Не злите Россию, хуже ведь будет!

      Белые стены, белый потолок. Психушка? Не-ет. Обычная русская больница. С трещинами на стенах, протекающим потолком, «очень квалифицированными» врачами. Ничего для нас нового. Но не для Альфреда, который сейчас вжимался в изголовье больничной койки и со страхом следил за своими «гостями» — Россией и Болгарией. — Ну, Федя, чего ты? Сам же виноват! — Иван начал выгружать из сумки-«сеточки» и складывать на прикроватную тумбочку мандарины, шоколадки и прочую ерунду, которая «помогает больным». — Вот-вот. Сам виноват. А тебе говорили, между прочим, не лезть! А ты лезешь и лезешь! Как баран на новые ворота! Ещё и страна! Тц. — Иоан распахнул закрытые шторы, пропуская в палату солнечные лучи, и приоткрыл окно. — Ладно, допустим, я согласен с вами. Но... ПОЧЕМУ ВЫ МЕНЯ ПРИВЕЗЛИ В РУССКУЮ БОЛЬНИЦУ?! — У Альфреда, кажется, начиналась истерика. — До «своей» ты бы не дожил. Действовали по ситуации. Скажи спасибо, что мы вообще тебя в больницу сдали. Ванька вон вообще хотел тебя живым в гробу похоронить. Чтобы ты, цитирую, «издох в муках». — …Ладно. Спасибо. — Джонс заметно скис и лёг на подушку, смиряясь со всей этой ситуацией. Аргиров, насладившись вдоволь свежим, деревенским воздухом, сел на заранее поставленный стул. — ...А чем тебе это не угодили мои больницы-то? А?! — Брагинский подозрительно сощурился. Хорошо знакомая всем странам аура начала медленно, но верно распространяться на всю палату. — О... Э... Я... Н… — Америка побелел и бросал панические взгляды то на Аргирова, то на Брагинского, то на окно, словно вопрошая свой организм, выживет ли он, если спрыгнет? Или что хуже — прыжок со второго этажа на переломанные ноги, или же разъяренный Россия, готовый отстаивать свою честь до конца? Почему-то ответ напрашивался сам, к тому же, свежий воздух всегда помогает! И кто знает, чем бы всё закончилось, если бы не Болгария, который стал слишком добрым к американцу. — Вань, ты что? Тебе ли не знать, что язык у тебя сложный. Американцам туго. Да и выговаривать тяжело. Вот он и решил предложение сократить, а ты на него со своей аурой. Не даёшь ему и слова вставить! Я думаю, он имел в виду, что ему непривычно. Он же, бедный, кроме своих палат ничего и не видел. Ну, в смысле, кроме своих больниц никаких других не посещал. А тут нате! И в русской! Вот и разнервничался, язык чужой позабыл. — По мере окончания предложения, Болгария говорил всё спокойней, Иван успокаивался, а Альфред согласно кивал головой. Так что от ауры не осталось и следа. — Правда? — Брагинский хмуро посмотрел на Джонса. — Правда-правда! Честно-честно! — Кажется, у Америки сейчас голова отвалится, если он не прекратит так ей кивать. — Ну ладно. Прощаю. Эх. Засиделись мы тут с тобой. Пора нам, а то Олька с Наташкой волнуются. — Ага, мы пошли, а ты поправляйся. Остальные у нас переночуют. Завтра к тебе ещё придём. Пока. — Иоан на прощанье махнул рукой. Наконец славяне ушли, оставляя Америку в очень нервном состоянии, из которого его потом доставали врачи с помощью тонны валерьянки.