Burning Up

Адам чувствует на себе взгляд Тони, когда командует кухней во время ланча, так же, как кровоподтеки на спине с прошлой ночи, когда Тони цеплялся за него так сильно, что повредил кожу. И то, и другое, покалывает, причиняя легкую боль, но Адам помнит о своем решении. Он может стать просто другом. Тони был влюблен в него годами, ничего не требуя взамен, не давая повода сомневаться в их дружбе, не пользуясь минутами слабости Адама, не ища двусмысленностей в его поведении. Даже, когда он весьма ясно выразил свои намерения, Тони ждал безошибочных сигналов заинтересованности, таких как: руки Адама касаются-его-совсем-не-по-дружески, губы Адама прижимаются к его губам в жадном поцелуе. Конечно, Тони лучше него, лучше, чем он когда-то сможет стать, но стоит попытаться. Он обязан Тони. Поэтому Адам игнорирует его обеспокоенные взгляды, фокусируясь на работе. Становится чуть легче. У него есть некий опыт в том, чтобы отказываться от важных вещей, которые заставляют чувствовать себя живым. В каком-то смысле, отказаться от Тони проще, чем от наркотиков или алкоголя, или даже блядства, потому что он впервые делает что-то подобное не для себя. Он поступает так ради Тони. К концу второго дня вынужденного притворства, он перестает ощущать на себе взгляд Тони, и сам больше не смотрит в его сторону. Становится еще проще, когда Тони сам начинает избегать его. В конце концов, Адам надеется, что они смогут стать друзьями, как когда-то в Париже, как когда он впервые вернулся в Лондон. Но не сейчас, ему все еще слишком больно, и он благодарен Тони за понимание. Видеть Тони изредка и на расстоянии просто ужасно, но это лучше, чем не видеть его вовсе. *** Кэтлин работает на Тони уже без малого пять лет и, конечно, читает его как открытую книгу. — О, господи боже, что опять натворил этот ублюдок? Тони оглядывается, желая удостовериться, что никто из посетителей не услышал ее ругань. В одиннадцать вечера. Во вторник. Когда в зале часами ни души. — Ничего не натворил. Все в порядке, — отвечает Тони, уткнувшись носом в чеки, просматривая их в зале, а не в своем офисе, как делает обычно. — М-м, — девушка выдвигает стул и садится напротив. Она больше ничего не спрашивает. Знает, что в этом нет необходимости. Если Тони захочет, то сам расскажет. Если же нет, она вполне может прийти к неким выводам, из-за которых жизнь Адама Джонса станет сложнее и неприятнее. У Кэтлин прекрасные отношения с клининговым и административным персоналом. Номер Адама в the Langham быстро претерпит изменения. Тони молча просматривает чеки еще пару минут, время от времени бросая на нее раздраженные взгляды. Кэтлин рассматривает свои ногти, избегая зрительного контакта, мысленно составляя список кар небесных для Адама. — Хорошо! — произносит Тони резко, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. – Мы… взяли перерыв. После больницы Адаму вряд ли нужна моя гиперопека, так что каждый из нас занимается своей работой. Ничего особенного. — Ты два дня не появлялся в собственном кабинете. Персонал на кухне в ужасе, потому что Адам просто душка, а ты сидишь здесь в одиннадцать ночи в будний день и выглядишь так, будто последний из твоих друзей тебя бросил, а заодно забрал твоего кота. — У меня нет кота. — Значит, убил твою собаку. Я хочу сказать, что ты выглядишь охренительно несчастным. — Я в порядке. Она поджимает губы. Конечно, Тони не в порядке. Как он может, когда этот неблагодарный эгоистичный мудозвон морочит ему голову? Опять! *** Что-то не так у Тони и Адама. Дэвид всегда был немного зашоренным, особенно если дело касалось кухни и Дарта Адама Джонса. Но к третьему дню после возвращения шефа из больницы все становится очевидно. Не то чтобы Адам не вел себя как придурок без уважительно причины. Но в этот раз все иначе. Адам не орет. То есть совсем. И это пугает до усрачки. Дэвиду всего двадцать четыре и до работы на Адама, весь его кулинарный опыт был набран в фудтраках, рынках с фудкортами и маленьких семейных ресторанчиках, где к крикам относились как к еще одной интонации в разговоре. Но он уверен, что все шефы кричат, это именно то, что они делают. Даже Хелен. Вся кухня в напряжении, будто отсутствие криков связано с тем, что Адам копит силы для одного единственного, смертоносного как ураган Катрина. И поскольку они на нервах, то совершают ошибки. Которые рано или поздно должны привести к крику. Серьезно, ему до усрачки страшно. Он уже дважды сжег крокеты из цветной капусты, и даже если Адам не кричит, то Макс выглядит так, что вот-вот откромсает от него кусок, чтобы заменить очередную порцию безупречно приготовленного ягненка, которую придется выкинуть из-за нахрен испорченного гарнира. Дэвид прекрасно понимает, что у него нет шансов против Макса с ножом. — Один тунец, один ягненок, две говядины, — голос Адама разносится по кухне. — Есть, шеф! — кричит Дэвид, не поднимая головы, сосредотачиваясь на своей работе. Но даже при всех приложенных усилиях, он не может не отвлекаться на мысли о Тони и Адаме. Что-то не так, и это оказывает