Роуд-муви ч.4

Runnin' down the highway and we ain't tired yet Motörhead Вода тонкими струйками стекала с хромированного козырька и стучала по капоту. Шаманский ритм дождя и смазанный свет ночных фонарей за лобовым стеклом навевали тоску, от асфальтовой сырости, проникающей сквозь приоткрытое боковое стекло, свербило в носу. Кейду не нравилась такая погода и этот город тоже. Мыслями он был на Юге. – Однажды давно, в июле выдался очень жаркий день, жаркий даже по нашим меркам, настоящее пекло, так что мозги превращались в масло. Мы ехали на восток, и отец показал мне ферму, куда мальчишки, в том числе и он с приятелями, убегали доказывать друг другу, у кого стальные яйца. В общем, ее хозяин за несколько лет до того, как туда стали наведываться любители приключений, дождался одним воскресным утром, пока его жена с детьми уйдут в церковь, побрился, надел новый костюм, сел на стул в чистенькой сельской гостиной и пустил себе пулю в глотку. Засунул ствол прямо в рот, – Кейд отхлебнул из термоса, – и «чик»! Так что мозги разлетелись по всей стене. Говорят, от головы ничего не осталось. Вскоре после этого его земля прокисла. Перестала приносить урожай, скот полег, в общем, проку от нее не было да и покупать ее никто не захотел. Местные сказали, что она проклята, потому что церковь отказалась хоронить самоубийцу как положено, так что жена, прежде чем уехать из тех краев навсегда, закопала тело где-то на ферме, и его грешные потроха стали отравлять почву. Мальчишки пробирались туда тайком и те, кто посмелее, должны были переночевать в доме и не испугаться того, что осталось от хозяина и бродит по ферме. В общем, странно, что мой старик решил про это рассказать, потому что мне давно уже было не десять. Там правда никто не вел хозяйство долгие годы. И это место было похоже на декорации из фильма – одинокий серый дом посреди сухого желтого поля, и солнце садится за горизонт. Рамы без стекол, краска давно выцвела. Я спросил отца, смог он переночевать здесь, но он не ответил, и мы просто стояли и смотрели на этот дом. И хотя наступил вечер, голова все еще гудела от жары, так что мне на мгновение показалось, будто я и впрямь увидел в окне что-то такое... Может, он хотел показать мне, что бывает с домом, о котором никто не заботится, но я ведь не собирался уезжать, просто не хотел заниматься тем же, что и он. Мы плохо друг друга понимали. Кейд поболтал термосом и с сожалением понял, что кофе осталось немного. Он не был уверен в том, когда сможет нормально поесть в следующий раз. – Самоубийство? – слово выскользнуло из динамиков Прайма, будто сделанное из шелка. – Говорят, жена заплатила колдуну с луизианских болот за черную магию, которая до сих пор цветет там пышным цветом. Заплатила, чтобы свести муженька в могилу и удрать с любовником. А может, он застрелился из-за долгов или какой-нибудь женщины – версии разнятся. – Самоуничтожение из-за фемок? – густой хохот Хаунда заполнил пространство кабины. – Да кто вообще в это поверит? – А по-моему, очень познавательно, – тон Дрифта оставался неизменно светским. Скрипучая трель возвестила, что Бамблби тоже имеет мнение на этот счет. Кейд, увлекшись ролью рассказчика, забыл про то, что канал связи общий, так что его задушевную историю слышали все боты. Он поерзал на водительском сидении тягача, прислушиваясь одновременно к скрипу обивки и дурацкой болтовне. Фоном заиграла легкомысленная мелодия в стиле диско: Бамблби подбирал музыку под стать альтмоду – держал курс на семидесятые. Кейд до сих пор искал душевные силы, чтобы смириться с новыми игроками в команде, так же, как учился примиряться с заставшей в пути непогодой, транспортными пробками или узкой койкой в отеле «Тараканьи бега» – с чем-то, без чего прекрасно мог обойтись. Кейда не покидало ощущение, что его присутствие оценивают, исходя из очков на шкале пользы. Будь автоботы людьми, он бы подрался с кем-нибудь из них, чтобы закрыть вопрос о своем месте в этом мире – они-то не упускали случая устроить потасовку – но с гигантскими машинами для убийства приходится искать обходные пути. Оптимус отстранился и предоставил Кейду возможность самому разбираться с шумной четверкой. Прайм высказывался реже, чем можно было от него ожидать, только если разговор касался дела. Кейд не мог определить, набирается ли Оптимус сил перед очередной сокрушительной лавиной постулатов или за этим молчанием скрывается нечто более зловещее. На пустых участках 55-й магистрали, пока небо было солнечным и высоким, автоботы срывались в дрэг и дрифт, развлекаясь тем, что отставали ненадолго от Прайма и, прогрев резину до белесых облаков, неслись вперед, рыча и привставая на задних колесах, выскакивали на встречные полосы и подрезали друг друга, так что горячая пыль, скрежет и вонь покрышек проникали в салон грузовика через опущенные стекла: Кейду хотелось в живую поглазеть на персональный «Наскар». Он не мог определиться, на чьей стороне его симпатии. Таким нехитрым способом развлекались все автоботы за исключением Хаунда, который оказался тяжеловат на подъем, но не отказывал себе в спортивном комментировании. Иногда Кейду казалось, что Прайм сам не прочь сорваться в занос, если его немного пришпорить. Но небо постепенно куталось в облака, становилось ниже, ветер – холоднее, город приближался, и автоботы мрачнели с каждой милей. Необходимость маскироваться, придерживаться лимита скорости и правил движения, когда по правому и левому борту стал проплывать Большой Чикаго и машин на дороге прибавилось, вызывала у них раздражение, которое они не стремились скрывать. В их речи проскальзывало больше резких слов и грубых шуток, они стенали и подначивали Прайма, пока он не осадил их с неожиданной резкостью. Автоботы представлялись Кейду чем-то средним между бандой байкеров и воскресным клубом домохозяек. Такой клуб был не по его интересам, ему не нужна была компания, кроме Прайма. Особенно в меланхоличную дождливую погоду, особенно ночью. Сейчас Кейд мог делать что угодно: валяться в темноте спальной капсулы, развлекаться на сидении, рассказывать очередную историю. Самое главное – ему больше не удавалось остаться с Оптимусом наедине.