Чаровник царя всея Руси

      Не тучи тёмные собираются, не гром гремит, будто Божий гнев, а идут воинства государя всея Руси, царя Ивана Васильевича. Идут под Казань-город, столицу ханства враждебного. Несчётно народу военного, конного да пешего. Пушки литые в пыли катят слуги царёвы проворные. Идут все город воевать, соседа немирного покорять.       Встал Иван Васильевич шатром своим на высоком холме, воинства же понизу расположились. Дни и ночи рыли ходы подземные под стены, а люди казанские с высоких стен всё насмехались: что, мол, царь московский пришёл, но как пень во бору застыл, и никто из его ратников не двинется, шагу не делает?!       Стоит Иван Васильевич на краю холма, окрест озирается, думу думает. При нём — друг-соратник, князь Андрей Курбский. Хоть и виду не показывает, а гадюкой в уме свернулись мысли крамольные. Чем это он, родовитый, хуже Рюриковича? Курбских род на Руси не последний, как-никак, а ведь и ветвь он рода Рюрикова, а при Иване… до самой смерти будет в щенках слюнявых бегать. Да в щенках битых. - На приступ идти надобно, государь, — молвил Андрей Михайлович, ближе подходя, в очи самодержца глядя. - Не веришь в порох мой? - Порох — затея неверная. Ты погляди, как зло тешатся на наших людей холопы ханские! - Неймётся тебе, Курбскому, с сабелькой покрасоваться. Потерпи.       Нахмурился князь, но смолчал. Меж тем обходил пушки храбрый воевода Алексей Басманов с сыном своим Фёдором. - Гляди, Федя. Царь всея Руси, — кивнул головой Алексей Данилович на холм.       Поднял глаза от пушки молодой Басманов. Видит: стоит царь-государь на краю холма, плащ на его плечах могучих белым всполохом развевается, сам же он подобен птице гордой, неустрашимой, высоко в поднебесье летающей. Взором серым соколиным зорко войско оглядывает. Шлем да кольчуга на царе в лучах сверкает, да и сам он — солнце ярое, врагов испепеляющее.       Говорил ему, Фёдору, родитель о замыслах царёвых великих — о соседних землях покорённых да о Руси единой, могучей, обильной под дланью самодержавной. Говорил же да не раз, не два. Да только как узрел юноша то видение дивное, вздоха сдержать не смог. Был Басманов-сын пригожий, сильный да смелый, со взглядом синим прозрачным, бровями вразлёт соболиными да кудрями чёрными. Распахнулись широко очи Федины, больно в груди стало — будто сердце живьём вынули. - Царь… — прошептал он. — Царь…       Некогда было Феденьке рассудить, что за восхищение небывалое, что за ворожба света солнечного — приближалась битва за Казань-город. Как веление дал Иван Васильевич поджигать фитили, как рванули бочки пороховые хитро припрятанные, силою огненною разметало стены казанские, многих неприятелей поубивало. Устремились войска в проломы, да взяли город. Был и Фёдор в числе воинов, рубил да колол без памяти, а нет-нет — да и оглянется: где царь Иван Васильевич, не взглянет ли на него?       Была победа войск русских и ликование великое. Скоро и ханство Казанское под Русью стало. Вызвал среди всех других царь к себе и воеводу Басманова. Фёдор завсегда с ним. Стоит Федюша, глаз поднять не смеет, а хочется — ох, сила крестная, как хочется! Решился всё же, взглянул — смотрит на него Иван Васильевич, да так, что душно стало молодцу. Кольчуга воронёная словно на несколько пудов тяжелее сделалась, давит-давит под самое горло. Нега такая в сердце, что словом назвать нельзя. - Твой, Басманов, что ли, молодец? — спросил царь Алексея Даниловича, усмехнувшись довольно да весело. - Сын мой. - Как звать тебя? — спросил самодержец юношу. - Фёдором. - Добро же, доволен я службой вашей! - Благодарим тебя, великий государь.       Стал воевода кланяться, а Федя стоит истуканом. Отец за спину его хвать да книзу гнуть: благодари, мол, царя, невежа этакий, а не глаза вылупливай! Осерчал в тот день на сына Алексей Данилович. - Дубина ты у меня, Федька, не приведи, Господи! Государю великому поклона не отдать! Где такое видано!       Долго Феденька сокрушался о проступке своём. Да что же это сделалось?! Всегда был молодец проворный, ловкий, а тут, правда, аки дубина какая неповоротливая.       На обратном пути из земель завоёванных тяжело заболел царь Иван. Сказывали люди: чуть живого доставили. Лежал он в палатах, стонал, подняться не мог. Назвали к нему лекарей да священников, те его снадобьями потчуют да елеями мажут. Всё без толку. Как пошли попы государя соборовать, обрадовались бояре-крамольники, зуб на Ивана Васильевича имеющие оттого, что посягнул на права их старинные, вековечные, власть всю себе забрал, да ещё деньгу на войско стрелецкое повелел давать. Пуще всех обрадовалась тётка царская Ефросинья Старицкая.       Узнав о соборовании, опечалился Феденька. Знал он средство, помочь могущее, да не допущен он был до покоев царских, а тем паче — до дел лекарских. Кто он есть такой? Сын воеводский. Не большой боярин, не родня царская, не человек ближний, не учёный советничек. Откуда знал молодец зелье заветное — о том после речь пойдёт. Стоял он с отцом своим в сторонке, недалеко от палат царских, вестей ждал. И всё тут.       Ох, как тепло внутри, где-то с сердцем поблизости, когда объявили, что святые дары церковные болезнь изгнали из телес государевых. Хотелось Федюше поглядеть на Ивана Васильевича хоть вполглаза, но не случилось. Не знал того, что нарочно государь больным прикинулся, дабы выведать мысли да стремления боярские коварные.       Князь же Курбский не вошёл под подозрение, вовремя присягнув малолетнему наследнику-царевичу. Вскоре отправил царь своего покуда что верного Андрея Михайловича усмирять мятежи в покорённом Казанском ханстве, а потом и на войну Ливонскую. Многие победы одержал он, но чуял: месяц пройдёт, да год минует, а оставит его благоволение царя русского. Глубже в сердце когти вороньи впускали подозрение великое да измена. Верил: ждёт его опала от государя, как и тех, кто, думая, что мёртв Иван Васильевич, на престоле хотели видеть брата его двоюродного, малоумного князя Владимира Старицкого.       Тут ещё князь Сигизмунд литовский да вельможи его вздумали смущать его письмами коварными и ласковыми, посулами щедрыми привлекая на свою сторону. Тяготился Андрей Михайлович, не выдержал да сбежал к неприятелям русского царства.       Больно ударила измена по Ивану Васильевичу. Никому доверия нет, все предатели подлые! Врагов Руси единой истреблять надобно. Заботы имея огромные, не поминал почти царь Иван о воеводском сыне, что засмущался, аки девица красная, при виде правителя. Об Алексее Даниловиче больше думал: вот воевода-то храбрый, а верным будет ли? А Фёдор в мыслях держал царя крепко.