Одним звонком

Проснувшись, Рут взглянул на часы и выдохнул. Прошло тридцать три минуты, но ему казалось, что он спал вечно. За это, наверно, и стоило бы любить сон, но Джеймс горько вздохнул и перевернулся на другой бок. В голове не было ни одной мысли, одновременно с этим Джим только и делал, что думал обо всем. Кажется, он запутался, и самостоятельно выбраться из всего этого дерьма он не сможет при всем желании. Он все же часть социума, и он привык получать помощь людей. Рут встал с кровати и подошел к окну, касаясь приятного мягкого ворсистого ковра ступнями. За окном лил дождь. Город за городом Джеймс все глубже продвигался вместе с группой по Европе, а погода менялась так стремительно, что Джим не успевал переодеваться из шорт в брюки и обратно. Сегодня они были в дождливой Англии. Джим хорошо был знаком с городом, поэтому гулять не было никакого смысла. Джеймс не видел смысла в прогулке, если она его не вдохновляла. Редкими просветами гостило на мокром асфальте осеннее солнце, и Джим рефлекторно поежился, хотя в его номере было тепло и уютно. Здесь была всего лишь просторная спальня с телевизором, большим массивным шкафом и смежная ванная с милой персиковой плиткой. Номера других ребят были больше, но они все были с семьями. Джеймс вздохнул. У него было одно желание — чтобы когда он засыпал, его кто-то обнимал и целовал в затылок, замирая в таком положении на целую ночь. И чтобы все это было не перебежками, а постоянно, чтобы это вошло в привычку, чтобы это стало наркотиком. Он открыл тяжелую дверцу шкафа и стянул с полупустой полки — все остальные вещи или были в чемодане, или валялись по всей комнате, — черные узкие джинсы и футболку с потрепанным и застиранным принтом. Пока он натягивал штаны на свои худые ноги, он рассматривал синяки на голенях и разодранные, как у десятилетнего озорника-мальчишки, коленки на обеих ногах. Футболку Джим надел, стоя перед зеркалом и оценивающе разглядывая свой впалый бледный живот, острые ключицы, темную растительность на груди и шрам после удаления аппендицита. Он всегда оценивающе смотрел на себя, потому что все пытались дать ему оценку, и она была в разных случаях на столько противоречивой, что Джим уже и не знал, каким себя считать — хорошим или плохим, виртуозом или рукозадым, красивым или уродливым, добрым или злым. Он потерялся во всем этом потоке мнений чужих людей и потерял себя. Может, это все кризис среднего возраста, ведь только сейчас, в почти сорок пять, он понял, что еще не нашел себя. Джеймс засунул ключ-карту в карман джинс и вышел из номера, захлопнув дверь. Номер Мика был этажом ниже, и странно было, что у них одинаковые замки, стоило бы написать об этом в книге жалоб и предложений. Каждый раз, когда они приезжали в новый город, в новый отель, служащие всегда давали им эту книгу для росписей и комментариев. Рут прошел по длинному коридору, рассматривая тусклые картины в тусклом свете маленьких бра на стенах, и, скользя рукой по гладким мраморным перилам и шагая по белым ступенькам, оказался уровнем ниже. Здесь все было таким же скучным и однообразным. Джеймс подошел к двери с золотистыми цифрами «24» и боязливо тихо постучал, но ему не открыли даже после повторной попытки. Кажется, в глубине номера слышался шум воды и возня, но, может, это просто кровь приливала к ушам Джима, или же просто шум в голове. «Что же, он не обидится», — про себя буркнул Рут и открыл дверь его номера своим ключом. Параллельно с дверью Джеймса открылась дверь Мика, который выходил из ванной комнаты, и Джим увидел голого гитариста с полотенцем на голове. Мик буркнул что-то типа «твою мать, блять» и скрылся обратно в ванной, хлопая дверью. Рут покраснел, закрывая лицо руками и пытаясь «развидеть» все, что он увидел. Раньше ему доводилось видеть Томсона без одежды, но сейчас это было более чем неожиданно. — Рут, мать твою, ты еще там? — послышался глухой голос Мика из ванной. — Если да, то принеси мне, пожалуйста, полотенце из спальни. Джим пересек гостиную и зашел в просторную спальню, хватая первое попавшееся полотенце, лежавшее на незастеленной кровати. Мимолетно глянув на себя в зеркало, Джим увидел лишь пылающие рябиновым пламенем щеки