недавно он на ее глазах вел себя точь-в-точь, как она — порывисто, замысловатыми кругами двигался туда-сюда, будто хищный зверь, посаженный на цепь; не способный примириться, свыкнуться со внутренним своим адом. Эта внешняя агрессивность была — что у него, что у нее — не более чем занавесью, призванной утаить подлинных демонов, главный среди которых — это страх перед ошибками прошлого.       Лея снова и снова презрительно фыркала, подавляя в себе злые слезы. В это время в ее облике отчетливо проявилось что-то почти ведьмовское.       Краем сознания она понимала, что на самом деле злится на себя; и что ее чувства во всей полноте можно высказать совсем другими словами (истина при этом ничего не потеряет): «Ничтожная дура! Зачем, зачем я ударила его? Разве это мыслимо, столько лет ждать встречи с сыном, чтобы вот так ее окончить? Чего я хотела этим добиться?..»       Генерал попыталась занять себя другими делами, тем более что ее заботы не ограничивались сейчас одним только Беном.       Ей предстояло определить, причем, в экстремально короткий срок, кто отныне будет представлять ее в галактическом сенате. Лея принципиально не хотела просить об этой услуге Акбара, понимая, что куда разумнее будет разграничить обязанности заместителя главы Сопротивления и обязанности члена правительства. Возможно, так удастся свести к минимуму потенциальное давление со стороны Викрамма. Кроме того, она сознавала, что попросту не имеет права перекладывать на одни и те же плечи всю ту ответственность, которую пока не может взять на себя.       На примете у Леи имелись несколько девушек, для которых она являлась такой же умудренной наставницей, какой прежде была Мон Мотма для нее самой. Так уж вышло, что политическая арена с годами привлекала все больше молодежи, и все больше женского пола. И что юные соискательницы в подмастерья для сенаторов все чаще выбирали Лею — бывшую принцессу Альдераанскую, прославленную, как героиня Гражданской войны, а кроме того, известную редким умением сочетать пытливый, цепкий ум с почти фанатичной преданностью демократии — в качестве примера для подражания.       И все же, ни одна из претенденток, честно говоря, не годилась в подметки погибшей Корри. Кто-то недостаточно надежен, кто-то излишне импульсивен — хотя это качество в иных случаях было скорее достоинством, чем недостатком, но только при наличии влияния и опыта.       В конце концов, генерал остановила свой выбор на двадцатидвухлетней Поле Антиллес — девушке из самых верхов альдераанской знати. Антиллес — имя, которое само по себе внушает уважение.       Пола доводилась внучкой печально известной Деаре Антиллес, родной сестре приемной матери Леи, которая после ссоры с королевой Брехой была вынуждена, дабы избежать судебного разбирательства, оставить Альдераан и удалиться на Анкори VII, где спокойно дожила свой век и скончалась незадолго до битвы при Эндоре. На Анкори до сих пор проживало и все ее семейство, в том числе, до недавнего времени — Пола. В последние годы девушка обучалась в Академии политических наук на Набу — там же, где некогда постигал искусство плетения кружева интриг и канцлер Палпатин, будущий владыка Империи, и настоящая мать генерала Органы, тайная жена Энакина Скайуокера.       Решившись временно назначить на свое место родовитую особу, в случае с которой — об этом можно смело говорить, не опасаясь погрешить против истины — происхождение брало верх над внутренними качествами, Лея как бы пошла на уступку сенату. Она выбирала, исходя не из своих личных предпочтений. Молодая, просвещенная, изысканная представительница, к тому же, прямая наследница настоящих, потомственных правителей Альдераана, расположит к себе сенаторов гораздо быстрее, чем кто-либо другой.       Пола слыла барышней довольно норовистой и острой на язычок. Предвидя, что та может ненароком наломать дров, Органа попросила своих молодых подруг, которые в настоящий момент находились на Корусанте — связисток Сопротивления Кайдел Ко Конникс и тви’лечку Чалу Орнулу стать компаньонками Полы. Чтобы направлять ее, иногда развлекать и по возможности приглядывать за ней.       Девушки дружно обещали достойно исполнять то главное, что от них требовалось — а именно, советоваться с генералом по любому мало-мальски важному вопросу и ставить ее в известность обо всем происходящем.       