Исправляя ошибки

      Бен сидел за противоположным концом стола, наблюдая — надо сказать, не без некоторой брезгливости, — как его гостья поглощает запасы провизии. В ее торопливом движении челюстей, в твердом стремлении как можно скорее опустошить пластиковую тарелку дочиста, едва не вылизав, как нельзя более наглядно проявилась горькая доля этого несчастного существа, к которому юноша, как бы он не открещивался от этого, испытывал искреннее сострадание.       Пока девочка ела, Бен не тревожил ее. Даже более того, он сам почему-то стеснялся разделить ужин с нею, предпочитая лишь наблюдать за сидевшей прямо перед ним восьмилетней обжорой.       Бен вновь и вновь спрашивал себя, для чего он позвал сюда девочку? С каких пор он вдруг стал таким сердобольным, что готов угощать ужином любую подвернувшуюся шваль?       Ответа у него не находилось. Да и так ли уж он нуждался в ответе?..       Девочка продолжала есть.       Когда R2 заметил незнакомое человеческое создание на борту вверенного его заботам корабля, то сунулся было в кухонный отсек, чтобы поподробнее разузнать, кто такая эта маленькая пришелица. Однако Бен движением руки преградил ему дорогу, выставив невидимый заслон, чтобы назойливый дроид своим бинарным попискиванием не побеспокоил девочку.       А та все ела, ничего не замечая вокруг.       Когда она закончила, Бен протянул ей термофлягу, вновь наполненную водой по самое горло.       — Спасибо, — пробормотала девочка с полным еще ртом, отчего это слово прозвучало как «шпы-и-бо».       Юноша прикрыл губы ладонью, чтобы она не заметила его невольную улыбку.       — Твои родители не будут тебя искать? — спросил он, пока девочка, запрокинув голову, отчаянно пила. — Разве они бы одобрили, что ты поднялась с незнакомым человеком на борт чужого звездолета?       — Мои родители далеко, — отозвалась малолетняя мусорщица, утирая мокрый рот тыльной стороной ладони.       — Но разве они не должны вернуться к сумеркам? Ведь ночью в пустыне холодно и опасно.       Разумеется, парень рассудил, что родители девочки, как и большинство сборщиков утиля, потрошат скелеты старых кораблей, пока их дитя трудится в лавке.       Только когда девочка вдруг опустила глаза, Бен к своему стыду понял, что ляпнул что-то не то. На детском лице, как-то странно поблекшем, промелькнула истинно взрослая, такая изумительно знакомая юному Соло тоска.       — Они не в пустыне, — сказала девочка, угрюмо покачав головой.       — А где же?       — Далеко…       Ее взгляд устремился к иллюминатору за широкой спиной Бена.       В это время солнце успело опуститься к горизонту. Еще час или около того — и звездный узор начнет несмело прорезываться сквозь сумерки.       — Хочешь сказать, что ты — сирота? — спросил Бен. На душе у него почему-то сделалось невыразимо уныло.       — Нет! — девочка возмущенно завертела головой. — Сироты — это те, чьи родители умерли. А мои живы. Просто улетели отсюда давным-давно. Но когда-нибудь они обязательно вернутся за мной, я это знаю. Я даже отмечаю на стене в своем доме, сколько дней уже нахожусь на Джакку.       — Так ты родилась не здесь?       — Нет.       — А где?       — Я не помню, — девочка немного виновато пожала худыми плечиками. — Никто ведь не помнит, как родился.       — То есть, ты не знаешь, откуда ты родом?       Девочка опустила голову и снова принялась вертеть ею, словно какой-нибудь деревянный болванчик.       Неведомое доселе ощущение пронзило сердце Бена. Молодой человек внезапно смекнул, что привлекло его в этой мусорщице. Осознание простой истины было похоже на яркий столп солнечного света, прорвавший тучу: какое-то непостижимое сходство существовало между ними — обжигающее душу одиночество.       Он тоже опустил голову и, не глядя на собеседницу, глухо произнес:       — Если тебе угодно знать, мои родители тоже меня бросили.       — Правда? — даже не поднимая взгляда, Бен был уверен, что девочка во все глаза уставилась на него.       — Правда, — он вновь взглянул на нее. — Мне тогда было столько же лет, сколько сейчас тебе.       С этими словами юноша дернулся из-за стола.       Бен решительно давил в себе полные обиды мысли о том, что за минувшие годы отец и мать превратились в далекие образы почти чужих для него людей — простых торговца и сенатора. Лею Органу ему куда чаще случалось видеть на голоэкране, в выпусках новостей, чем в личных сообщениях; вживую они не виделись ни разу с момента разлуки. А отец… тот и вовсе не подавал о себе вестей.       