Корабль с небес

Лонгрен бросил быстрый взгляд за забор, окружающий их участок, — никого там уже не было, конечно, — и, пачкаясь отработанным машинным маслом, поднял с земли оторванную руку робота-садовника. Он должен был убрать то, что осталось от несчастного Вилли, прежде чем его увидит Ассоль — и расстроится. То и дело оглядываясь на окно, затянутое алыми шторами, он осторожно собрал в тележку развороченные клешни-манипуляторы, отброшенные в сторону миниатюрные грабли и лопатку, покорёженные шестерёнки. Бережнее всего он отнёсся к голове, которая и пострадала больше всего остального — речевой аппарат закоротило, и он издавал сейчас бессмысленный тихий скрежет, катушка с перфолентой выпала, стекло в одной латунной глазнице пошло длинными трещинами, а во второй осыпалось пылью. Восемнадцать лет назад, когда он, отслужив на воздушном судне порядочный срок, решил обосноваться с семьёй в спокойном месте, невозможно было даже представить себе, как всё обернётся. В странствиях он навидался всякого. Бывал в городах, освещаемых газовыми фонарями, на улицах которых сновали паровые автомобили. Видел, как зажиточные горожане отправляют роботов в лавки вместо себя, а те потом, развесив пакеты с покупками на специальных крючках вдоль металлического туловища, возвращаются домой. Наблюдал, как старший помощник капитана, толковый механик, сооружает железного рулевого — и после этого в рубку члены команды заходили лишь для того, чтобы задать роботу курс: тот безошибочно находил самые короткие воздушные пути и мягко уходил от любых препятствий, будь то другие корабли или птицы. В результате он настолько проникся идеей: механизмы делают жизнь лучше, что попросил старпома научить его всему, что знает сам. Они несколько лет возились с чертежами и сделали в компанию к рулевому ещё и стального кока, загрузив в его память тысячи рецептов национальных кухонь, а также автоматического доктора — после чего столкновения с воздушными пиратами стали куда безопаснее… Но несмотря на то, что их изобретения сделали корабельное устройство легче, Лонгрен безумно тосковал по любимой. С каждым месяцем эта тоска росла и крепла — и не последнюю роль в этом играло то, что от двух последних командировок пришлось отказаться. Тогда они как раз работали с мозгом робота-доктора, который был устроен сложнее, чем у кока и рулевого, поэтому прервать свой труд было никак нельзя. Почти всё время они со старпомом проводили на борту. Даже когда «Орион» приземлялся в порту, а остальная команда радостно отправлялась развлекаться и обмениваться новостями с экипажами спустившихся по соседству дирижаблей, они продолжали работу и покидали судно, только чтобы пополнить запасы металлов, проводов и прочих деталей. Да и то, что по пневмопочте прилетело известие, что после предыдущего визита домой родилась дочь, которой сейчас было уже несколько месяцев, а Лонгрен её до сих пор не видел, тоже повлияло на его решение. При первой возможности он уволился, забрал жалование, оказавшееся неожиданно щедрым — капитан вознаградил его за усилия по сооружению механических созданий, и отправился к жене и дочке. Мэри и Ассоль — теперь их ничто не должно было заслонять в центре его Вселенной. Поначалу казалось — в Каперне у них все сложится. Домик, что удалось купить, был уютным, пусть и располагался на изрядном расстоянии от городка. Местные хоть и отнеслись к ним с опаской, но были всё же дружелюбны, многие из них искренне заинтересовались перспективой завести домашнего робота. Первые образцы — всегда улыбающаяся механическая горничная, при уборке не пропускающая ни пылинки, садовник, «младший брат» того, что лежал сейчас перед ним на тележке — были куплены сразу же после того, как Лонгрен закончил их конструировать… Единственной проблемой было то, что он потратил все расходные материалы, которые были при нём, когда он выписывался с корабля. Тогда, разумеется, это совсем не казалось затруднением — успех вдохновил его, а сердце горело в груди как разгоняющийся паровой мотор. Лонгрен представил себе даже, как не только делает