Burning Up

Дэвид прав. У Адама с Тони что-то не так. И как бы Хелен не хотела сделать вид, что это не ее дело, и надеяться, что все наладится само собой, она начинает замечать тревожные звоночки. И ей хочется убить обоих, настолько, они, черт возьми, несчастны. Тем не менее, зайдя на кухню в семь утра в четверг и увидев Адама с кружкой остывшего кофе в руках, с синяками под глазами и гнездом на голове, Хелен решает, что сейчас или никогда. Очевидно, что эти придурки не смогут разобраться самостоятельно. Она замечает печально опущенные плечи шефа, добавляя их к остальным наблюдениям: внезапная фобия кухни у Беларди, ужасающе безэмоциональный Джонс во время работы, то, как Тони буквально разваливался во время госпитализации Адама, а еще все эти прикосновения и омерзительно липкие взгляды, которые как ей казалось, она ненавидела, вдруг исчезли. Напрашивался только один вывод. — Какого хрена ты бросил Тони? Адам, вздрагивает, но виной этому может быть, как и содержание вопроса, так и ее голос, нарушивший утреннюю тишину. — Серьезно. Я знаю, что ты идиот, Адам, но это за гранью… — Ему будет лучше без меня, — сообщает Адам остывшему кофе. Он не поднимает взгляда, и это говорит Хелен больше, чем куцая фраза. — А, то есть раньше, когда ты использовал его, чтобы получить управление рестораном и вел себя как полный мудак, то был просто подарком небес? Теперь он смотрит на нее, но там где, должен читаться вызов, должен раздаться крик, она видит только смирение. Это сложно описать. Но Адам гребанный Джонс выглядит сдавшимся. Словно он не может найти сил, чтобы расстроиться, разозлиться или быть раздраженным. Хелен жаль его. Он идиот, и ей придется сделать нечто ужасно смущающее или раздражающее (совсем, как сам Адам). Но если не она, то кто? — Ты не так уж плох, Адам Джонс, — Хелен крепко обнимает его, заставляя подняться с табурета. Приходится подавить желание немедленно найти Тони, отложить это до конца обслуживания ужина. Так у нее есть целый день на обдумывание плана. И как только они заканчивают отмывать кухню после подачи десертов, Хелен проскальзывает в зал, отыскивая Тони за одним из столов, просматривающим чеки. — Тони, у тебя найдется минутка? Он чуть вздрагивает, будучи застанным врасплох, прекрасно зная, что не следует вести бумажную работу в зале, когда у него есть прекрасно оборудованный офис. — Конечно. Что-то с А… всё в порядке? — Что за херня творится, Тони? Конечно, Беларди отводит взгляд, концентрируясь на счетах. Хелен подпирает подбородок ладонью и ждет. Она сама воспитывает дочь. В поведении Тони нет ничего нового — всё это он уже видела. Тони прислоняется к спинке стула и откладывает карандаш. Проводит ладонью по лицу, и Хелен понимает, что никогда не видела его таким встревоженным. Тони весьма темпераментный, и она видела его злым прежде, но сейчас он не рассержен, скорее огорчен. И если гнев для Тони как галстук кричащей расцветки, завязанный безупречным узлом, то горе — как один из тех ветеринарных воротников-конусов — как будто он не понимает что это такое и откуда это взялось, и почему ему так неудобно и больно. Горе заставляет Тони сутулить плечи, воздвигает вокруг невидимые стены, мешающие ему идти, делать или говорить то, что он привык. Хелен хочется помочь ему снять этот «воротник», но она уверена, что это под силу лишь Адаму. — Адам… — Тони замолкает, подыскивая, подходящие слова, — не слишком терпелив к проявлению заботы. Еcли это должно было прояснить, почему два взрослых мужчины ведут свой ресторан ко дну своими обидками, то это не сработало. Она жестом просит его уточнить. — Я переусердствовал, почти задушил его своей опекой. Хелен качает головой. — Тони… Он бросает на нее свирепый взгляд как загнанное в угол раненое животное — злое, напуганное, готовое причинить боль, защищая себя. И она держит своё мнение при себе, вместо этого говоря: — Мне жаль. — Как и мне, — отвечает он с разбивающей сердце печальной улыбкой. — Но жизнь продолжается, и я думаю, ты пришла сюда не за тем, чтобы слушать о моих мелких проблемах. «Именно за этим» — почти