Однако падаван не желал, чтобы Скайуокер вновь почувствовал в нем гнев или скорбь и принялся читать лекции о тайной угрозе такого рода чувств. «Тьма пробирается в сердце незаметно, но быстро порабощает его, — говаривал Люк. — Даже короткая вспышка ярости может дорого обойтись». И похоже, что говорил он со знанием дела.       Магистр никогда не рассказывал об этом, однако чутье подсказывало Бену, что его учитель некогда сам подвергся мучительному искушению. Очевидно, поэтому тот и бережет своих учеников — не только племянника, но и других воспитанников Академии — от внешней суеты, от всего, что могло бы помутить их разум. И не приветствует любые их связи с внешним миром.       Девочка тоже поднялась.       — Не грусти, — попросила она почти жалобно.       — Мне вовсе не грустно, — сказал Бен и, приблизившись к девочке, опустился на корточки подле нее.       Ему пришлось это сделать, чтобы говорить с нею как бы на равных, учитывая впечатляющий рост Бена и малый даже для восьмилетнего возраста рост его новой знакомой. Но именно это в общем-то простое и будничное действие разбило между ними последнюю стену. Принц, державшийся с благородным высокомерием перед равными, перед такими же будущими джедаями, как и он сам, снизошел до обычной девочки, не чувствительной к Силе оборванки из нищенского пустынного поселения. Он спустился вниз, к ней, как бы завершив тем самым какой-то неясный ритуал знакомства и взаимной доверительности.       Когда он снова поглядел ей в лицо, то первая мысль, которая у него возникла: «А ведь она и вправду очень симпатичный ребенок! А если бы она жила не здесь, а в приличном обществе, в нормальной семье, то была бы и вовсе красивым ребенком».       Сам Бен не был красив ни в детстве, ни теперь. В его образе всегда было слишком много резких линий. Пожалуй, его можно было назвать миловидным — но не более. Однако сейчас ему хотелось думать, что если бы родители подарили ему младшую сестру, она обязательно была бы такой же симпатичной, как эта маленькая незнакомка с Джакку.       В довершении он сделал нечто не совсем обычное, но в то же время знаковое — его пальцы коснулись жиденьких, нечесаных и, похоже, давно не мытых волос девочки, и ухватившись за одну прядь, какое-то время держались за нее. Словно за спасательный канат. И сама девочка, по-видимому, не найдя ничего предосудительного или неестественного в его жесте, тоже коснулась растрепанных черных кудрей — кудрей Амидалы — на его голове.       Они стояли так несколько мгновений, не переставая смотреть друг другу в глаза и улыбаться от счастья возникшей дружбы — взрослый юноша и маленькая девочка; сын сенатора и одна из бесчисленных пустынных крыс, побирающихся на костях.       Можно смело утверждать, что, не окажись они оба теми, кем они являлись, этой дружбы попросту не случилось бы. Разве привлек бы внимание девочки такой же оборванец, как она сама? Нет. По крайней мере, не таким удивительным образом. И разве Бен открыл бы свое сердце — а именно это он и сделал, хоть и со скрипом — неизвестному маленькому существу, не испытав укола сострадания?       Кажется, девочка тоже ощутила их мистическое сходство. По крайней мере, Бен готов был поклясться, что в ее сознании, на самой поверхности — так что ему на сей раз не пришлось воровски пробираться в глубины чужого разума — возникла мысль, что она пришла сюда не случайно; что ее привела, быть может, какая-то высшая воля.       Несчастье способно творить чудеса — и теперь между детьми, не имеющими, казалось бы, ничего общего, происходило настоящее, неоспоримое чудо.       Наконец юноша предложил:       — Пойдем со мной, я покажу тебе кое-что.       Восторженный блеск нежных карих глаз послужил ему ответом.       Он снова взял девочку за руку. И отвел ее в кабину пилотов, усадив за панель управления.       Маленькая мусорщица принялась изучать рычаги и тумблеры. Назначение одних устройств она угадывала сама, а когда затруднялась, то смотрела на юношу вопросительным взглядом и расспрашивала, для чего нужно то-то и то-то. Она допытывалась о свойствах гиперпривода, о том, сколько времени требуется «Сабле», чтобы перейти в гиперпространство, о тяге основного и резервного двигателей, о турболазерных установках...       Бен с веселым видом рассказывал обо всем, что ее интересовало, причем, рассказывал с такой неподдельной гордостью, словно это не магистр Скайуокер, а он сам, Бен Соло, собрал этот корабль собственноручно.       Похоже, девочка и вправду неплохо разбиралась в технике. Впрочем, учитывая род ее занятия, тут не было ничего удивительного. Ее умение — не просто детская увлеченность; чаще всего, именно оно позволяло ей не засыпать голодной.       