Отдав необходимые приказы, разослав сообщения через голонет, наконец, поговорив не в самой дружелюбной манере на сей раз с каким-то помощником Викрамма — словом, уладив худо-бедно непростое дело о своем заместительстве и переведя дух, Лея даже с удовольствием представила, в каком замешательстве окажется канцлер при виде этого бабьего царства в репульсорной гондоле от Альдераанского сектора. Что ж, на первое время такая компания сгодится для отвода глаз. А вот как быть дальше… впрочем, в отдаленное будущее генерал не заглядывала, полагая, что война сама расставит грядущие события по своим местам.       Как истинный человек своего времени, Лея всей душой, всем сердцем верила, что судьбу галактики вершат солдаты на поле боя — людская самоотверженность, собранная в единую мощную силу. А вовсе не правительство, не сборище индивидуумов, любящих потрепать языками.       Еще она верила в Силу — верила со всей серьезностью, хотя и расходилась в этом вопросе с большинством боевых товарищей, привыкших полагаться не на древнее непонятное колдовство, а лишь на собственные возможности — на мощь своего звездного корабля и верный бластер. Лея была уверена, что, если какому-то отдельно взятому человеку и суждено повлиять на исход войны — так это Люку. Тому, кто уже показал на деле, чего подчас стоят верования джедаев.       Далее Органа, будучи верной своему слову, записала обращение к сенату и к народу, которое распорядилась как можно скорее отослать Викрамму, чтобы тот поступал с этой записью, как сочтет нужным.       В сообщении не говорилось ничего такого, что и так не было бы известно всем и каждому. Лея сообщала о всесторонней верности Сопротивления правительству Республики, которое генерал назвала «единственной законной властью». Она вспоминала о чудовищной утрате былой столицы, о вероломстве врага, который до поры скрывал от сената свою истинную сущность сурового, смертоносного хищника. Как член сената и как руководитель Сопротивления — единственного движения, которое своевременно распознало угрозу Первого Ордена — Лея призывала: «Всем звездным системам, верные демократическому строю, поддерживающие законы Республики и принципы, на которых те были основаны, сплотиться для достойной и продуктивной борьбы, позабыв, быть может, о некоторых личных разногласиях...»       Именно такой речи новый канцлер ожидал от нее.       Своим горячим призывом генерал Органа как бы гарантировала, что с ее стороны препятствий их общим планам не будет. Их и не могло быть. Лея, хоть и недолюбливала Викрамма, однако, она не такой уж самодур, чтобы ставить личную антипатию выше интересов государства.       Через три обещанных Викраммом дня стало известно: сенаторы сошлись на том, чтобы издать отдельный документ, в котором будут досконально прописаны границы новых, расширенных полномочий канцлера. На сегодняшний день можно было смело говорить о двух составляющих документа. Во-первых, в нем будет строжайше обозначен срок окончания этих самых особых полномочий — до завершения войны с Первым Орденом. Во-вторых, любые свои решения и приказы главнокомандующий флотом Республики, коим отныне и назначался Викрамм, должен был согласовывать с особым военным комитетом, который также будет назначен в ближайшее время. Уже известно, что одна из должностей в комитете закреплена за Джиалом Акбаром.       Узнав об этом, генерал с одной стороны испытала облегчение, но с другой — тревогу. Приятно узнать, что большинство членов правительства не забыли печальный опыт прошлых лет. Вот только пока необходимый документ будет составлен, пока соберется военный комитет, Первый Орден не станет дремать, и, возможно, новоявленные союзники потеряют то невеликое преимущество, которое принесла им гибель «Старкиллера».       Во всем этом проглядывались очертания двойной игры. С одной стороны, правительство наделяло канцлера требуемыми ситуацией полномочиями, с другой — само же и ограничивало его права. Словно насмешник, который дает — и тотчас забирает обратно.       Впрочем, Лея сумела достичь своих основных целей — отвести глаза центристам, недовольным ее отсутствием, и добиться того, чтобы сенат считался с официальной позицией Сопротивления. А большего, если подумать, пока и не требовалось.