влияние на всех и вся в the Langham. Может, никто из них и не задумывался раньше, но «Adam Jones at the Langham» это «Adam Jones and Tony Belardi at the Langham» и как только эта связь нарушилась, все остальное начало разваливаться следом. Наступает затишье, как всегда после того, как поданы блюда за последний столик, и Дэвид сбегает в переулок у служебного входа, чтобы выкурить сигарету. И встречает там Хелен. Она протягивает ему зажигалку, и они стоят бок о бок в тишине, прислонившись к прохладной стене, пока Дэвид не решается спросить: — Вы ведь дружите с Тони? — Он предпочитает общество Лили, но да, мы друзья, — она бросает сигарету под ноги и тушит ее ботинком. — Но я в это не полезу. И тебе не стоит. — Будем стоять и ждать, что произойдет раньше: ресторан взорвется или мы потеряем все звезды, потому что наш шеф… что он, кстати, делает? Хелен сжимает его плечо. — Нет, мы будем стоять и ждать, когда Адам, нахрен, выберется из этой ситуации, а если нет, то начнем искать новую работу. — Это пиздец как тупо. — Да, не то, что твоя идея вмешаться в их личную жизнь. Дэвид понимает, что это сарказм, но не может с этим согласиться. — Ага. Но если выбирать между вмешательством и потерей работы, то я скажу, надо вмешаться, друг мой, — он тушит сигарету о стену. — В нынешней ситуации, всем было бы лучше, если бы ты продолжила управлять кухней. — Следи за языком. — Есть, шеф. — У Тони и Адама эмоциональной осознанности не больше, чем у моей восьмилетней дочери, но это не значит, что я буду… — она замолкает, смотря на Дэвида, который прислоняется к стене, посмеиваясь. — Я не гребанный психотерапевт гребанного Адама Джонса. Это не моя работа. — Спасибо, Хелен! — кричит ей вслед Дэвид, когда Хелен уходит на кухню. Он ждет пару минут, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом, прежде чем закончить перерыв. Что-то не так между Адамом и Тони, но нет ничего, что Хелен было бы не под силу исправить. *** Адам за гранью понятия «несчастный». Но тщательно это скрывает. Он не вымещает свое состояние на команде, ему пока удается держаться от Тони подальше, даже, если каждый раз, когда он видит его на другом конце комнаты, каждый нерв в его теле словно прошибает током, и каждое движение становится вымученным, как будто кто-то управляет им как марионеткой. Потому что все чего хочет Адам — это зажать Тони у ближайшей поверхности. Неважно вертикальной или горизонтальной. Он совершенно точно не в порядке. Разве что в обратном. За закрытой дверью он словно медленно сходит с ума. Но не только боль от потери Тони приводит его в такое состояние. Например, простыни на его кровати жесткие словно наждачная бумага, будто только присутствие Тони под боком делало их мягкими и нежными как египетский хлопок. А еще его черная футболка не подходит по размеру. То есть, подходит, но слишком жмет в воротнике, и он мог бы подумать, что это чья-то чужая, но он не отправлял ее в прачечную при отеле. Чтобы ускорить процесс, он сам постирал футболку в раковине и оставил сушиться на ночь. Совершенно невозможно, чтобы это была чужая вещь, и все же… Он потянул за воротник, пытаясь ослабить ощущение, будто одежда душит его. Его команда на кухне. Адам не кричал на них с госпитализации, даже не смотря на то, что Дэвид испортил медальоны прошлым вечером, из-за чего пришлось переделывать остальные блюда на подачу. И все равно, даже Макс ведет себя так, словно они снова в 2015 и Адам, готов убивать за малейшую провинность. И как будто этого мало, есть еще одна причина, по которой Адам чувствует себя на грани. Этим утром его будит чужой будильник, выставленный на 04:15, и поскольку его простыни как наждак, а без Тони под боком, в номере заметно холоднее, он не может заснуть снова. На улицах Лондона тихо в такую рань. Особенно в воскресенье. Несколько припозднившихся гуляк помятой одежде и взмокшими лицами идут рука об руку ему навстречу. Кофейня переворачивает вывеску «открыто». Женщина средних лет зевает прямо в кружку с чем-то горячим и, вероятно, содержащим кофеин, пока ее маленькая собачка, одетая в крохотное пальто, обнюхивает скамейку. Адам замечает их, весь этот непрерывный поток событий, напоминающий ему, что хочет он или нет, его жизнь продолжается. Парочка вызывает укол зависти. Не то чтобы их с Тони кто-то когда-то гнал ссаными тряпками, завидев на улицах Лондона. Но он может почувствовать как девушкам хорошо друг с другом, в том как блондинка прислоняется головой к плечу брюнетки, нежно улыбаясь и переплетая пальцы. У них с Тони было так же, и сложно принять, что больше такого не будет. Он гадает, чтобы Тони сказал по поводу маленькой собачки в пальто. Адам считает, что это нелепо. Тони, наверняка, сказал бы, что согласен, у глаз появились бы лучики-морщинки от сдерживаемого смеха, о причине которого Адам бы так и не узнал. Но это не важно, смеялся бы Тони над ним или вместе с ним, потому что они были бы вместе. Адам возвращается в the Langham, но не ощущает привычной радости. Отель, ресторан — он больше не чувствует себя здесь как дома.