слетает с губ, но мягкая улыбка Тони останавливает ее. — На самом деле я хочу попросить об одолжении, — начинает Хелен, импровизируя на ходу. — Все что угодно, Хелен, ты же знаешь, — мягко упрекает он. И Хелен еще сильнее хочется обнять его. И если бы она хоть немного сомневалась в том, что Адам идеально подходит Тони, то отказалась бы от своего плана прямо сейчас. Как бы сильно она не любила Адама, Тони не заслуживает того, что происходит между ними. И она уверена, что все это вина Джонса. — У Лили день рождения на следующей неделе, и она хочет отпраздновать как взрослая, — Хелен улыбается, вспоминая, как серьезно выглядела дочка, озвучивая свое желание. Тусклый взгляд Тони наконец-то становится живым. — Она точно станет шефом как ее мама. Хелен чуть морщит нос. Она любит свою жизнь, но ей никогда не было легко. — Я думаю, она предпочтет стать критиком как Симона или сомелье как ты. — Лили будет великолепным критиком. Ее стандарты еще выше, чем у Симоны. — Она знает, что ей нравится. И я хотела попросить тебя кое о чем. Может, вы с Адамом поможете мне спланировать и устроить вечеринку по случаю дня рождения. Ведь она очень высокого мнения о тебе, а Адам старается для нее так будто она уже самый требовательный критик. Для нее будет очень здорово почувствовать себя ресторанным критиком на один день. — Конечно. Я постараюсь сделать все возможное. — Спасибо, Тони. — Хелен делает глубокий вдох, перед тем как озвучить истинную цель своей импровизации. — Как насчет ужина в понедельник? Втроем, чтобы обсудить все детали. — Может в шесть? Ты можешь подняться в пентхаус. Хелен приятно удивлена тем, что Тони так легко согласился. — Отлично. Ты сам сообщишь Адаму или лучше мне это сделать? Тони бледнеет, и становится понятно, что он подумал, что третьим на ужине будет Лили, а не Адам. Хелен почти готова пересмотреть свой план, но уверена, что на самом деле Адам и Тони оба хотят одного и того же, но не в состоянии сами сделать первый шаг. — Я просто скажу ему, хорошо? Мне нужно было спросить у тебя, прежде чем попросить его помочь с готовкой. Тони молча кивает. И прежде, чем он успевает обдумать это как следует, Хелен поднимается из-за стола и с очередным искренним: «спасибо»; исчезает на кухне. *** Понедельник наступает слишком быстро, и в то же время недостаточно быстро. Часть Тони, которая не может принять, что все между ним и Адамом может закончиться так тихо и размеренно, обнадежена согласием Адама обсудить подготовку празднования дня рождения Лили в пентхаусе Тони. Ведь это значит, что между ними не всё так плохо, как казалось на первый взгляд. С другой стороны, Тони боится, что Адам будет вести себя холодно и отстраненно, как будто между ними никогда ничего не было. И этот тревожный голос сильнее, настолько, что Тони предпочел бы узнать, что Адам отказался от встречи. Это хотя бы означало, что Адаму так же больно после расставания, как и ему самому. Но не стоит забывать, что это именно Адам прекратил их отношения, значит, его сейчас все устраивает. Конечно, он старался сделать всё так мягко как мог, дав Тони возможность двигаться дальше — как будто это возможно — и не требует от него дружбы, но в то же время вряд ли он пытается заткнуть свои переживания работой и уж точно не рыдает в подушку по ночам. У Адама всё в порядке. Тони никогда не метил в шефы, но он вполне компетентен в готовке и обладает изысканным вкусом. Сегодня все просто: паста с легким томатным соусом и свежеиспеченные булочки, а для начала — брюссельская капуста с салатом Кэйл*. Не смотря на то, что Тони никогда не жил на родине отца, ему не удалось избежать влияния итальянской кухни. Как только он ставит булочки в духовку, раздается стук в дверь. Тони зажмуривается и напоминает себе, что это всего лишь ужин, и в его жизни бывали ситуации похуже. Спустя десять неловких минут они уже сидят за обеденным столом. Попытки Хелен завязать непринужденный разговор потерпели неудачу. Тони не может сосредоточиться, чтобы отвечать больше чем двум словами. Он слишком сфокусирован на Адаме: ведь Адам сидит напротив, его