***

      Но даже сейчас, когда генерал, казалось бы, основательно погрузилась в текущие дела, сын не покидал ее мыслей. Можно даже сказать, чем настойчивее Лея приказывала себе пока не вспоминать о нем, дать Бену время опомниться, смириться с истиной, осознать то, что ему положено было осознать, — тем чаще ее посещали беспокойные мысли: каково ему там, за стенами изолятора — в наручниках, в неволе, в одиночестве, подавленному, растерянному, мучительно-озлобленному?       Каждый вечер Калония рассказывала ей о состоянии пленника. «Здоровье юноши с каждым днем вызывает все меньше опасений», — утверждала Хартер. Но при этом нервно кусала губы, так что Лея, глядя на нее, все отчетливее видела: доктор прячет сильное волнение.       Только на четвертый или на пятый день после пробуждения Бена глава медиков наконец призналась, у нее не вырвалось, наконец, признание, что более беспокойного пациента она не встречала до сих пор. Да, в физиологическом смысле молодой человек идет на поправку. Но что при этом происходит у него в голове?       — Я не представляю, что мне с ним делать, — говорила Хартер, чуть не плача. — То он лежит часами напролет, глядя в стену, и упрямо ни на что не реагирует, как ни бейся. Даже от еды отказывается. То мечется по всему боксу, ударяя кулаками по всему, до чего может достать. Сегодня, например, начисто разворотил местного беднягу-дроида, который сунулся к нему. А то и вовсе… — она понизила голос. — Иной раз, наблюдая за ним через камеры слежения, я думаю, уж не разговаривает ли парень с пустотой?.. Я бы назначила ему психологическую экспертизу, но без его собственного согласия… сами понимаете, генерал.       Доктор озабоченно покачала головой.       Лея же, напротив, пришла в бешенство. Ее рассердило вовсе не упоминание о незавидной участи пострадавшего дроида, а то, что ее сын по-прежнему уходит в себя — туда, где властвует Темная сторона, и где призраки прошлого — по крайней мере, один из них — внимают его зову. Вместо того, чтобы смириться и отступить, открыться окружающему миру, Бен по-прежнему упрямится.       Генерал свирепо стиснула кулаки и отчеканила побледневшими губами:       — Если он еще раз посмеет наброситься на дроида или испортить медицинское оборудование, распорядитесь привязать его ремнями к койке и дайте побольше успокоительного. Думаю, вы, майор, сумеете подобрать такую дозировку, чтобы, по крайней мере, пару стандартных суток от него больше не было проблем.       Калония лишь вздохнула. В душе она понимала, что матери — что бы та ни говорила — была невыносима сама мысль держать свое дитя связанным и накачанным лекарствами, и что генерал Органа с большой вероятностью свернет шею любому, кто посмеет провернуть с пленником нечто в таком духе.       В тот же день генерал поспешила в изоляционное отделение, однако навестить сына так и не решилась, простояв вместо этого на прежнем месте — вновь у мониторов на охранном посту. А потом до конца дня ходила мрачнее тучи и старалась ни с кем не общаться. По, в очередной раз заглянувший навестить Финна, который между тем также поправлялся и крепнул, мимоходом заметил, что «генерал сегодня не в духе», и что «это вообще-то на нее не похоже».       С той поры Лея бывала у дверей изолятора каждый день. Наблюдала за сыном и старалась анализировать его поведение — каждую вспышку гнева, или приступ апатии — настолько это вообще поддавалось анализу. И то, что она видела, чаще всего заставляло ее до позднего вечера размышлять с отчаянием: «Бен… ах Бен, что же мне с тобой делать?..»       Судя по всему, он мало изменился в разлуке с родными, а если изменился, то лишь в худшую сторону. Ранее Бен был просто несдержан — теперь он истеричен; прежде у него случались гневные припадки — а сейчас он дошел почти до безумия. Но даже не эти внезапные проявления неконтролируемой ярости больше всего пугали мать, а странное, жуткое затишье, наступавшее обычно после. Тогда взгляд юноши ненадолго стекленел, а затем ужасающе менялся, выдавая полнейшую одержимость таинственным злом — и тогда все то, что еще оставалось от прежнего мальчика Бена, терялось окончательно.       Самое любопытное, сколько бы Органа того ни хотела, у нее никак не выходило обвинить во всем одного только Сноука. Лея отчетливо понимала и свою вину. Это она когда-то лишила сына привычного уклада и нормального, как у большинства детей, существования. Она хотела, чтобы Бен воспитывался у Люка и стал таким, как Люк. Вернее, таким, каким Люк оставался на ее памяти — светлым, отважным юношей с открытой и чистой душой. Она так и не дала себе труда разобраться, понять. Увидеть, насколько Бен не похож на Люка, и насколько изменился сам Люк со времен Эндора.       