Бен занял место первого пилота; девочка — второго. Хотя второй пилот на «Сабле» чаще всего не требовался, и кресло напротив командирского обычно предназначалось кому-нибудь из пассажиров, предпочитающих наблюдать за полетом из первого ряда.       Для себя юноша отметил, что в повадках девочки определенно было что-то от Скайуокеров. По меньшей мере, такая фанатичная любовь к полетам и к извечному копанию в деталях кораблей.       Когда Бен ненадолго выбежал из кабины, чтобы заварить каф, R2 опять решил было проявить любопытство. Однако молодой хозяин вновь остановил его. Бену не хотелось разрушать такую очаровательную иллюзию, словно они с девочкой находятся на корабле только вдвоем — это могло бы положить конец их забавному, глупому ребячеству.       Трудно сказать, как дроид расценил его жест, но спорить и препятствовать не стал.       Он предпочел удалиться в хвостовую часть корабля, где располагалось управление основными камерами наблюдения, и, подключившись к системе, беспрепятственно следить за действиями Бена и его гостьи с расстояния. Юноша не знал об этом. Впрочем, ему было все равно.       Когда им наскучило развлекаться у главной консоли, дети отыскали себе другое, не менее увлекательное занятие — они стали говорить о кладбище кораблей. О том зловещем и скорбном месте, которое было основой промысла для местных жителей.       Невероятно, как много могут значить для восьмилетнего ребенка простые железные обломки! Застывшие в вечности громады, памятники великой битве — для девочки это был настоящий мир. Живой, способный говорить и рассказывать истории таинственным языком безмолвия и статичности.       Она росла на руинах; это была ее родная среда. Нередко в зной или во время бури она пряталась внутри какого-нибудь погибшего звездолета; она, как и другие мусорщики, копалась в механических отсеках павших гигантов, и порой ей даже случалось отыскать что-нибудь действительно ценное. Наконец, она жила внутри старого транспортного вездехода типа АТ-АТ.       Конечно, девочка гадала, кем были люди, управлявшие такими удивительными военными конструкциями; и тогда перед ее глазами оживала давняя трагедия, одинаково величественная и ужасная. Волшебство детского воображения рисовало картины прошлого — такие восхитительно реалистичные, хотя по большей части не имеющие отношения к действительности. Она представляла себе красивых и героических офицеров, ведомых голосом долга, готовых биться до последнего вздоха за то, что они считают правым делом. Людей, на исходе сил борющихся с неотвратимым. И тогда развалины становились уже не развалинами, а сверхсовременной военной техникой, блестящими новизной и силой кораблями — последней надеждой задыхающегося строя.       По существу же девочка знала лишь то, что много лет назад — задолго до ее рождения — на орбите планеты произошла масштабная битва, положившая конец Галактической Империи. Эти азы знаний не единожды доносились до нее вместе с обрывками разговоров. Остальное ей приходилось додумывать самостоятельно.       О своих фантазиях она теперь без стеснения рассказывала Бену, уверенная, что он поймет ее. Одиночество нередко находит спасение в воображении. Должно быть, этот парень тоже часто представляет себе что-нибудь замечательное, героическое и далекое.       Она рассказывала увлеченно и весело, попивая каф — это была уже вторая кружка — и жадно похрустывая печеньем.       Бен включил свой датапад и открыл электронный справочник. Ему захотелось сравнить описание девочки с теми сведениями о технике, задействованной в битве при Джакку, которая имелась в общем доступе.       Когда он нашел то, что искал, и показал ей несколько картинок, прошлое соединилось с настоящим самым немыслимым и фантастическим образом. Как если бы девочка сумела вдруг перенестись на двадцать лет назад и увидеть произошедшее своими глазами. Впервые тайна погибших звездолетов открылась ей так живо и полноценно. Торчащие из песка железные скелеты обретали жизнь на этих картинках. Девочка узнавала их, и ее восторгу не было предела. Раз за разом она тыкала пальчиком в экран датапада, говоря: «Я знаю этот корабль. Он лежит там-то и там-то…» А иногда прибавляла: «В нем я нашла то-то и то-то, тогда Ункар Платт заплатил мне по целому пайку за каждую деталь!»       Юноша с довольным видом зачитывал названия звездолетов и бронетехники. Живой отклик ее души забавлял и восхищал его.       Ее собственный дом — типовой шагоход АТ-АТ — Бен назвал «Адской гончией-2», который вследствие последней передислокации сил Империи был приписан к звездному разрушителю типа «Имперский» — «Дознаватель». Обломки же «Дознавателя» обнаружились чуть дальше в направлении востока, в самом сердце Гоазоанской пустоши.       