Чаровник царя всея Руси

      Всякое слово царское дело за собой хвостом ведёт: сосватал Иван Васильевич Феде Басманову княжну Сицкую. Сам приехал на двор с пышной свитою, войдя в палату, перекрестился пред иконами да с родителями Вареньки речь завёл: гусачок молодой, мол, ищет себе гусочку, не отдадите ли её в гнездо его? Князь с княгинею, Василий Андреевич со своей Анной Романовной, поклонились да и согласье дали. Иначе ведь как? Кто дерзает отказать великому государю? Хотя и была Анна Романовна сестрой покойной царице Анастасии, которую любил грозный царь без памяти, а боязно волю-то свою показывать, наперекор слову монаршему идти.       Василий Сицкий служил в окольничих, а от братии кромешной беды не имел никакой. Жаловал царь и Анну с детками. Будешь ли тут своими руками себя же под опалу подводить? То-то же.       Под окнами терема народу тьма понабежала, всем поглядеть охота — прям страсть! Варя же в ту пору у себя сидела. Прясть бы иль вышивать — да не прядётся, не вышивается никак. Сердечко трепещет, аки зайчонок в силке. Шлёт она подслушать служаночку. — Иди, Дунечка, послушай под дверями, чего там деется. Расскажи мне без обману. — Сделаю, госпожа моя Варвара Васильевна, ничего не утаю.       Подлезла Дуня проворная, всё расслышала. Побежала стремглав обратно. — Скоро вернулась ты. Ну-ка, говори! — Царь наш батюшка сватать тебя приехал! — Сватать! Не ослышалась ли ты, Дуня? — На кресте присягну - быть тебе вскорости замужем. — Кого ж государь мне в мужья прочит? — Заемо, кого. Слугу своего из опричных,Фёдора Алексеича сына воеводы Басманова.       Не смогла девица красная крика сдержать, осела на лавку да лицом побледнела. Кинулись служанки её квасом отпаивать. Пьёт Варя, и думается ей всякое-разное. Видала она Фёдора при дворе царском да ещё в покоях государыни Марии Темрюковны. Глянулся ей добрый молодец, ох, и глянулся! Слыхала она об Басманове-младшем доброе и недоброе. Будто бы жалует его Иван Васильевич за подвиги ратные да дела всяческие, а также и то, что будто служит тот Федя царю не по-праведному, а по-срамному. Как с этаким под венец-то идти?.. Да только стучало сердечко её чаще да шибче, лишь придёт в ум пригожий кравчий. И тут поделать ничего нельзя: в тот же день просватали Варвару за Фёдора.       Смотрины учинили. Видят родители: что дом на Москве, что палаты Фёдоровы в слободе Александровой — чаша полная: и мебели, и утвари, и посуды, и мехов, и злата-серебра, и всякого иного добра целые горы. Чего и житью таковому противиться? Ударили по рукам окончательно.       Свели жениха с невестой. Родители, Василий Андреевич с Анной Романовной да Алексей Данилович вдовый, да всякая родня с обеих сторон, за столом сидючи, о свадебке уж толкуют, а те сидят, очи едва поднимают. «Ох, чует душенька: нелюб меньшой сын Басмановский моей доченьке!», - думает княгиня Сицкая. - «Спаси, Дева Пресвятая Богородица! Замуж девок отдают - позволения их не спрашивают. Знать, судьба неминучая».       Ввечеру, однако же, допросила она дочку о том, что на сердце накипело. — Пошто пытаешь, матушка родимая? - спросила Варя. - Дело решённое. — Решённое-то, решённое, - вздохнула Анна Романовна. - Да больно тебя, голубка моя сизокрылая, без охоты под венец снаряжать. — Ты не сумлевайся, не плачь да не вздыхай. — Как сказывают в народе: выйти замуж - не напасть, как бы замужем не пропасть… — Своей охотой под венец пойду. — Что ж, быть посему. Хотя и желала б я тебе мужа получше. — Нешто этот поганый? — Не поганый, доченька, не поганый… Бог тебя благослови.       Перекрестила княгиня чадо своё родное, слезами залилась. А Варенька и знает, что ей тоже плакать да выть подобает, ан нет - не плачется, не воется. Не горько, тревожно лишь.       Родственницы да подружки Варварины дивуются: чего она не воет, не голосит, судьбу свою девичью оплакивая? Нехорошо. Ей же государыню Марию Темрюковну повидать хотелось более всего: поласкаться в крайний раз да порасспросить царицу, каково ж замужем живётся? Не раз уж расспрашивала, а всё мало. «Не влетать мне теперича вольной ласточкой в покои царицыны», - подумала Варварушка. - «Своя семья будет, а и буду видеть я Марьюшку лишь по большим праздникам». Слёзы из очей голубых закапали, да запела княжна: Вы, любезные мои подруженьки, Покрасуйтесь, подруженьки, вы, красны девушки А как я-то, горемычная, красовалася! А дарю я вам, подруженьки, красу свою да девичью, Носите её, подруженьки, носите да не свиваючи, Не свиваючи, подруженьки, да не скидаючи! Ох, подите вы, подруженьки, да во зелен луг, Ох, сорвите вы, подруженьки, цветок лазоревый, А мой-то цветочек да позасохнет-то, Ох, не дайте, подруженьки, ему позасохнуть-то, А сорвите вы его, подруженьки, да под самый корешок И несите, подруженьки, его своей родной мамоньке.       