Гора и тот, кто там ждёт

      Вечером каждого дня он видел, как Солнышко прячется за эту гору, окрашивая облака над нею в самые разнообразные оттенки тёплых цветов. От оранжевого на лёгких краешках облачного завитка, до глубокого розового на его плотном, увесистом брюхе. Сама гора при этом выглядела чёрной и загадочной громадиной, таившей в себе что-то неизвестное, но такое влекущее.       Первый раз он пошёл на гору просто так, один, "на разведку". Нашёл там пару хороших мест, где можно разбить походный лагерь, поставить палатку, развести костёр и петь песни под гитару. Около одной такой заманчивой полянки нашлось возвышение, продуваемое всеми ветрами. С него было видно всю округу! Ложбинки меж горных рёбр сходились в своеобразную долину, где ютился их скромный городок — весь здесь, как на ладони. Словно маленький мирок, зажатый меж гор.       Утром он заливался туманом. Как кисель, белое марево струилось по ложбинкам, заполняя долину. А вечером дома зажигались гирляндой огней, и казалось, что пред тобой россыпь янтаря, пришитого верной рукой к полотну чудной вышивки.       Приметив такие замечательные места, он стал зазывать туда друзей на посиделки, а когда никто не хотел идти за компанию, он сам поднимался на гору в гордом и несколько философском одиночестве. Иной раз он просто сидел, слушая ветер и шелест листвы, другой раз — играл на своей гитаре какую-нибудь незамысловатую лирическую мелодию. Одну из тех, что берут за душу буквально парой аккордов. Порывы ветра подхватывали эту музыку и словно морские волны несли куда-то далеко-далеко, неведомому слушателю, который у подножья горы мог бы случайно услышать обрывки этой плачущей мелодии и задуматься о чём-то своём. О чём-то важном, пусть и грустном.       Незаметно для самого себя, он стал провожать солнечные закаты, почти каждый день сидя на том возвышении и глядя, как тёплый диск прячется за соседней горой. Последние лучи тянулись к нему сквозь неясно различимую полоску леса, а он внимал им, как песне или как яркой картине, что трогает сердце страстью красок. Потом, когда Солнце уходило за гору, он столь же завороженно смотрел на облака или тучи, плавно теряющие цвета заката.       Прошло, наверно, не так уж много времени, когда он решил для себя, что эта гора должна стать для него ещё более важным местом.       Он был одинок. Что же может быть важнее для одинокого человека, чем возможность перестать быть таковым? Иной спросит: как же одинок, если у него были друзья? А вот так, одинок. Душа может оставаться одинокой и в толпе людей, и в кругу друзей, и даже в лоне семьи. Такое одиночество лечится лишь второй подобной душой.       Любовь... Столь понятное и воспетое слово, и столь непостижимое, будто впервые его слышишь и совсем не знаешь смысла.       Вот он и решил, что встретит Её непременно на той горе.       "Почему?" — спрашивали его.       "А почему нет?" — отвечал он.       "Это невозможно" — говорили друзья. Те друзья, что встретили своих будущих жён на дискотеках, на работе, в кружках по интересам или даже ещё в школе.       А что должен был ответить он? Тот, кто её ещё не встретил. Он и вчера её ещё не встретил, и сегодня до сих пор не встретил, да и завтра он её пока не встретит. Что он должен был ответить?       "Если я это придумал, значит и другой сможет. Например, она. А раз так, значит есть шанс, что она придёт туда. Надо только дождаться."       Друзья, конечно, смеялись, а он старался не пропускать ни одного заката.       "Какой же этот шанс?" — со смехом спрашивали друзья.       "Невообразимо малый" — соглашался он, но не отступал. Нельзя было отступать. Ведь каждый пропущенный закат — это тот день, когда она возможно пришла, а его там нет.       Она посмотрит вокруг, хмыкнет сама себе — ведь глупо было бы надеяться, что она случайно найдёт его там, на горе. Затем она грустно вздохнёт и уйдёт, чтобы никогда больше не вернуться.       Потому нельзя было пропускать ни одного заката, чтобы не упустить тот ничтожный шанс встретить её!       А потом он заболел. Продуло, наверно. Ведь он приходил туда в любую погоду. К тому же осень наступила. Ветер в эту пору дюже предательский: вроде ещё тепло, а веет уже холодом.       Лёжа в кровати с температурой, он не мог даже толком смотреть на гору: приходилось выворачивать больную голову. Поэтому он больше представлял себе тёмную громадину, купающуюся в закатной заре. Ему казалось что вот именно сегодня она там. Ему представлялось, как она поднимается по склону, как сидит на том возвышении, как ждёт его, беспрестанно поглядывая на те деревья, из под которых выворачивает тропа. Единственная тропа, по которой можно сюда подняться. А его всё нет и нет.       У него сердце сжималось от печали, и он даже вставал с кровати, думая, что у него хватит сил подняться в гору. Но стоило сделать пару шагов, как голова начинала кружиться, и он ложился обратно.       "Да и кого обманывать?" - говорил он сам себе. "Разве это возможно? Её не было всё это время, её нет там и сейчас. Я поднимусь туда только для того, чтобы узнать какой же я дурак."       Но сколько бы он не говорил себе такие вещи, надежда настырно жила, не смотря ни на что.       Он выздоровел. И хотя уже успел, как ему казалось, убедить себя в глупости своей мечты, ноги сами несли его в гору. Каждый раз находились сторонние причины:       "Там хорошо" — говорил он себе.       "Мне нравится цвет облаков во время заката."       "Мне нужно прогуляться."       "Там лучшее место, чтобы практиковаться в игре на гитаре."       И хоть причина каждый раз была иная, он нет-нет да и глянет на те деревья, из под которых выворачивает единственная тропа.       Но там никого не было.       Он вздыхал, хмыкал сам себе и продолжал своё важное занятие.       Ходил он теперь уже не так регулярно, зато смог внести разнообразие в ту массу причин, которыми можно было оправдать свой поход.       Сегодня у него с собой был листок с аккордами грустной песни, которую он ещё недоучил. В песне повествовалось о поиске той-самой любимой, но совсем незнакомой девушки. Девушки, которой, наверно-то, и нет вовсе. Он искал её лишь по плохо понятным ему самому приметам, которых в результате было слишком много, чтобы подойти какой-то одной девице. Пелась песня весело, но смысл её был печален.       В авторе тех строк он видел единомышленника — товарища по несчастью. Само разумение того, что ты не одинок в своей глупости, греет душу.       Он пришёл сюда, чтобы поиграть на гитаре и спеть эту песню, но осенний ветер никак не давал ему это сделать. Он быстро понял, насколько глупа была затея, ведь именно здесь, на возвышении, открытом всем ветрам, удобно уложить листок, пусть даже из плотной бумаги, ненастным осенним вечером было попросту невозможно. Ветер — господин гор — трепал бумагу и так и сяк, то переворачивал его левый угол, то правый, то легонько пытался отнять листок, вырвать его и унести на своих волнах далеко в горы, наверно, чтобы самому потешиться этой грустной, но красивой песней.       Бросить бы всё и уйти, но человек, тот, кто ждёт, сидя на горе, только весело рассмеялся, порадовавшись новой забаве ветра. Он отложил гитару, поднялся на ноги и начал размахивать листочком как веером, то подставляя его по ветру, то поперёк, то следуя изменившему направление порыву. Ветер с радостью принял правила новой игры и старался наклонить листок, повернуть его, обнять потоками воздуха, а иногда он вновь предпринимал скромные попытки отнять листок, несерьёзно, как будто в шутку. Человек смеялся, играя с ветром, и вдруг ощутил в нём товарища. Не простой закон физики, а вполне разумного друга, живущего здесь, в горах. Друга, с которым он, оказывается, знаком уже давно.       Человек поклонился Ветру и поблагодарил его за весёлый вечер. Затем он спрятал листок с аккордами и, будучи в прекрасном расположении духа, к собственному удивлению, почти без ошибок исполнил эту песню на гитаре. Он сделал это, чтобы Ветер мог услышать её и унести к себе домой.       С тех пор прошло ещё несколько одиноких вылазок в горы. Теперь он здоровался и с самой горой, и с лесом, и с деревьями на том возвышении и, конечно, с ветром. Он вспоминал про древних богов и духов, которым его предки приписывали власть над природой вокруг. Иной раз ему пришла в голову совсем уже сумасшедшая мысль: попросить бога горы, чтобы он помог ему наконец найти свою любимую. Но человек постеснялся. Ему показалось нечестным просить о таком. Ведь любовь — это что-то особенное, что-то, что нужно добыть, заслужить! Это нельзя просто взять и вынуть из кармана! Даже из божественного... И хоть им уже начало овладевать отчаяние, и он уже не очень-то верил в эту свою глупость с ожиданием на горе, он всё равно не мог заставить себя открыть рот и произнести молитву. Каким бы священным ему не казалось то возвышение на горе.       В конце концов страсти улеглись. И вот настал вечер, когда он был свободен и мог бы сходить на гору, но почему-то не хотелось. Лень, наверно. Он налил себе чаю и, пригубив напиток, посмотрел в окно. Солнце почти спряталось за гору, и громадина вновь предстала своим привычным, но всё столь же очаровательным тёмным силуэтом.       "Ладно!" - решил он. "Может даже в последний раз, но схожу сегодня."       Ему почему-то показалось, что должен сработать закон подлости. Раз он не собирался идти, значит именно сегодня она там будет. Ополовинив кружку, он собрался и вышел.       Идя в этот раз без оправданий, только чтобы встретить её там, но старательно сам себе улыбался, делая вид, что наслаждается каждым шагом этой глупой во всех отношениях прогулки. Он смотрел на дома, освещённые солнцем лишь до половины, слушал шуршание пожелтевшей травы и палой листвы под ногами, и даже техногенные шумы городка его не раздражали. Поднимаясь по склону горы, он то и дело останавливался, оборачивался и внимал прекрасному виду, хотя и выучил его за это лето наизусть.       Добравшись до любимого места, открытого всем ветрам, он поздоровался со всеми своими здешними друзьями, сел, обнял колени руками и чувства его перемешались. Он улыбался сам своей глупости, а тоска съедала его сердце. Он одновременно пылал надеждой увидеть её на той единственной тропинке, что выворачивала из под деревьев, и клеймил себя за глупость и невероятность этой надежды. Ведь, что даёт бесплодная надежда? Лишь разочарование.       Ему хотелось и плакать и смеяться над собой.       Провёл он так совсем немного времени. Солнце спряталось ещё до того, как он сюда добрался, и теперь стало совсем холодно. Он поёжился, вздохнул и двинулся обратно — домой. Только друг-ветер обнимал его, горько улыбающегося собственным причудам.