Другой звездный разрушитель, известный девочке, назывался «Инфликтор». Ее новый знакомый рассказал о том, как женщина-капитан по имени Сиена Ри намеренно разбила корабль о поверхность планеты, чтобы только он — вместе с нею — не достался врагам.       Она была молода, хороша собой, к тому же, талантливая летчица. И все же, она предпочла смерть. «Почему?» — спросила девочка. Бен в ответ пожал плечами: «Потому что гибель Империи была для таких, как она, концом всего. Такую катастрофу в своих умах и сердцах не пережили многие. Без Империи для них не существовало ни настоящего, ни будущего».       Впрочем, Бен быстро успокоил собеседницу: Сиена Ри не погибла. Она предстала перед трибуналом, и сейчас отбывает срок в галактической тюрьме.       На какое-то время девочка умолкла — ей сделалось невероятно грустно. Именно такое чувство отчаянной безысходности, отсутствия твердой опоры под ногами, накрывало ее всякий раз при посещении развалин, в особенности самых крупных. Глубокая и искренняя вера в то, что является, по сути, пустым — это трагедия такая горькая и очевидная, что даже сердце ребенка способно почувствовать ее сквозь годы.       — А вот этот исполин? — спросила она, указав на россыпь крохотных изображений на экране.       Бен увеличил одну из картинок — несколько широких округлых турбин, принадлежавших звездному суперразрушителю типа «Палач».       — Этот корабль — самый крупный из всех, — констатировала девочка.       — Верно, — ухмыльнулся парень. — Судя по информации в справочнике, там смело можно разместить около девяти-десяти таких городков, как ваша застава.       — А как он называется?       — «Разоритель». Он был флагманом имперских войск. Пилоты Новой Республики окружили его и разбили дефлекторный купол, а потом подвергли шквальной атаке. В результате «Разоритель» рухнул на поверхность планеты, похоронив под собой почти девять сотен человек, включая основное командование.       Это событие стало поворотным; именно оно решило исход сражения. Бен не сказал этого, но это было очевидно.       Пока дети беседовали, на пустырь позади главных ворот заставы Ниима, где расположилась «Сабля», окончательно опустилась ночь, рассыпавшая по небу светила — звездную картину Западного Предела.       Девочка поежилась — и Бен торопливо набросил ей на плечи легкое одеяло. Она смутилась и сказала, что по ночам ей всегда холодно.       Бен вышел за очередной порцией кафа и печенья. Заодно отыскал R2 и велел ему немного повысить температуру в носовой части.       Когда он возвратился, его гостья уже спала, обняв собственные колени. Ее хрупкое тельце полностью поместилось в кресле, и только ступни немного свисали. Голову девочка опустила на подлокотник, обшитый мягкой кожей набуанского шаака.       По местному времени было уже два часа ночи, а общегалактическое едва пересекло отметку в полночь. Странно, что Бен заранее не подумал об этом расхождении.       Несколько минут юноша просто наблюдал картину мирного детского сна. И вдруг улыбнулся. Теперь, оставшись один на один с собой, он мог спокойно обдумать события этого вечера.       Жаль все же, что девочка не чувствительна к Силе, иначе можно было бы убедить магистра Скайуокера взять ее с собой на Явин. Вероятно, она сама была бы только рада такому положению дел?       Несколько раз в разговоре она упоминала, что все еще надеется дождаться возвращения родителей. Но ведь это — не более чем самообман. Маленькая мусорщица живет иллюзией, которая помогает ей не сойти с ума.       Не позволить единственной, самой горячей и искренней своей мечте погибнуть от жестокости истины, казалось бы, очевидной и неоспоримой — это мудрость, на которую способен поистине только ребенок.       Как все-таки жалко, что она не из числа одаренных!       Впрочем, у нее был собственный неповторимый дар — куда ценнее и прекраснее дара Силы. Сама того не ведая, эта девочка отчаянно боролась за свою душу. С самой собой. С болью и голодом, с постоянной обидой, с мучительным чувством одиночества.       «Как у нее это вышло? — спросил себя Бен. — Как она сумела выжить?» Среди грязи и ужаса этого сурового пустынного мира — одна, без родных и друзей. Почему она не обозлилась на целый свет после того, как родные жестоко ее предали? Как ей удалось сохранить Свет в душе, веру в человеческую доброту? Ведь иначе она не решилась бы пойти с незнакомцем на его территорию.       Без этой веры жизнь не стоит ничего.       Удивительная загадка, которую юноше хотелось бы разгадать всей душой, хотя каким-то краем сознания он понимал, что это не так-то просто. А то и вовсе невозможно.