Мать настаивала, чтобы ее ребенок проникся искусством владения Силой? Так он проникся! Жизнь воина Силы была теперь единственной жизнью, которую он знал. И как ни крути, он сумел многого достигнуть на этом поприще, несмотря на свою неуравновешенность. Он повел за собой других...       И вот, весь мир его, все его цели обратились в пыль из-за одной чудовищной ошибки. От такого впору и впрямь сойти с ума.       Ей следовало раньше — шесть лет назад, десять лет назад — вернуть Бена домой, не слушая никого. Почему же она не сделала этого? Почему не доверилась своим чувствам, заставив страдать и его, и себя? Почему позволила, чтобы тень погибшего злодея заняла в его сердце место, исконно отведенное родителям? А теперь кто знает, сможет ли еще истинная его сущность довериться материнскому зову и отыскать путь к исцелению?       Иногда Лея вовсе думала с раздражением: «Пропади все пропадом! Восстановит силы — и пусть убирается прочь. Назад в Первый Орден, если там ему лучше. Пусть и дальше служит своему учителю, драгоценному Сноуку личным его пугалом, эмблемой страха для пленников и тупоголовых штурмовиков».       Но что будет, если Бен возвратится к Сноуку в таком виде, как сейчас — сломленным, ослабевшим. Что, если нынешний наставник сочтет, что парню уже не достичь прежних высот? Не решит ли он милосердно убить потерявшего ценность ученика?       Но больше всего генерал опасалась того, о чем однажды поразительно смекнул майор Иматт:       — Ты боишься, что твой мальчишка может наложить на себя руки.       И это было чистейшей правдой.       Лея успела сполна прочесть мысли сына, увидеть его чувства. И знала, что его душа напоминает сейчас весы, где на одной чаше лежат упрямство, честолюбие и стремление достичь большего, а на другой — боль и неуверенность, горечь сожаления и стыд оттого, что он бесповоротно упустил свою удачу.       Впрочем, иной раз генерал все же напоминала себе, что она не должна перегибать палку и относиться к Бену так, словно он все еще ребенок. Верно, когда они расстались, он в самом деле был ребенком — и потому для ее памяти и сердца сын в определенной мере навсегда останется восьмилетним мальчонкой. Большеглазым, забавным. Чуть более серьезным, чем положено в его возрасте. И бесконечно ласковым.       Но сейчас ему без малого тридцать лет.       Этой истины не меняло ни его взбалмошное поведение, ни лицо, которое Бен ненавидел. Лицо, все еще полное если не красоты, то волшебства молодости, мягкости и необъяснимого обаяния. Лицо, позволявшее все еще называть Бена Соло «мальчишкой» и «юношей» — обращения, мало уместные для тридцатилетнего. Он как бы застыл в том возрасте, в котором однажды отрекся от себя; а лицо, сохранившее невинность былого времени, скрыл за металлической маской, потому что оно служило болезненным напоминанием для зрелого мужчины, несгибаемого воина Кайло о якобы убитом им двадцатидвухлетнем юноше.       И все же, ему было почти тридцать — эти годы сын Леи прожил на свете; ни один из них, этих уже минувших лет, нельзя было отменить или стереть из его памяти.       Последние шесть лет жизни он провел на службе у диктатора, убивая и мучая людей, разговаривая с призраком умершего злодея — и все больше удаляясь от реальности. Все это могло бы погасить в нем последние искры прошлого, повергнув изначальный образ маленького Бена, священный для матери, в забвение. И если этого все же не произошло, если память о детстве и о родителях по-прежнему имела для уже взрослого Бена значение даже большее, чем он надеялся, Лее следовало радоваться хотя бы этому и не требовать большего.       Лучше всего для нее было бы сейчас попытаться понять тот мир, в котором поневоле живет ее сын. Не ломать его волю в погоне за прошлым, а помочь ему. Спасти в нем то, что еще можно спасти.       Так она рассуждала каждый вечер, оставаясь наедине сама с собой. Но днем все было совсем иначе. Она снова и снова боялась зайти к пленнику, изводя неизвестностью и себя, и его.       Минула неделя.

***

      Как-то поутру к генералу пожаловала здешний губернатор. Райла появилась в дверях апартаментов генерала, веселая и сильно надушенная, со своей неизменной улыбкой и плавностью движений; и вместе с нею к Лее, которая в то время едва успела подняться, ворвалась особая райская легкость, нежный весенний ветерок.       — Моя дорогая кузина! — госпожа Беонель расцеловала Органу. Затем отстранилась и критически оглядела лицо генерала и ее фигуру. — Как же ты ужасно изменилась за эти дни! — вынесла она вердикт. — Похудела и как будто даже постарела.       Лея кисло усмехнулась. Чем тут оправдаться? Общественные дела и беспокойство о сыне выпивали из нее силы и все больше ввергали в старушечью немощь.       — Не всем же быть молодыми целую вечность, как тебе, Райла, — парировала генерал.       — Тебе надо расслабиться, дорогуша. Обещай, что найдешь время навестить меня в резиденции. Уж тогда мы с тобой повеселимся на славу!       