нога под столом всего в нескольких дюймах от ноги Тони, а потом Адам одобрительно кивает, пробуя пасту. И совершенно не смотрит в его сторону. — Тони, как тебе жизнь в пентхаусе? — спрашивает Хелен. Тони украдкой бросает взгляд на Адама. — Немного отличается от того, что я представлял. Адам смотрит в тарелку, как будто Тони раздражает его настолько, что можно забыть об основах этикета. — Я все еще не понимаю, почему ты вообще переехал в пентхаус. Мне казалось, что тебе нравилось жить подальше от отельного безумия. — Так и есть. — И что изменилось? Адам смотрит на Тони, действительно смотрит, впервые за целую вечность, а в вопросе чувствуется весь груз невысказанных слов между ними. И Тони не может сдержать тихий вздох. Он смотрит в свою тарелку, не в силах встретиться взглядом с Адамом: — Я хотел быть ближе к… отелю. На щеках вспыхивает румянец. Тони не стыдится своего желания быть ближе к Адаму, но отчаянно хочет, чтобы Адам прекратил свои расспросы. Сложно быть здесь, в этой комнате, так близко к нему, и не иметь возможности сказать, как сильно он скучает, не иметь возможности поцеловать его или взъерошить его волосы. Сидеть здесь и знать, что в тот последний раз Адам прощался с ним, а Тони был слишком глуп, слишком слеп и слишком, черт возьми, благодарен, что Адам остался жив, чтобы понять это. Находиться рядом с Адамом настоящая пытка. Но без него еще хуже. Так что Тони сосредотачивает все свое внимание на фетучини, накручивая их на вилку, и надеется, что Адам больше ничего не спросит. *** Адам замечает эту паузу в ответе Тони. Паузу, которая дает понять, что Тони не имел в виду отель. Вспышка надежды теплом отдается в груди. Может быть? Нет, Тони совершенно ясно дал понять, что все кончено, когда перевез все свои вещи, не сказав ни слова. Вот только… То как дрогнул голос Тони. И то, как он не поднимает взгляд. Адам никогда не считал себя храбрым. Безрассудным, да, но не храбрым. До сегодняшнего дня. Он делает медленный вдох, втягивая носом воздух, словно отвага висит в нем, как пылинки в солнечном луче, и, наконец, спрашивает: — Ближе к отелю или ко мне? Тони отводит взгляд так быстро, что у Адама нет шанса прочитать в его глазах всю эту любовь и агонию, но Адам наблюдал за Тони Беларди годами. Он знает его лицо почти так же хорошо, как свое собственное. И этой десятой доли секунды достаточно. Он забывает, что Хелен рядом, что ему было больно, и что он был зол, забывает обо всем, кроме этого взгляда. Он не переворачивает стол (это же не Болливуд), и все еще есть десяти процентный шанс, что он все понял неправильно и Тони ударит его за это, но Адам не может остановиться, даже если бы захотел. А он совершенно точно этого не хочет. Он обходит стол, смотря на Тони, ожидая что тот взглянет в ответ, или хотя бы увидит, где он остановился. Но Тони не смотрит на него, вместо этого уставившись на фетучини, будто в них содержится ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего остального. Пока Адам не приподнимает его лицо за подбородок, и не прижимается губами в поцелуе. На какое-то мгновение их губы соприкасаются, но Тони почти сразу отворачивается. И Адам бессильно опускает руку, в груди все съеживается от холода. — Прости. Я знаю, что мы расстались. Просто… — его голос стихает до шепота. — Просто я так сильно по тебе скучаю, — он не может заставить себя посмотреть на Тони, поэтому фокусируется на содержимом его тарелки, — но я справлюсь с этим. Правда. Ты дал понять, что больше не хочешь… Но он не успевает закончить фразу, потому что Тони вдруг резко встает со своего места, отчего стул с грохотом падает и прежде, чем Адам успевает осознать причину шума, Тони притягивает его к себе за талию одной рукой, другой касаясь шеи, и целует Адама так, словно все остальное в мире не имеет значения. Адам не может сдержать стона. Он обнимает Тони за талию, сжимая ткань пиджака в пальцах так крепко, что белеют костяшки. Он смутно улавливает звук отодвигаемой по полу мебели, откашливание, напоминающее, что они не одни, но Тони посасывая, втягивает его нижнюю губу, а