Плачет девица, рыдает голубка сизокрылая, а сродницы да подружки и довольны: не упрекнёт никто словом неосторожным. Расплели Вареньке косу русую, запели песни свадебные хором. Вот так девишник и прошёл.       В то ж время углядел царь Иван Васильевич, что Фёдор невесел да притих весь. Уж пропили сродники да товарищи волюшку его холостую, а парням-то, как девкам, причитать не полагается. Что стряслось? Спросил о том государь. — Чего тебе, Федя, неладно вдруг? Гляди, уж венчанье скоро. — Ладно мне, надёжа-царь, всё мне ладно. Впервой женюсь, вот и призадумался. — Не токмо ведь о том, как с женой обходится. Я-то знаю. — Лгать не смею. Скажи, уж не отсылаешь ли ты меня от себя? — Глупый ты, - усмехнулся самодержец. - Ух, глупый, неразумный! Будто помирать собрался! — Женитьба эта - уж не немилость ли? — Молчи, Федька, не гневи Бога! Да меня не смеши, а то не усну. Моей роднёй станешь! Моей! А он про немилость талдычит! — Прости меня, прости! — Оставь, не гневаюсь я, не пойму только… Нелюба тебе Варварушка? — Люба. — У тебя с девицами-то как? Не осрамишься? — Не осрамлюсь, - зарделся Басманов-младший. — Добро! С девицей ведь ночку ночевать - не по-моему, иначе. — Не осрамлюсь, государь.       Настал день свадебный. С утра выпарили молодых в баньке жаркой, обрядили в наряды красные. Брату Фёдорову, Петру, что дружкой стал, повязали чрез плечо полотенце узорчатое. Выкуп за невесту дали золотом да поехали большим поездом свадебным в церковь. Там уж свечи освящённые в руки дали, да обвенчал священник Фёдора Варваре, а Варвару Фёдору. Тут уж рыдать не след, и сильно довольны все стали, особенно царица Мария Темрюковна. Хоть, положа руку на сердце, жаль государыне, что ныне не каждый день любимицу свою видеть сможет. — Ты пошто, Маруся, разулыбалась? - спросил царь свою жену. — Радуюсь я за Вареньку, - ответствовала царица Мария. -  Будет жить она с Фёдором в мире да благополучии, не обидит он нашей голубушки. — Твоя правда - не обидит. Ты сама-то, вспомни, как со мной под венец шла - так смурна была. — Разве смурна? - вскинула краса кабардинская брови чернённые. - Да ты на Варю погляди: ужель не трепещет? Так и каждой жене трепетать перед мужем положено.       Сели за пир богатый. Столы под скатертями белоснежными ломятся от кушаний лакомых да питий сладких. Чудно Феде: впервые за время долгое не кравчествует, старшому стольнику дело поручил, а тот и рад стараться. Пьют все да гуляют, да музыки весёлые слушают. — Горько! Горько!       Встали молодые. Отнял жених край фаты шёлковой от щеки невестиной, поцеловал её в уста сахарные. Сперва чуть коснулся, а чем далее пир - тем более жарко целовал Фёдор голубку свою сизокрылую. Видит: ручка нежная у девицы подрагивает, и хочется обнять да утешить, сказать, что и боятся ей нечего, а нельзя - народ глядит.       Настало время почивать идти. Запели песни, осыпали молодых зерном, в сенник постельный отвели да одних оставили. — Ты не бойся меня, голубка Варенька, - молвил Басманов вкрадчиво, как оказались они рядышком на постели. - Зла тебе не сотворю. — Верю тебе, сокол ясный, верю. — Поцелуй меня, полюби, как и я тебя любить буду.       Робка Варя, да зачаровала её речь мужнина ласковая. А он-то смотрит сладостно, гладит да обнимает - аж жарко стало. Смелее руки да губы Фёдоровы, да и растаяла девица, обняла супруга венчанного, без боязни дала расторгнуть невинность свою. Целовались они да миловались - да не один раз.       «И пошто девицы просватанные воют да слезами умываются?», - думает Варя. - «Объятий супружеских бояться? Да разве ж оно страшно? Ах, глупые! Может, от того, что не всем таких красавцев писаных сватают? Может, не всех так-то ласкают, что дрожь блаженная от макушки до пяточек, не со всеми-то так любятся, что впервой лишь больно, а дальше - сладостно?». «Подлинно не по-царски прилюбы», - думает Федя. - «Варенька-то - краса ненаглядная, ныне жена мне. Коль уж желает государь детей наших лицезреть - так для того, думается, недолго стараться».       На другой день еле подняли молодых. Гости уж заждались, а как вышли к пиру Фёдор да Варвара, сызнова пошла гульба да песни, да праздник весёлый. Одни лишь Басмановы, муж да жена, сидят тихохонько - спать хотят, а зевнуть неловко.       Стали жить-поживать с Божьей помощью да под царской милостью. Правдива была мысль Фёдорова: вскоре понесла Варварушка дитя. Нашлись языки злые, говаривали, что будто не при чём тут Фёдор, что живот у его жены молодой напух, будто кто-то иной о том порадел. Родила Варвара сына, да так тот сын на родителя своего похож оказался, что вмиг пресеклось всякое злословие. Крестили младенца Иоанном, в честь святого Иоанна Предтечи. Так-то оно так, да лучше прочих знал Фёдор, во чью ещё честь.