Взмахнув краем своей широкой, цветастой юбки, словно крылом, губернатор уселась на лавку подле окна.       — Как поживает ваш темный принц? — с улыбкой осведомилась она.       От этих слов Лея едва не подпрыгнула на месте.       Нет, «кузина» никак не могла узнать о происхождении пленного рыцаря. Она, конечно, наверняка слышала, что прежде у Леи и Хана когда-то был общий ребенок — но и только. Однако как же славно совпала с действительностью ее изящная шутка! Ведь Бен в самом деле был в некотором смысле «принцем» — сыном той, перед кем знакомые до сих пор иногда волей-неволей запинались, прерывая свою речь на полуслове, чтобы только ненароком не назвать ее «принцессой».       Лея, борясь с волнением, кивнула, как бы сообщая «все хорошо», и на этом разговор о пленнике закончился, а Райла перешла к насущной теме, которая и привела ее сюда.       — Вчера ко мне прибыл один человек, бывший сенатор. Вообрази, он, можно сказать, официально запросил политического убежища на Эспирионе. А еще хотел поскорее встретиться с тобой. Он назвался Эрудо Ро-Киинтором.       Услыхав имя давнего недруга, Органа поморщилась.       Бывший представитель сектора Хевурион в галактическом сенате Эрудо одно время принадлежал к партии центристов — как раз тогда, когда леди Синдиана, дальняя родственница Леи, раскрыла общественности правду об истинном ее отце...       Несколько лет спустя Сопротивлению стало известно, что сенатор Ро-Киинтор тайно информирует агентов Первого Ордена о действиях правительства Республики; возможно он-то и сообщил противнику, что сенат негласно потворствует «террористической деятельности» Сопротивления. Еще он активно лоббировал снижение финансирования республиканского флота.       Положение спас По Дэмерон. Он провернул одну ловкую боевую операцию — «Удар сабли». В результате данные с бортового компьютера личной яхты Ро-Киинтора «Хевурион Грейс» попали к Сопротивлению. Лее удалось доказать его двойную игру. Эрудо был удален из сената и обвинен в измене. Суд обязал его не покидать родную планету до окончания следствия.       «Что же теперь могло заставить его нарушить запрет?» — подумала генерал с долей брезгливого изумления.       — Он не сказал, что ему нужно?       — Нет, но утверждал, что дело спешное. Сейчас наш гость в отеле «Кимо» под охраной, в обществе Охара. Если угодно, я могу проводить тебя прямо сейчас. Заодно научишь меня, как быть с ним. Признаться, я побаиваюсь предоставлять убежище подобному типу без твоего одобрения.       Подумав с пару мгновений, Лея согласилась. Вряд ли эта встреча доставит ей удовольствие, однако может оказаться важной.

***

      Высокий, худощавый мужчина с заметной сединой в блеклых, пшеничного цвета волосах, с крупным горбоватым носом и слегка раскосыми карими глазами предстал перед генералом Органой в домашнем одеянии — в штанах с цветастой бахромой, едва прикрывавших щиколотки, и тонком жилете. На каждом его пальце блестело по увесистому драгоценному перстню, а на шее висела цепь с медальоном.       Увидев Ро-Киинтора, Лея критически хмыкнула. Его манера одеваться — крайне экстравагантная даже для вольных нравов Хевуриона — не первый год являлась предметом ее смущения.       — Генерал, — Эрудо приветственно кивнул. — Прошу, располагайтесь.       Он отошел на шаг и широко раскинул руки, как бы говоря, что весь простор его гостиничного номера — надо сказать, недешевого, с окном во всю стену и роскошной отделкой — целиком в ее распоряжении.       — Смею выразить надежду, что наш с вами разговор не продлится долго, — сказала Лея, пройдя внутрь.       — Поверьте, сенатор Органа, мне столь же неприятно ваше общество, как и вам — мое.       — В таком случае, изложите ваше дело без долгого вступления, чтобы я могла поскорее вас покинуть.       Эрудо предупредительно вскинул руку.       — Не так быстро, генерал. Для начала попросите этих милых вооруженных людей оставить нас наедине.       — Если вы еще не в курсе, эти милые вооруженные люди подчиняются не мне, а губернатору Эспириона. Если госпожа Беонель сочла, что вас опасно оставлять без охраны, я не имею права спорить.       Она многозначительно взглянула на стоявшего рядом Охара. Конечно, стоило ей в самом деле попросить, и секретарь Райлы не станет отказывать.       — Ах, Лея… — Ро-Киинтор снисходительно улыбнулся. — Поверьте моему слову, разговор с глазу на глаз необходим вам в той же мере, что и мне.       На миг в груди у Леи похолодело. Что если этот скользкий тип прослышал о Бене и явился сюда, чтобы ее шантажировать? Отомстить ей за свою недавнюю обиду? Возможно, Эрудо так и не разорвал связи с Первым Орденом...       Впрочем, она тут же напомнила себе, что любой, кто хоть раз слышал о рыцарях Рен, должен бы многократно подумать прежде, чем угрожать самому их магистру. Да и на какую практическую выгоду может рассчитывать бывший сенатор, отлично зная, что она, Лея, временно отошла от дел?       