***

      Этот корабль просто великолепен!       Именно его красивый и необычный вид побудил девочку после некоторых раздумий все-таки приблизиться на свой страх и риск. И, разумеется, надежда заполучить какие-нибудь ценности, вроде ненужных запчастей — без этого не могло обойтись. Как бы то ни было, девочка жила среди стервятников, питающихся падалью. Технический мусор был ее хлебом.       Однако подойдя ближе и увидев боевой танец молодого джедая — ко всему прочему, того самого юноши, который только что на ее глазах накормил обездоленных, хотя самой девочке от его подачки не досталось ничего, — она была поражена и практически позабыла о своих целях.       Изнутри «Сабля» показалась ей не просто звездолетом, пусть и отменно прекрасным, а как бы королевским дворцом: обстановка, качество материалов, сверхпрочный транспаристил... такого девочка не видела еще ни разу в жизни! А сам юноша... он сделался в ее воображении настоящим принцем. Добрый, обходительный, с хорошими манерами — не чета здешней швали. Для себя девочка решила, что так и будет его называть. Она не видела в нем недостатков — только достоинства. Приезжий молодой человек, о котором она не знала ровным счетом ничего, неожиданно стал ее другом.       Может быть, она чуть-чуть влюбилась?       При таком малом сроке их знакомства трудно судить. Кроме того, девочка была еще в таком возрасте, когда влюбленность не отличается от братско-сестринских чувств. И все же, определенный налет влюбленности — восхищения и головокружительного восторга, — присутствовал в ее душе, что и пугало девочку, и завораживало.       Мало кого она подпускала к себе настолько близко. Хотя каждого хоть сколько-нибудь доброго к ней человека старалась запомнить. Даже заносила в свой личный дневник его имя, а иногда — рисовала его, как умела.       Имени нового товарища она так и не узнала; в силу каких-то неведомых обстоятельств они оба позабыли о такой, вроде бы, естественной мелочи — назвать себя. Позже девочка решила, что так даже лучше. За отсутствием имени у нее было полное право величать его, как ей вздумается. В ее представлении он остался «принцем».       Наутро, проснувшись, она вдруг почувствовала стыд, природа которого едва ли отвечала возрасту восьми лет, а потому девочка так и не смогла понять, откуда в ее груди взялся этот пожар. Необъяснимая мудрость ребенка подсказывала ей, что шутка судьбы зашла слишком далеко. Что нужно остановиться теперь, пока еще милая и прекрасная сказка не растеряла своего очарования.       Она была несчастна. А любое несчастье ищет укрытия в стабильности. Пусть будет худо — лишь бы без потрясений. Для ребенка, который видел в жизни так мало доброты и тепла, что готов был запомнить каждого, кто хоть раз улыбнется ему на улице, произошедшее вчерашним вечером было, словно вспышка. Которая как бы ослепила маленькую мусорщицу. Такая внезапная, сильная и светлая привязанность сама по себе означала для девочки потрясение, способное перевернуть с ног на голову весь ее собственный, уже состоявшийся крохотный мирок — а ведь только в нем она и чувствовала себя по-настоящему в безопасности.       Встретив ее, «принц» спросил, хочет ли она завтракать.       Девочка, должно быть, хотела есть всегда. Она привыкла голодать настолько, что отказываться от хорошего завтрака было в ее представлении немыслимым, возмутительным расточительством. И все-таки она покачала головой.       Юноша не стал спорить или уговаривать ее остаться. Кажется, он понимал ее чувства едва ли не лучше, чем она сама.       Он отдал ей небольшую коробку с какими-то механизмами, сказав:       — Продашь их — сможешь хорошо заработать.       Девочка открыла коробку, внимательно поглядела на «подарки» — и молча возвратила обратно.       Ей следовало знать, когда остановиться. И без того она уже получила куда больше, чем рассчитывала. Кроме того, продать эти вещи она все равно не смогла бы. Значит, рано или поздно их бы у нее украли. Таков закон этого поселения: «что не кормит тебя — то тебе не нужно».       