механических помощников по заказу, но и организует здесь музей редкостей. Нет, разумеется, он не думал, что заскучает в компании жены и дочери, но путешествия были хороши впечатлениями: новые города, незнакомые люди, непривычные вещи. Если бы музей произвёл фурор, в Каперну начали бы приезжать отовсюду, чтобы посмотреть на диковинки, созданные им, и тогда, тогда он смог бы получить всё лучшее, что было в странствиях, не покидая при этом своей семьи! Он отправился в Зурбаган и на радостях истратил почти все оставшиеся сбережения и большую часть гонорара, полученного за двух автоматонов, на медь и сталь, пружины и шестерёнки, хром и кожу… Поездка немного затянулась — Лонгрен хотел приобрести всё самое лучшее, да ещё с запасом, чтобы потом уж точно долго не оставлять жену в одиночестве. Вернувшись же, он обнаружил, что Каперна изменилась до неузнаваемости, и виной тому был странник, приехавший в городок в те недели, что его не было. Новоприбывший оказался ярым противником любых механизмов, и ненависть его была так сильна, что он каждый день начал вещать с трибуны на центральной площади о том, что роботы губительны, они несут смерть. Он рассказывал о восстаниях автоматонов против людей в городах, названий которых Лонгрен никогда не слышал и был уверен — их не существует, однако большинство местных не покидали Каперну ни разу в жизни и поверили, что такие места действительно где-то есть. Он твердил, что Лонгрен хочет горожанам зла, что в домах, где будут пользоваться услугами механизмов, всё время будет кто-то болеть — и факт, почти сломавший Лонгрена по возвращении, сыграл ему на руку. Узнав у знакомых женщин, что каждый день на городской площади незнакомец поносит труды её мужа, Мэри отправилась послушать, что там говорят, а когда услышала слова о том, что из-за домашних роботов люди слабеют и умирают, воскликнула в запале: — Это неправда! Мы ведь с дочкой не больны! Неужели вы ему верите? Как оказалось, верят. Её подняли на смех и прогнали, выкрикивая в спину обвинения в сексуальных отношениях с «железяками», забрасывая подгнившими яблоками, для которых как раз настал сезон. Кое-кто даже сбегал к себе и притащил оттуда крынку скисшего молока, чтобы выплеснуть ей в лицо. А потом, когда она в заляпанном, воняющем простоквашей платье шла в направлении их домика, полил дождь. Он мгновенно промочил одежду Мэри до белья — войдя в прихожую, она тут же сбросила насквозь пропитанное водой платье, но было уже поздно. На следующий день она свалилась с лихорадкой, и никто из обитателей Каперны ей не помог… Так она и скончалась — не приходя в сознание, не встретившись с лекарем, не попрощавшись с мужем. Когда Лонгрен вернулся домой, всё было уже кончено, стало свершившимся фактом. Незнакомец покинул город и скрылся в неизвестном направлении, отказав ему в шансе с ним разобраться. В жителях города не осталось ни следа дружелюбия, теперь они и под дулом мушкета не согласились бы покупать у него роботов. А Мэри давно похоронили — добродушия городских женщин хватило только на это, да ещё на то, чтобы не дать двухлетней Ассоль умереть в одиночестве от голода. Но он видел, как они обрадовались возвращению её отца и тому, что теперь больше не придётся заботиться о ребёнке, вероятно, поражённом «ржавой скверной» и способном передать болезнь им самим. Одна из них, бывавшая дома в его отсутствие чаще всех, рассказала обо всём, что было: как незнакомец заклеймил его злодеем, как умерла, метаясь на постели, Мэри — а пока рассказывала, поглядывала на него с ужасом. Так на него когда-то смотрела прижатая поршнем мотора летучая мышь. В брошенном перед уходом взгляде ему тоже померещилось сходство с выпущенной на свободу мышью, которая совсем этого не ожидала. Сказанные незнакомцем много лет назад слова — придуманный диагноз — прочно въелись в память горожан. Каждый раз, когда Лонгрену доводилось сталкиваться с ними в последние годы, он безошибочно узнавал те самые два слова — и кулаки сжимались сами собой, но порыв всегда удавалось сдержать. Он не хотел и не мог воевать со всей Каперной.