И все же она, порывисто развернувшись к Охару, негромко, вежливо попросила, чтобы его люди покинули комнату на время.       Пятеро крепышей в светлой форме личной охраны губернатора во главе с самим фаворитом Райлы, чеканя шаг, удалились. Их тяжелая поступь эхом разнеслась по коридору.       Как только они остались вдвоем, Эрудо вдруг изменился в лице — так, словно в одно мгновение прибавил добрый десяток лет. Он судорожно подскочил к Лее и, улыбаясь нездоровой улыбкой, иронически произнес:       — Я здесь, чтобы сообщить вам, генерал — нас обоих в ближайшее время могут убить.       Лея хмуро свела брови.       — О чем вы говорите, Ро-Киинтор? Может, расскажете толком?       — На мою жизнь покушались, — сказал он. — Пара сорвиголов в мандалорской броне — мне так и не удалось выяснить их имен — варварски подорвали мою усадьбу в пригороде столицы. Я чудом остался жив.       — Примите мои соболезнования, — произнесла Органа таким голосом, словно нарочно демонстрируя отсутствие какого-либо сочувствия. — И вы подались сюда?       — Совершенно верно. Причем, на общественном транспортнике. Взяв с собой лишь кредитные чипы и кое-какую одежду.       — Судя по тому, как вы здесь расположились, даже это — не так уж мало. Помнится, Первый Орден щедро оплатил ваши услуги.       Маленький рот Эрудо изобразил кислую усмешку.       — Я понимаю ваши чувства, генерал. Вы до сих пор не можете позабыть наших разногласий…       — Разногласий? — лицо генерала вмиг потемнело. — Значит, так вы называете травлю, которую устроили мне в сенате шесть лет назад? Если бы вы только знали, чего лишили меня тогда…       Лея всплеснула руками и на миг отвернулась.       — Но и вы не остались в долгу, не забывайте. По вашей вине я лишился места в сенате, власти, уважения. Большая часть моих счетов была арестована, а мне самому грозит приличный тюремный срок за шпионаж в пользу Первого Ордена.       — Не прибедняйтесь, — выплюнула генерал, — к тому времени, как Банковский клан по ходатайству правительства Республики арестовал ваши счета, вы уже успели перевести большую их часть в банки Первого Ордена, не так ли? А то, что осталось, судебные приставы сочли минимальными необходимыми средствами для обеспечения жизни.       — Вас не обманешь, Органа, — произнес Эрудо, заметно робея. И тут же добавил: — Впрочем, мои финансовые дела не имеют отношения к тому, ради чего я вас позвал.       Лея устало вздохнула.       — Так изложите же наконец ваше дело. Не томите! Вы говорили, что эти самые мандалорцы попытаются убить не только вас, но и меня? С какой стати им это делать?       — Видите ли, генерал, как раз накануне покушения ко мне в руки попал инфочип с очень занятной информацией, касающейся нашего нового канцлера, лорда Викрамма.       — Уж не Первый ли Орден милостиво поделился ею с вами? — ядовито поинтересовалась Лея.       Для Сноука и его присных было бы логично попытаться вбить клин между новым главой Республики и Сопротивлением. Это внесло бы беспорядок в стан врагов и обеспечило Первому Ордену преимущество.       — Нет, Органа. Инфочип отправила мне покойная сенатор Беренко, представитель сектора Чоммел. Вы должны были знать ее. Это она писала диссертацию на основе биографии вашей покойной матушки, я имею в виду Падме Амидалу Наберри.       Лея пространно кивнула, давая понять, что в самом деле знает ту, о ком идет речь.       Когда-то сенатор Органа была одержима своей истинной матерью, ее героическим образом самоотверженного политика, положившего жизнь во имя спасения Республики. Можно сказать, она поклонялась ей, ее трагическому величию, так же ревностно, как теперь Бен поклонялся памяти Вейдера. Тадл Беренко — молодая набуанка с волосами необычного красного цвета, похожими на флюгер, которая погибла на Хосниан-Прайм вместе с большей частью правительства — в свое время предоставила Лее исчерпывающую информацию о сенаторе Амидале. Она утверждала, что леди Наберри стала примером для целого поколения политиков на Набу, тем более что имперские власти не очерняли воспоминаний о ней своей пропагандой.       Впоследствии Лея отошла от глупого благоговения перед погибшей родительницей, узнав — отчасти, благодаря старым голозаписям, сохранившимся в памяти R2 — что Падме погибла вовсе не в борьбе за мир и справедливость, как было принято утверждать во времена Империи, а от руки собственного мужа, который, поддавшись влиянию Темной стороны, не сумел удержать вспышку ярости. Но не о том сейчас речь.       Упоминание о Тадл, которая при жизни пользовалась всесторонним доверием генерала, заставило Лею отнестись к словоблудию Ро-Киинтора немного серьезнее. Она спросила:       — Вы ознакомились с содержанием инфочипа?       — Разумеется, — кивнул Эрудо. — К сожалению, чип погиб вместе с моим домом на Хевурионе, но я запомнил данные, которые в нем хранились, назубок. Там, помимо всего остального, содержалась сводка записей главного компьютера правительственного космопорта на Хосниан-Прайм за последние трое суток, которые предшествовали трагедии.       Внезапно он свел голос до шепота.       — Из этих данных ясно видно, что сенатор от сектора Бормеа — то есть, нынешний Верховный канцлер Викрамм — находился в столице вплоть до самого дня взрыва. Если точнее, его корабль покинул систему Хосниан менее, чем за пару часов до того, как Первый Орден привел в действие «Старкиллер». Я обратил особое внимание на время вылета — если перевести его на единое стандартное галактическое время, выходит, что оно совпадает с тем, когда в резиденцию Сноука поступило сообщение от некоего Бала-Тика, преступного дельца из сектора Гуавиан, члена группировки «Гуавианская банда смерти». Полагаю, вы слыхали о них?       — Да, — мрачно произнесла генерал, — немного…       — Генерал Соло, ваш гражданский муж — вечная ему память! — какое-то время тесно сотрудничал с этими ребятами.       — Полагаете, это они прислали к вам охотников за головами?       Ро-Киинтор только отмахнулся.       — Я не о том, генерал. На самом деле все гораздо интереснее. Мне известно, что незадолго до взрыва системы Хосниан Бала-Тик сообщил Первому Ордену, что нашел какого-то дроида-астромеханика, который, вероятно, представлял для Сноука и его людей какую-то ценность. И нашел — представьте себе! — на борту «Тысячелетнего сокола». Затем стало известно, что судно генерала Соло приземлилось на Такодане. И тут же лорд Викрамм, казалось бы, не имеющий к этой истории никакого отношения, принимает спешное решение уехать из столицы. А еще спустя какое-то время столица перестает существовать.       — Так вот к чему вы клоните, — фыркнула Лея. — Хотите сказать, что Викрамм в сговоре с Первым Орденом? Судите других по себе?       — Поверьте, иногда Первый Орден способен делать такие предложения, от которых невозможно отказаться, — парировал хевурионец. — И не забывайте, что в годы Войн Клонов Шив Палпатин тоже состоял в сговоре с Конфедерацией независимых систем. Я не хочу запугивать вас, Лея, или призывать к чему-то. Просто считаю своим долгом предупредить, чтобы вы были осторожнее. Да вы и сами наверняка чуете опасность, оттого и сидите сейчас на этой чахлой планетке, а не в ваших личных покоях на Корусанте. И правильно делаете, скажу вам. Как показало последнее голосование в сенате, далеко не все члены правительства готовы присвоить Викрамму статус командующего армией. Не удивлюсь, если канцлер обвинит в своем провале оппозицию и, наверное, будет отчасти прав. А ведь популисты давно признали вас своим негласным лидером.       — И что же с того?       Генерал почувствовала рябь в подушечках пальцев.       — Скажите, канцлер или кто-то из его приближенных связывался с вами? Просил лично прибыть на Корусант?       Лее пришлось признать:       — Да, связывался. Неоднократно. И говорили со мной в довольно грубой форме.       Эрудо с довольным видом — «в яблочко!» — хлопнул в ладоши.       — Разумеется, разумеется. Ведь на Корусанте вы будете у него, словно на ладони. И при случае от вас не составит труда избавиться. — Он сделал пару шагов назад и оглядел Лею каким-то оценивающим взглядом. — Не нужно находиться в сенате, генерал, чтобы знать: вы с вашей безупречной репутацией и идеалистическими порывами сейчас для Викрамма — как кость в горле. Сопротивление считает вас живым символом борьбы за свободу, чистым и совершенным. Не будь вас, канцлер сумел бы подмять Сопротивление под себя, назначив главой войск свое подставное лицо.       — И что же вы хотите предложить мне?       — Для начала — не покидать Эспириона. Это крохотная планета, которой руководит ваша родня. Уж здесь-то появление грозных мандалорских парней не останется незамеченным.       — Сидеть сложа руки в ожидании, когда наемные убийцы доберутся до нас? — Лея покачала головой с самым твердым видом. Нет, такое не по ней.       Если подозрения Ро-Киинтора справедливы, ей тем более необходимо скорее лететь в столицу, чтобы предупредить своих сторонников в правительстве и в Сопротивлении. Ведь не исключено, что канцлер, не добравшись до нее самой, откроет тайную охоту на них. К тому же, Лея своими действиями поставила под удар юную леди Антиллес, которая сейчас отдувается за нее в сенате.       Но как же Бен? Страшно подумать, что он может натворить в своем невменяемом состоянии, если его мать, чувствительная к Силе — единственная, кто способен хоть как-то сдержать его, покинула планету.       