Девочка попросила выпустить ее.       — Мне пора, — просто сообщила она, потупив взгляд своих выразительных и нежных глаз.       В этот момент восьмилетнее дитя ощутило горечь разлуки во всей полноте. Но также она чувствовала, что, если задержится еще, расстаться им будет гораздо труднее.       Они вместе покинули корабль. Юноша проводил ее до границы энергетической защиты — до того предела, где оканчивались его владения.       — Прости меня, — вдруг сказала она, глядя ему в лицо.       Другой спросил бы: «За что?» Но только не он.       «Принц» удивился и ни о чем ее не спрашивал. Вероятно, его мысли соответствовали ее мыслям. Он знал, что они отравили друг друга бесплодной надеждой — на то, что окружающий мир не так плох и враждебен, не так тускл и отвратителен, как казалось обоим еще недавно. И теперь, если они не остановятся, то все вокруг грозит страшно, бесповоротно измениться.       Юноша ободряюще кивнул. На его губах замерцала слабая улыбка.       — И ты меня прости…       Похоже, он клял себя, на чем свет стоит. За то, что поманил ее — а теперь должен отпустить. Словно какого-нибудь зверька, которого люди подобрали на улице, принесли в дом и накормили, но оставить у себя насовсем, увы, не могут.       ... С тех пор прошли годы — целый десяток лет. Девочка часто вспоминала своего знакомого, но только как безымянного принца из собственной детской сказки, которого она, вероятнее всего, сама себе придумала. Возможно, ей было даже проще свыкнуться с тем, что пережитое некогда приключение — это только плод ее фантазии: и изумительный корабль, и молодой человек на его борту — человек, который обошелся с нею так, как до него еще никто не обходился.       В ее жизни встречались и другие добрые люди. Например, старая Марша, которая и пристроила девочку на работу к Ункару Платту. Или прохвостка Деви. Но все это — совсем другое. Реальность этих людей не вызывала сомнений. Девочка видела их в лавке изо дня в день. Они — из местных, с такими же обожженными пустыней чахоточными лицами, что и у большинства обитателей Ниима. В них не было ничего необычного.       Иногда человеку проще убедить себя, что он всего-навсего видел причудливый сон, чем поверить в невозможное.       Каждый раз с той поры, как она провела ночь на «Нефритовой сабле», девочка спрашивала себя: было ли это взаправду?       День за днем суровая реальность все больше перевешивала — и так до тех пор, пока девочка окончательно не уверилась, что случившееся с нею — не более, чем вымысел. Она не узнала имени своего неожиданного друга и не сохранила никакого доказательства, что «Сабля» в самом деле существовала. Теперь она готова была проклясть саму себя за то, что побоялась принять коробку с деталями, ведь этот подарок мог бы разрешить ее сомнения. Но она этого не сделала — и вероятнее всего, интуитивно, чтобы не разрушать иллюзию сна.       Еще одна причина, по которой того юноши попросту не могло существовать: ведь он был учеником джедая. А джедаев в галактике уже давно никто не видел.       Подрастая, девочка, разумеется, узнала о Люке Скайуокере. Однако большинство обывателей были уверены, что это не более чем легенда, передаваемая заезжими контрабандистами и пиратами: последний джедай, способный возродить древний орден.       Девочка тоже стала думать, что времена джедаев давно прошли. Так полагало ее общество — и так полагала она сама.       Она так и не упомянула об удивительном знакомстве ни в своих записях, ни в одном из разговоров — «принц» превратился лишь в призрачное воспоминание. От прежнего озарения счастья, которое они оба когда-то испытали, остался только легкий налет. Доброе, прекрасное сновидение постепенно выветрилось из ее памяти.       Потом она вовсе бросила вести дневник.       Однажды в ее жизнь вторгся забавный, шустрый и веселый BB-8. А затем и Финн. И Хан Соло — желанный отец, дарованый судьбой и отнятый злой волей практически тотчас. И По Дэмерон. Настоящие друзья из плоти и крови. Верные, преданные.       