от прикосновения его пальцев по пояснице расходятся созвездия яркого белого тепла, так что Адам не обращает внимания на все остальное. Когда они, наконец, отстраняются, чувствуя потребность в воздухе, Хелен нигде не видно. Тони смущен тем, что они буквально выгнали ее из комнаты, но с другой стороны благодарен, ведь он уже не в состоянии сесть за стол и закончить ужин как цивилизованный человек. Не сейчас, когда Адам перед ним, с этим безумным взглядом, с зацелованными, покрасневшими, блестящими губами, а его глаза изучают лицо Тони в поисках отказа или одобрения. Тони оглаживает поясницу Адама, прижимаясь ближе, ведет губами по шее над расстегнутым воротником. Глубоко вдыхает, ощущая знакомый запах Адама, и мягко прикусывает кожу, обещая, что скоро вернется. — Мне нужно поговорить с Хелен. Если она не сбежала от нас подальше. Знаешь, ты мог бы подождать до конца ужина. — Ты мог бы предупредить меня, прежде чем забирать все свои вещи из нашего номера. Тони моргает. — Прежде чем я… — и не может не рассмеяться, узел в груди наконец-то развязывается. — Только поэтому? — он целует Адама в подбородок. — Никогда не думал, что ты идиот. Адам замирает, все так же сжимая пиджак Тони. — Ты никогда не говорил. — Я не слышал хлопка двери, наверно, Хелен на кухне. Разжав пальцы, Адам опускает руки по бокам. — Мы жили вместе, но потом ты вдруг забрал все свои вещи. Тони обхватывает лицо Адама ладонями. — Ты не достаточно часто пользуешься этой головой, — замечает он, прежде чем нежно поцеловать. — Ты никогда не был бы счастлив, живя вдали от ресторана, а я не могу смириться с отсутствием нормального холодильника. Адам выглядит ошеломленным, словно ему никогда не приходила в голову мысль о том, что Тони захочет жить с ним вместе где-то кроме гостиничного номера с «queen-size» кроватью и без мини-кухни. — Я пойду поговорю с Хелен. Хорошо? Адам кивает. Он все еще выглядит задумчивым, но как только Тони отступает на шаг, тянет его обратно, инициируя еще один глубокий поцелуй, от которого у Тони перехватывает дыхание и он хочет поскорее проводить Хелен за дверь. Он находит Хелен на кухне за мытьем посуды. — Возможно, ты догадываешься, но мы не пингвины в зоопарке, нельзя так просто столкнуть нас друг с другом и надеяться, что это сработает. Хелен вытаскивает сеточку слива и оборачивается, вытирая руки кухонным полотенцем. Она улыбается так, как раньше улыбалась только дочери. — Вечеринка в честь дня рождения вообще существует? — Да. И Лили отдельно запросила один из тех ванильно-кардамоновых тортов Адама. Она считает, что он почти справился с персиковым масляным кремом. Тони наклоняется ближе и импульсивно целует ее в щеку. — Спасибо. Они оба немного смущены таким проявлением эмоций. Хелен делает шаг в сторону двери. — Думаю, мне пора. Попросишь Адама испечь торт? — Обещаю, он сделает этот торт. Хелен тянется к нему и мягко сжимает за локоть. — Увидимся завтра на кухне, да? — Конечно. *** Адам не особо вслушивается в прощание Тони с Хелен. А потом улыбается Тони с набитым фетучини ртом. — Ты… продолжил есть? — Мне обещали ужин. И вообще, нам нужны углеводы, — добавляет Джонс, усмехнувшись, — энергия и все такое. Тони выглядит так, как будто сейчас засмеется, но вместо этого садится за стол напротив Адама. — Знаешь, а ведь это первый раз, когда ты позволил мне приготовить что-то для тебя. — Не привыкай, — Адам пытается ворчать, но из-за глупой ухмылки не очень-то получается. Он качает ногой, задевая ступню Тони под столом. Это совсем легкое касание, но от него по всему телу разливается тепло. Они не собираются спешить. Отчаяние, которым сопровождались прошлые прикосновения и поцелуи, сменилось зарождающейся уверенностью и спокойствием. Адам пережевывает каждый кусочек, наслаждаясь восхитительным в своей простоте вкусом, потому что знает, что как только они закончат с ужином, он отведет Тони в спальню, уронит на спину, выцеловывая каждый не скрытый одеждой сантиметр кожи до тех пор, пока Тони не начнет умолять: «Адам… Блять… Пожалуйста»; пока Тони не попытается перенять инициативу. Только