и припухшие глаза. Рука Мика уже торчала из-за двери, и Джим вложил в его раскрытую ладонь белое махровое полотенце, точно такое же, как у него в номере. — В следующий раз, если ты заявишься ко мне в номер без предупреждения и даже без стука, то я ударю тебя по голове лампой, чертов извращенец, — послышался смех Мика, приглушенный закрытой дверью и особой акустикой душа. Он открыл дверь, придерживая принесенное Джимом полотенце на бедрах. — Подожди, пожалуйста, здесь, я быстро. Он убежал в спальню, сверкая голыми пятками и мощными ногами с массивными красивыми татуировками. Джим только сейчас заметил, что нет привычной ему сотни чемоданов, беспорядка и разбросанной одежды вокруг. Мик и Стейси разошлись пару недель назад. — Я стучался, если что, — отозвался Джим на возню Мика из спальни. — Просто кто-то оглох, пока разгуливает голышом по номеру! — Эй, у всех разная домашняя одежда, — фыркнул Томсон, выходя из спальни и усаживаясь на диван. На нем была серая футболка и серые спортивные штаны. В руках он держал носки, которые уже натягивал на ноги. — У кого-то ее вообще нет. И, кстати, я дома, мне можно, — он смеялся, и его пухлые щеки покачивались в такт его смеху. Джим тоже улыбнулся, хотя и не сильно хотелось. Они замолчали, разглядывая друг друга. Джим думал о том, что Мик выглядит на все сто, особенно с гладкими прямыми волосами и влажной лоснившейся кожей после душа, а Мик думал о том, что Джеймс сильно похудел и что его ноги выглядят на миллион в этих умопомрачительных узких джинсах с тонкой цепочкой у кармана. Джеймс смутился и закрыл глаза. Что-то мешало ему ясно думать. Видимо, Мик. Что-то же мешало, и Джим даже фыркнул, открыл глаза и заметив пристальный взгляд Мика на себе. Голову вновь заполнили мысли обо всем, над головой сгустились тучи. Всхлип Кристины до сих пор на репите торчал в его голове, монотонно прокручиваясь в мозгах. — Можно я лягу на твою кровать? — спросил Джим и взъерошил свои густые каштановые волосы. — Конечно, пойдем, — Мик вдруг взял Джима за локоть и покровительски потащил его в свою спальню, где Джим с наслаждением рухнул на огромную мягкую кровать и зарылся лицом в подушку. Мик сел на краешек и принялся наблюдать за Джеймсом. — Думаю, нам стоит поговорить обо всем, что гложет тебя. Рассказывай. — У тебя было такое, что ты охладел к женщине, но не можешь ее отпустить, ведь она твоя последняя надежда? — Джим коснулся ногой бедра Мика и обнял подушку двумя руками. — Я даже не могу понять, что я чувствую сейчас. Хочется плакать, но в то же время и радоваться — меня больше не сковывает это вечное «позвони, спроси, как у нее дела». Кажется, я люблю ее, но уже не чувствую огня. Мне ни холодно, ни жарко, когда она далеко или рядом, как было раньше. И еще хуже от этой неопределенности. Не знаю, что со мной. — Женщины — корень зла, — горько усмехнулся Мик и положил руку на щиколотку Джеймса. — Думаю, все должна исправить новая влюбленность. Забудь о ней. Теперь она — бывшая, а о бывших вспоминают с теплом. Наверно. — Кажется, тебе еще хуже, чем мне. Мик, иди сюда. Мне неловко лежать в твоей кровати, пока ты сидишь на уголке, — Джеймс похлопал рукой по свободной половине на постели, и Мик, недолго думая, лег рядом с ним, сгибая ноги в коленях и положив голову на руки. — Вот так-то лучше. Спасибо, что ты рядом сейчас. Мне была необходима чья-то поддержка. Джеймс закрыл глаза и повернулся на бок. Он дышал прямо в ухо Мику, и это было довольно неприятно. — Я бы хотел кое-что спросить у тебя, — Джеймс подвинулся к Мику и положил ладонь на его локоть. — Просто...