Она узнала, что джедаи — это вовсе не выдумка, и что Люк Скайуокер существует на самом деле. Еще ей стало известно, что с некоторыми джедаями лучше не встречаться.       Но вот, она на борту звездного крейсера Первого Ордена «Хищник», который только пару часов назад вышел на орбиту неизвестной планеты, названия и местоположения которой окружающие опасались называть даже в мыслях. Очевидно, они были знакомы с Кайло Реном, и понимали, что рядом с одаренными твои мысли вовсе не являются надежным укромным уголком.       Генерал Хакс ожидал вестей от Верховного лидера. Пленница готова была поклясться, что чувствует, как дрожат его губы от напряжения и как Хакс то и дело утирает взмокший лоб краем платка.       Ее освободили из заточения внутри золотистого энергетического луча и, сковав руки за спиной, оставили одну.       Она слышала звуки R2, который все это время находился в одной с нею камере. С вмонтированным удерживающим чипом — словно посаженный на цепь. Дроид напоминал о своем присутствии, видимо, для того, чтобы поддержать ее, и Рей, улыбаясь, наклонилась к его куполообразной голове, нечаянно касаясь лбом каких-то кнопок. В этот момент, как ни удивительно, она не испытывала страха. Дух Скайуокера был с нею — он обещал, что не покинет ее.       В силу неведомых обстоятельств голографический проектор R2 вдруг ожил — и началась странная карусель, сплошная мешанина из старых записей.       Большинства людей, запечатленных в памяти этого дроида, Рей ни разу не видела. Хотя одна расплывчатая картинка — молодая женщина в белом одеянии — заставила девушку подумать о генерале Органе — в то время, когда та сама была в ее возрасте.       Синеватый луч голопроектора продолжал мелькать. Изображения чередовались в хаотичном порядке. Пока не проскользнуло одно, которое заставило девушку невольно задержать дыхание.       Человеческие чувства, особенно самые сильные, часто сравнивают с цунами, с неистовой волной, способной накрыть в одно мгновение. Именно такая разрушительная стихия властвовала сейчас в душе у Рей.       — Стой! Покажи еще раз! — едва не закричала она, почти готовая растерзать глупого астромеханика за то, что он показал ей все это только теперь.       Дроид мгновенно повиновался.       И вновь, двое детей, или почти детей, сидят в креслах в пилотской рубке, они переговариваются между собой и веселятся, попивая что-то горячее, дымящееся из широких кружек и передавая друг другу датапад.       В одном из этих детей — в худенькой девочке — Рей узнала себя саму. Более того, ей определенно была знакома долговязая фигура рядом. Да, это «принц» — образ, отложившийся в подсознании, мгновенно поднялся на поверхность. Но там, на поверхности, он вызвал только ужас и отвращение, соединившись с другим, с ненавистным образом.       Теперь Рей горячо просила R2: «Убери! Убери это немедленно!»       Изображение исчезло.       Девушка стиснула кулаки. Проклятье! Кайло Рен предательски пробрался в одно из самых душевных и глубинных ее воспоминаний, безнадежно его испортив.       Как она не узнала его с самого начала? Неужели ее детское приключение настолько забылось? Или все дело в нем — служение Тьме настолько преобразило его за минувшие годы, что не осталось ничего от парнишки, с которым она некогда свела знакомство? Ни одно его движение, ни одно слово не заставило ее вспомнить о «принце», хотя внешне, как оказалось, он изменился совсем немного.       Обыкновенное лицо, каких немало на улицах Ниима. И необъяснимая страсть в бархатных глазах.       «Твоего сына больше нет… я уничтожил его».       Уничтожил самого себя — вероятно, в этих словах даже больше истины, чем она полагала.       Ее ноги подкосились. Рей медленно сползла по стене вниз, на пол, и прикрыла глаза. Ее губы вновь и вновь повторяли одно и то же — слова, которые ранее произнес Кайло, и которые запомнились ей больше всего из того, что он говорил:       — Это... ты...