тогда Адам потянется за смазкой и обхватит губами член Тони, беря сразу на всю длину, наслаждаясь мускусным ароматом на языке, сглатывая и насаживаясь ртом в ритм толчкам. Когда ругань Тони станет совсем неразборчивой из-за стонов и вздохов, Адам отстранится, просто чтобы услышать это идеальное жалобное хныканье. После этого он уже не сможет сдерживаться и не торопиться, ощущая под собой жар и тесноту тела Тони, и как бы Адам не хотел продержаться так вечность, он потеряет себя в ослепляющей вспышке удовольствия. Поэтому Адам съедает, все, что есть на тарелке, в тоже время, прижимаясь ногой к ноге Тони, обсуждая разные мелкие детали вместо молчания последних долгих недель. И чувствует себя гораздо счастливее, чем заслуживает. Но не чувствует вины, ведь Тони счастлив не меньше. — Есть десерт, — озвучивает Тони с вызовом, в его глазах сверкает веселье, но он не может скрыть признаки возбуждения, расширившиеся зрачки выдают его. Адам готов сдаться. Член упирается в ширинку джинс. Но он осознает важность ожидания, поэтому берет свою тарелку, и обходит стол, чтобы забрать грязную посуду и у Тони, конечно же, не упустив возможность продемонстрировать выпуклость в своих штанах. Он быстро, влажно целует Тони и отстраняется прежде, чем тот успевает застонать. — Дразнишь, — фырчит Тони, но его голос полон похоти и любви. Адам пробегает пальцами по затылку Тони, проходя мимо. Ему не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Тони следит за ним взглядом, когда он относит посуду на кухню. Он не торопится, наполняя раковину горячей водой и мыльной пеной, отмывает тарелки одну за другой, ставит их в сушилку. Адам улавливает запах Тони за мгновение до того, как чужие руки скользят по талии, когда Тони обнимает его сзади. Тони прижимается губами к его плечу: — Думаю, посуда может подождать. Адам подается назад, прислоняясь ближе. — Можешь ускорить процесс, сервируя десерт. — К черту десерт, — отвечает Тони, опуская руки к поясу джинс и начиная расстегивать болты на ширинке. Адам перехватывает его запястья. — В этом чудесном месте есть спальня? Тони целует Адама в шею. — Вверх по лестнице. Но ты же хотел десерт, м? Адам поворачивается и прижимается в жадном поцелуе. Отстранившись для того, чтобы сделать вдох, тяжело дыша, Адам касается губами шеи Тони. — К черту десерт, — тихо рычит он. И Тони поддевает пальцем шлевку для ремня на джинсах Адама и тянет его за собой через пентхаус к винтовой лестнице в спальню. Это занимает больше времени, чем следовало бы, потому что ни один из них не может удержать при себе руки, как и рты. Как ни удивительно, они все же добираются до спальни, и даже все еще одетые. Хотя большая часть пуговиц расстегнута, а Тони в галстуке лишь потому, что Адаму нравится тянуть за него для очередного поцелуя. Он не обращает внимания на интерьер комнаты, подталкивая Тони к кровати, пока они оба не падают на нее неуклюжим комком, и Тони краснеет и смеется под ним. Это не так изящно и чувственно, как представлял Адам. Но когда он стягивает рубашку с Тони, целуя его шею, плечи и грудь, то не может представить что-то лучше. *** За закрытыми веками вспышки взрывающихся галактик. Секс с Адамом всегда был чем-то нереальным, но отчаяние, проявляющееся в поцелуях, в каждом прикосновении губ к коже Тони, в легком покусывании самых чувствительных мест, током проходится по нервным окончаниям, заставляя дрожать от желания. Он зарывается пальцами в волосы Адама, тянет ближе, пока губы Адама не прижимаются к его губам, заглушая полные мольбы стоны. Позже губы Адама обхватывают головку члена, и Тони не может не толкнуться глубже. Адам придерживает его за бедро, но берет глубже, насаживаясь сильнее, пропуская член в горло. Каждый мускул в теле Тони напрягается перед разрядкой, но он старается оттянуть этот момент: блестящие от слюны губы Адама скользят по его члену, щеки втянуты, а влажный, горячий язык прижимается к члену. Он осторожно растягивает Тони смазанными пальцами, вначале одним, потом добавляет второй и заканчивает тремя. Его голубые глаза сверкают под темными