ты никому не говорил о своем расставании с Стейси, а мне интересно узнать, почему это случилось, — Джим выдохнул и уткнулся носом в подушку, стыдясь своего вопроса. — Я чувствовал в тот момент то же самое, что ты чувствуешь сейчас, — прошептал Мик и повел бровями в недоумении. — Все странно получилось. Не знаю. Я уже не люблю ее, Джим, и это очень странно — быть рядом с человеком, с которым тебя связывает штамп в паспорте и ничего больше. И все это вышло так резко, так быстро, что я тоже ничего не понял, и я мучился из-за этого, — Томсон вздохнул и положил ладонь под голову, растягиваясь на кровати. — Да, я понимаю тебя, как никто другой. Джеймс молчал. Он подвинулся к Мику и положил голову ему на грудь. Рядом с Миком было тепло и уютно, а Джеймсу так хотелось, чтобы его кто-то стиснул в объятиях. Мик не реагировал, и Джим преспокойно вздохнул и закрыл глаза, ощущая под своей щекой мощную вздымающуюся грудь. — Эй, чувак, не нависай, жарко, — пробормотал Мик и вновь глубоко вздохнул. — Большому дяде Джиму не хватает милостей, и поэтому он пришел потискать меня и поваляться в моей кровати, так ведь? — Мик по-доброму нахмурился и обхватил грудь Джеймса двумя руками, нежно обнимая его и скрывая улыбку, уткнувшись ему в плечо. Джеймс кивнул, ощутимо прижимаясь к Мику и вновь закрывая глаза, чтобы подольше насладиться этом сладостным моментом. Кажется, сейчас он кому-то нужен. — Чувак, не переживай, прошу тебя. Люди в жизни приходят и уходят, а ты сам волен оставлять кого-то или прогонять. Знай, что у тебя есть дом и большая семья, куда можешь прийти. — Боже, чувак, я люблю тебя, ты лучший, — Джеймс засмеялся и стиснул Мика, который в свою очередь как-то странно захихикал, подавляя смех. Рут отстранился от него и увидел, что Мик покраснел до самых кончиков ушей. — Эй, друг, все хорошо? — Джеймс внимательно посмотрел на Мика и прищурился. Мик был милашкой с этим ярким румянцем, и Джим не смог сдержать счастливой улыбки. — Черт, Джим, не обращай внимания, — Мик вдруг нахмурился и отвернулся. — Все хорошо, правда. Джиму уже стало лучше, но Мик прямо на его глазах стал каким-то странным. Рут легко коснулся спины Мика, нащупывая под футболкой крепкий позвоночник. Мик не отзывался, лишь шумно дышал в подушку и молчал. — Ты врешь, не все хорошо, — Джим сел на кровати и перегнулся через Томсона. Мик стыдливо спрятал лицо в подушке, сворачиваясь калачиком. — Ты врал всем все это время, что с тобой все хорошо. На самом деле ты так же плох, как я. Немедленно говори, иначе я уйду. — Ладно, но я не думаю, что ты захочешь услышать правду, — вскипел Мик, и на смену его обычному голосу пришел дребезжащий бас. — Это все взаимосвязано — и наше со Стейси расставание, и мое состояние сейчас, и ситуация, в которой мы оказались, — Мик сел напротив Джеймса и схватил его за руку. — А знаешь, почему так, Джеймс? Повисла тишина, Джим отрицательно покачал головой. — Все потому, что я люблю тебя. И Стейси я бросил потому, что люблю не ее, а тебя. И краснею сейчас потому, что люблю тебя. И говорю тебе сейчас весь этот бред потому, что я люблю тебя и не могу держать все это в себе. Мик выдохнул и замер. Он опустил глаза на руку Джеймса, зажатую в его ладони. Он боялся посмотреть на Джеймса и увидеть в его глазах презрение, ненависть; но зажатая в ладони Томсона рука Джеймса медленно потянулась к лицу Мика, и черноволосый разжал пальцы, ожидая резкого удара или пощечины. Так стыдно ему еще никогда не было, но все это было так глупо и бессмысленно, что эти слова казались единственным просветом в тумане однообразной речи. — Мик, — пальцы Джеймса нежно коснулись его щеки, и Рут приложил руку к его скуле, чуть придерживая его омраченное стыдом лицо. Он осторожно погладил большим пальцем кончик носа Мика, затем спустился и обвел контуры мягких бледных губ, спрятавшихся за густыми черными усами. Томсон смутился и повел головой, словно стряхивая с себя руку Джима. — Мик, ты серьезно? — Такими вещами не шутят, — спокойно ответил Томсон и лег на кровать, — по крайней мере, я стараюсь не шутить. Ты можешь идти, если тебе не хочется оставаться в моем обществе. Прости, что так вышло. — Если честно, то твоя кровать и твое общество мне нравится больше, чем моя холодная постелька и одиночество, — Джеймс чуть подобрался к Мику и с улыбкой потрепал его по голове. — Ты не против, если я лягу рядом? — Мик не ответил, и Джим самовольно плюхнулся рядом с Миком и прижался носом к его шее. — Мик, не молчи, я хочу поговорить с тобой. — Если это всего лишь твоя подачка в мою сторону, то можешь уходить отсюда сразу же, — нахмурившись, пробормотал Мик и повернулся к Джиму. — Ну чего тебе еще? Хочешь узнать, сколько я сохну по тебе? Или еще что-то? — прорычал Томсон. — Уходи, Джим, прошу, мне надо побыть наедине со своими мыслями.