Эрудо, разгадав смысл ее движения, невесело заметил:       — Опять этот тупой идеализм Скайуокеров, Лея. Как же вы с ним скучны и ограниченны! Вы в самом деле так сильно хотите быть похожей на леди Наберри? О да, сенатор Амидала была, без сомнения, самым непорочным из всех созданий в галактике, истинный символ мужества и жертвенности! Вот только один грех она все же себе позволила — вскружила голову парнишке из ордена джедаев и выскочила за него замуж, никого не поставив в известность. Это ведь она погубила Вейдера, не правда ли? Из-за нее, из-за своей дражайшей супруги ваш батюшка поддался уговорам Палпатина и в результате сделался его личной машиной для убийства. Воистину, драма, достойная поэтического слога!       — Заткнитесь, Ро-Киинтор! — огрызнулась Лея. — История моей семьи никоим образом не касалась вас шесть лет назад. И сейчас не касается.       Слушая его издевательские речи, Лея впервые за последние годы подумала, что, быть может, ее давнее решение отослать сына на Явин, подальше от политической грязи, не было таким уж ошибочным. Кто знает, как сказалась бы на Бене — больном, несдержанном и, к тому же, чувствительном к Силе мальчике — та среда, та грязь, в которой ему поневоле пришлось бы существовать, останься он с родителями?       Могла ли Органа представить, что истории любви ее родителей — истории, в одной одухотворенной трагичности которой присутствовало нечто сакральное — с годами не раз коснутся чьи-нибудь мерзкие языки?       — Я бы на вашем месте отправил на Корусант кого-нибудь из своих людей. Ведь есть же те, кому вы можете доверять, и о ком не будут знать канцлер и его окружение? Пусть ваше доверенное лицо попытается осторожно разузнать все обстоятельства этого дела и при необходимости вывести Викрамма на чистую воду.       — А вы, я вижу, все продумали, — хмыкнула генерал.       — Поневоле, Лея, поневоле. Мы с вами оказались в одной лодке, и нам обоим придется приложить усилия, чтобы остаться на плаву.       — Одного не понимаю, — призналась Лея, — почему Тадл отослала инфочип именно вам?       Учитывая репутацию Ро-Киинтора, изрядно подпорченную данными с «Хевурион Грейс», такое решение леди Беренко казалось поистине удивительным.       — Все просто, — сказал Эрудо, — она знала, что я давно приглядывался к Викрамму. Ведь было очевидно, что тот метит на самый верх. Такие люди весьма опасны.       — То есть вы продолжали шпионить за членами сената? Ведь Викрамм наверняка не был единственным, за кем вы следили?       — Разумеется, не был. Однако он привлек мое внимание еще в то время, когда меня не успели изгнать.       — И Тадл помогала вам?       Хевурионец отвечал загадочной улыбкой.       — Скажем так, я помогал ей той информацией, которой располагаю. А она помогала мне.       — И вы полагаете, что я смогу доверять вам после всего, что мы с вами сделали друг другу?       — Нет, конечно, я так не думаю. Хотя мне все же хотелось бы просить вас замолвить за меня словечко перед вашей экстравагантной родственницей. Иначе подозреваю, что губернатор сочтет меня опасным и отправит в тюрьму.       — Вам бы это не помешало, — горько ответствовала генерал, уже снимая, однако, с пояса комлинк.       Когда в переговорном устройстве зазвучал благозвучный голос Райлы, Лея наигранно милым тоном проговорила:       — Дорогая кузина, я побеседовала с твоим гостем и готова подтвердить, что тебе стоит позволить ему остаться на Эспирионе, — она бросила мимолетный, полный раздражения взгляд на бывшего сенатора. — Более того, я бы посоветовала уделить ему достаточно внимания, уж кто-кто, а он этого заслуживает.       Госпожа Беонель игриво хихикнула.       — Я не сомневалась, кузина, что ты рассудишь именно так. Будь уверена, мои ребята не позволят ему скучать в одиночестве.       На этом связь прервалась.       Лея с нехорошей улыбкой припечатала:       — Можете возблагодарить свою удачу, Ро-Киинтор. Но имейте в виду, один намек, что вы доложили или собираетесь доложить Первому Ордену, где я нахожусь — и я лично прострелю вам голову. Без суда и следствия. Запомните.       — А вы всегда умели угрожать, — саркастически заметил Эрудо.       — На сей раз мне стоит поверить. Уж в этом не сомневайтесь.       ... Когда генерал вышла из отеля и уже готова была сесть в свой лэндспидер, она вдруг замерла на миг, склонив голову немного вбок и как бы прислушиваясь. Ее глаза заблестели.       В ее голове раздался вдруг голос, который она никак не чаяла услышать. Но который был для нее самым дорогим. Этот голос звучал слабо, будто бы неохотно. Его обладатель, взывая к Лее, казалось, наступал на горло собственной гордости.       И все-таки он взывал к ней. Взывал по собственной воле.       От одной этой мысли голова у нее закружилась так что пожилая женщина едва сумела расслышать саму суть неожиданного послания.       «Генерал, — говорил голос Бена, — свяжитесь с «Тысячелетним соколом» как можно скорее…»