ресницами. Тони задерживает вздох, дрожит от переполняющих его ощущений, когда Адам нависает сверху и входит в него, медленно и осторожно вначале, ища идеальный угол, дожидаясь отчаянного стона Тони. И после это толкается уже ничуть не медленно и ничуть не осторожно. Приведя себя в порядок, они падают обратно на мягкие хлопковые простыни, их лица прижаты друг к другу, ноги переплетены, а руки ласково и нежно оглаживают плечи, теперь, когда безумное отчаяние прошло. — Ты переедешь ко мне? — спрашивает Тони, как будто это затянувшееся обсуждение, а вовсе не новое предложение. Адам мягко целует его. — Утром. Не думаю, что смогу двигаться, даже если бы захотел. Тони усмехается в его губы. Больше нечего обсуждать, только еще несколько нежных поцелуев, прежде чем они заснут. *** Во сне они тесно прижимаются друг к другу. Если бы не острое желание добраться до туалета, Адам не стал бы шевелиться. Но ему приходится, и это будит Тони. И только понимание, что они лягут спать вместе этой ночью, как и любой последующей, заставляет их подняться. В следующие пятнадцать минут они по очереди принимают душ и спорят о том, кто будет готовить завтрак. Адам позволяет Тони победить. Сидя бок о бок на террасе, они пьют кофе и едят тосты с беконом, томатами и сыром, слушая шум просыпающегося города. Закончив завтракать, Адам целует Тони и возвращается в свой номер на пятом этаже, чтобы забрать вещи. Потому что не стоит откладывать переезд, даже если у Адама есть другие идеи о том, как провести это утро. Тони не предлагает помочь. Просто отдает ключ и говорит, что будет ждать внизу. Адам благодарен. Он любит Тони и не сомневается в переезде. Не после того, как осознает, что за последний год Тони возвращался «домой» недостаточно часто даже для того, чтобы кто-то мог поверить, что он не живет в своем отеле. У него не так уж много вещей. Чуть больше, чем может вместиться в спортивную сумку, с которой он впервые появился на пороге «the Langham». Адаму весьма непритязателен: удобная одежда, набор ножей, кровать, чтобы было куда упасть, и кухня, на которой можно готовить — вот и все, что ему нужно. Список расширился за последние три года, теперь в него входят люди: Тони и команда, которой он доверяет, и которая верит ему в ответ. А вот вещи все те же. Он складывает все свои туалетные принадлежности, одежду, пару книг, ножи в потрепанном чехле и два костюма, для тех случаев, когда он или Тони, или они оба должны произвести правильное впечатление. Адам бросает последний взгляд на комнату, которая была его домом последние несколько лет. И уходя, чувствует себя удивительно хорошо и правильно. Его номер никогда не был настоящим домом. Но пентхаус кажется совсем чужим. И Адам рад, что Тони здесь нет, что он не видит нерешительность в каждом его движении. Все другое, слишком белое, шикарное и дорогое, ничто из этого не похоже на жилье принадлежащее Тони. Кроме спальни. Здесь повсюду чувствуется его рука. Здесь фотографии его семьи в простых серебряных рамках, дорогое, но не вычурное серое одеяло на кровати, знакомые флакончики на полке в ванной, ряд костюмов и рубашек на плечиках в шкафу, упорядоченных по цвету. Адам пробегается по ним пальцами, улыбаясь. Затем он открывает вторую дверцу, ожидая увидеть продолжение идеально сложенной и отсортированной одежды, но там пусто. Пустая штанга и дюжина пустых плечиков. Адам смеется. Возможно, это не так уж забавно, но Тони, черт возьми, безупречен. Его гардероб выглядит как влажная мечта Марты Стюарт*, и хотя его костюмам следовало бы отдать больше места, ведь они должны «дышать» или что там делает дорогая одежда — Тони оставил пустую половину. Потому что он не сбежал от Адама, даже когда Адам решил, что между ними все кончено, Тони оставил ему половину пространства в шкафу. Повесив свои два костюма и раскидав остальные вещи по ящикам, Адам заканчивает переезд. Он не задерживает в пентхаусе, пора заняться подготовкой к ланчу, но оставленная пустая половина в шкафу все еще в его мыслях, дополняет миллион других моментов, сводящихся к одному простому факту: Тони Беларди — любовь всей его жизни. Конечно, это не новость. Адам влюблен в Тони так долго, что даже не может сказать, когда это произошло. Но быть влюбленным в Тони всегда было немного пугающе, словно есть риск, что случится что-то плохое. Но не теперь. Влюбленность в Тони больше, чем факт, больше чем знание или чувство, это то, что является важной частью него самого. Неважно, останется ли Тони с ним до конца жизни или это временно, для Адама это чувство значит почти всё. «Вы напугали своего мужа, молодой человек». Адам слышит голос медсестры, эхом раздающийся в своей голове, осознавая, как правильно ощущается ее предположение о том, что он принадлежит Тони подобным образом. Конечно, он давно знает о том, что принадлежит Тони. Но стоит ему зайти на кухню и увидеть Тони, болтающим с Хелен, пока та занимается подготовкой кухни, Адам задается вопросом достаточно ли этого внутреннего знания. Или он хочет, чтобы весь мир знал тоже. *** Тони любит наблюдать за Адамом, когда тот так страстно поглощен своим делом и немного раздражен. Прислонившись плечом к косяку двери и скрестив руки, он старается не рассмеяться, пока Адам ругается и делает пометки в своем блокноте. Весь пентхаус пропах кардамоном и ванилью, но Адам все еще недоволен результатом. Это очаровательно, хотя он никогда не признается в этом Адаму, то, как Джонса волнует мнение Лили. Безоговорочная похвала ребенка стала его новой третьей звездой. — Попробуй, — Адам протягивает капкейк. Тони забирает его, снимая бумагу, не проявляя не единой эмоции. Во всяком случае, думает он, откусывая, Адам поделил тесто на четыре части для каждой попытки. Не то чтобы его волновала финансовая сторона вопроса, но тратить впустую вкусную еду было почти греховно. — Недостаточно кардамона. Ваниль полностью заглушает его, — Тони откусывает еще раз, позволяя вкусам наполнить его рецепторы. — Ты добавил персиковый сок в тесто? Адам разламывает другой капкейк и отправляет часть в рот. — Профто чтобы добавить сладости. — Уверен, последняя партия получится лучше всего. Адам кивает и берет чашу для смешивания теста, добавляя в нее муку, сахар, специи. Его руки отточенными движениями исполняют знакомый танец, пока он добавляет все ингредиенты и начинает взбивать. — Знаешь, ей ведь даже десяти нет, — замечает Тони, не в силах сдержать улыбку. — И она могла бы преподать Симоне пару уроков. Взгляд Адама, теплый и полный веселья скользит по лицу Тони. А затем он смеется, решив спародировать голос Лили: — Я ела и лучше. Тони хихикает. — Хелен потрясающий шеф. У Лили высокие стандарты. — Она маленький тиран, — но в его голосе нет злости или гнева. — Знаешь, она хочет стать сомелье. — У нее есть вкус. Адам ставит бумажные стаканчики в противень и разливает тесто. Когда с кексами покончено, Адам сокращает дистанцию и обнимает Тони за талию. — Их нужно выпекать десять минут, — сообщает он, сверкая глазами. Тони берет лицо Адама в ладони и тянется ближе, мягко целуя. — Вечеринка завтра, — напоминает он, дразня, — у тебя действительно всего десять минут свободного времени? Ладони Адама скользят ниже, сжимая задницу Тони. — Думаю, я что-нибудь придумаю, — обещает он, прижимая Тони спиной к стене. Адам трется носом о его щеку, затем касается его губ своими, и Тони тает под прикосновениями, приоткрывая рот, впуская язык Адама. Они оба на вкус как кардамон и ваниль, и Тони зарывается в волосы Адама на затылке, притягивая его еще ближе. Когда раздается звон таймера, губы Тони раскрасневшиеся и припухшие, и он дышит так, будто пробежал спринт. Адам выглядит совсем сбитым с толку, но каким-то образом вспоминает, что работал над тестом для праздничного торта, и достает капкейки из духовки. Но как только они оказываются на решетке, он выключает духовку и тянется к Тони. — Им нужно остыть в течение часа, — говорит он с дерзкой усмешкой на своем потрясающем лице. — А лучше двух, — соглашается Тони. И Адам берет его за руку, переплетая пальцы, тянет Тони в гостиную — определенно более удобное место, чем пол на кухне. Тони понимает, что все так и должно быть.