Сто ложек кофе

      Она должна выяснить, что произошло с Лукасом.       Эта мысль не покидала Кристину. Свивалась где-то в задней части черепной коробки, таилась, пока девушка занималась делами. И будто разворачивалась из серпантина, вырывалась и заполняла собой все пространство, когда Кристина заканчивала дела.       Со смертью Лукаса связана какая-то тайна. И она должна ее разгадать.       Кристина сама не могла сказать, почему этот вопрос настолько ее заинтересовал. Но почему-то каждый факт, все, что она узнавала, чуточку подогревало интерес. Странная связь Лукаса с Анабель, то, что он был братом Анны — все это казалось частями какой-то головоломки, мозаики, которую Кристина хотела собрать, не имея картинки для образца. Но веря, что сможет. Как будто от этого зависело что-то очень важное.       В эту пятницу Forever выступали в Кубе.       Кристина не могла сказать, благодаря инициативе директора этого места или все-таки Винсента, который заведением владел. По большому счету, ее ничуть не интересовали детали. Она смотрела на «своих мальчиков», которые по полной выкладывались на сцене, и радовалась. Она всегда радовалась, когда у ее подопечных дела шли в гору.       Она надеялась, Винсент тоже будет в клубе. Кажется, он упоминал, что бывает там каждую пятницу, прячется от офисных будней в вип-зоне на втором этаже. Но была пятница, а его не видно.       Жаль. Прошла неделя с их странной вечеринки, и новые для Кристины чувства и ощущения успели улечься, так что она была не против поговорить с Уэйнфилдами. На самом деле, ей давно стоило самой позвонить им. Но она и вправду была очень занята.       Кристина посмотрела на бар и увидела Винсента. Он все-таки появился. Как всегда, в черном и темных очках: правда, сегодня он не был настолько пафосен и о чем-то с интересом болтал с баристой Сьюзи.       — Думала, ты носишь их только при дневном свете, — сказала Кристина.       — Очки? Да. Но здесь слишком яркие огни. Не очень хорошо для моих глаз.       Винсент предложил выпить, но Кристина отказалась. Он и сам стоял, просто облокотившись на барную стойку. Похоже, ему нравилось это место в клубе.       — Целая неделя, — заметил Винсент. — Тебе не кажется, что это очень много?       — Смотря для чего.       — Ты исчезла после нашего вечера. Не звонила и не писала.       — Извини.       — Я верю, что ты была занята.       — Это действительно так. Я работала.       — Какое совпадение.       Кристина смутно представляла, что именно делают Уэйнфилды. «Издательский дом» — слишком загадочные слова. Может быть, братья только изредка появлялись там. А может, это был первый свободный вечер Винсента за всю неделю. Он, конечно, не производил впечатления трудоголика, но Кристина не сомневалась, он предан делу ничуть не меньше Фредерика.       Лирическая баллада закончилась, и Forever начали новый оглушительный трек, так что Винсент поморщился: разговаривать в подобном шуме оказалось проблематично. Он поманил Кристину за собой и провел ее через неприметную дверь служебного помещения. Там оказался узкий коридор, но Винсент быстро свернул в какую-то комнату, и Кристина поняла, что если оказалась и не в кабинете директора, то в чем-то очень похожем.       Простое помещение было завалено папками, которые определенно не помещались в шкафах, бумагами и еще каким-то никому не нужным хламом. Стола тоже не было видно из-за бумаг. Окна в помещении, разумеется, отсутствовали, и Кристина вспомнила, что Куб, по большому счету, представляет собой всего лишь подвал. Сквозь толстые стены ритмично ударяли басы.       — Ну вот, — вздохнул Винсент. — По крайней мере, здесь можно спокойно посидеть.       — У меня есть минут сорок. Потом надо вернуться к Forever, они заканчивают.       — Да не волнуйся, я не задержу тебя надолго.       Проигнорировав стул, Винсент уселся прямо на столешницу и снял очки. Кристина уже не раз видела его глаза, и все равно их зрелище после темных стекол выглядело странным и воспринималось как нечто необычное.       Глаза близнецов внешне очень походили друг на друга, темные и глубокие. Но Фредерик предпочитал смотреть в упор, как будто подмечая каждый момент и открыто заявляя об этом. Взгляд Винсента, скорее, скользил, не останавливаясь надолго, как будто его зрение было не очень-то хорошим. Но Кристина уже успела понять, что он подмечал детали не хуже брата. По крайней мере, те, которые считал нужными.       — Рад тебя видеть, — сказал Винсент, и теперь, когда он действительно смотрел на нее, эти слова приобрели дополнительное значение.       — Я тоже. Обязательно зайду к вам в гости.       — Буду рад. Уверен, брат с сестрой тоже.       Винсент помолчал, как будто обдумывал что-то, и добавил:       — Может быть, стоит сделать еще один вечер, подобный тому, что был.       — Может быть.       — Ты не хочешь?       — Пожалуй, хочу. Это интересно.       Винсент неопределенно пожал плечами. Хотя Кристина и не сомневалась, что он находит это интересным — иначе не стал бы участвовать.       — Как выставка Анны? — спросила Кристина.       — Хорошо. Ее выставки всегда пользуются успехом. Хотя в рецензиях часто пишут, какие они странные.       — Еще бы.       — Кстати, видел ее снимки с нашего вечера. Весьма любопытно.       — Анна…       — О, прошу, давай не будем о ней.       — Хорошо. Ты не любишь говорить об Анне?       — Не очень.       Кристина огляделась в поисках стула и, найдя его, уселась, закинув ногу на ногу.       — Гм, — протянула она. — Я думала, о своей женщине говорят с большим интересом.       — Она не моя женщина.       Кристина с удивлением посмотрела на Винсента. Он не изменил позы, застыв у стола со скрещенными на груди руками.       — Но я думала…       — Все так думают. Главное, так думает сама Анна. Но я считаю иначе.       Винсент вздохнул и взял в руки очки, как будто хотел надеть. Но он только покрутил их в руках, не желая поднимать глаза на Кристину.       — Понимаешь, — он сделал небольшую паузу, — чтобы быть моей женщиной, нужно нечто большее, чем ее желание.       Он выпрямился и вправду надел очки. После этого Винсент сразу стал казаться строже — и дальше. Как будто между ними не то чтобы поднялась стена, но прозрачная перегородка.       — Ты так спешишь убежать? — спросила Кристина.       — Мне неприятно говорить о том, о чем хочешь говорить ты. А я не люблю не приятных мне вещей.       — Не думала, что это так заденет тебя.       — Все просто. Я не хочу обсуждать всего несколько вещей, и мои отношения с Анной — одна из них.       — А другая? Ну так, чтобы я знала на будущее.       — Другая — смерть Лукаса.       Кристина чувствовала на себе взгляд Винсента, но скрытый за стеклами очков он казался каким-то нереальным. И очень холодным.       — Жаль, что это запретная тема.       — Его смерть — не тот момент, который я хочу вспоминать. Да и не стоит лишний раз говорить о духах. Иначе они могут воспринять это как зов.       — Мне кажется, Лукаса вы вспоминаете довольно часто.       — В этом наша ошибка. Поэтому он до сих пор нас не отпускает.       — Анабель и сама не хочет его отпускать.       — Ей придется.       Но раз уж они затронули тему, Кристина не хотела отступать так просто.       — Это ведь был несчастный случай?       — Это то, чего достаточно знать. Ты же не хочешь, чтобы он преследовал и тебя?       — Тайны преследуют куда больше.       Он снова вздохнул, и в этот момент Кристина подумала, что он и Фредерик все-таки очень похожи. Особенно когда глаза Винсента скрыты, хотя вряд ли другой Уэйнфилд позволял себе вздыхать подобным образом. Винсент порой походил на маленького мальчика — и Кристина была готова поспорить, что он прекрасно это сознавал.       — Знаешь, чего бы я хотел прямо сейчас?       Кристина пожала плечами:       — Понятия не имею.       — Тебя. На этом столе.       Она с удивлением смотрела на Винсента и, кажется, он был абсолютно серьезен. По крайней мере, подобные шутки не в его духе. Кристина улыбнулась:       — Только если ты снимешь очки. ***       Сидя с Винсентом за столиком клуба, Кристина ожидала Ника с парнями и не могла поверить в то, что сделала.       Когда Кристина уехала от родителей и начала учебу в колледже, она была одной из самых благовоспитанных студенток. Не пропускала лекций, вела все конспекты, была готова ответить на любой вопрос и, разумеется, всегда сдавала сессию на высшие баллы.       Ей хотелось, чтобы родители гордились. И они вправду гордились, старшая Вайнс могла быть довольна. Все было бы ничего, только мятежный дух ее родителей полностью проявился в дочке. И уже на втором курсе она поняла, что долго так не протянет. Ей нравилась журналистика, в которую она пошла по стопам матери, но рамки, в которые Кристина загнала саму себя, становились все более чужды.       Она сорвалась на третьем курсе, на одной из многочисленных студенческих вечеринок. Потеряла девственность на чужой кровати и получила прекрасное похмелье поутру — вместе с чувством вины. Кристина видела, что никто вокруг не считает произошедшее чем-то плохим или позорным, но она не могла отделаться от ощущения, что делает что-то «неправильно», хотя и сама не могла бы сказать, кто же, по ее мнению, устанавливает эти правила.       Вот и теперь у Кристины было ощущение, будто она сделала что-то «плохое». И дело даже не столько в том, чем они с Винсентом занимались полчаса назад в директорской комнате, под глухие удары бьющихся в стены басов, а в том, что это же она делала с Фредериком. Вряд ли братья скрывали друг от друга подобные факты, и вряд ли это их волновало. Но Кристина не могла относиться так просто.       — Тебя что-то беспокоит? — глаза Винсента снова скрывали темные очки, но теперь это не казалось Кристине зловещим. Хотя периодически они отражали выхваченный свет прожекторов.       — Ты можешь быть проницателен, когда захочешь.       — А ты думала, это прерогатива Фредерика?       — Иногда забываю, что вы близнецы.       — Так что тебя беспокоит, Кристина?       Она только неопределенно пожала плечами. Ей почему-то не хотелось делиться с Винсентом собственными опасениями, тем более, они не имели под собой никакого обоснования. Кристине было попросту не по себе. И пока она сама не разобралась в ощущениях, не стоило впутывать в них кого бы то ни было еще.       — Я знаю, в чем дело, — неожиданно сказал сам Винсент. — Но не волнуйся.       — Правда?       — Понимаешь… я и Рик всю жизнь были вместе, с самого начала. И будем до самого конца. У нас не было тайн друг от друга и не было чего-то сугубо «своего». Мы даже не знаем, как это, а главное, зачем нужно.       — Для меня очень необычно.       — Я понимаю. Мы выросли во всевозможных закрытых школах, много их сменили и быстро поняли, что для окружающих это странно. Но мы не захотели для кого-то меняться.       — А что насчет Анны? Она не против?       — У Анны свои причины со мною быть, но поверь, ей плевать, с кем я сплю. О… черт.       — Что такое?       — Женщина справа. Она идет сюда.       Он хотел сказать что-то еще, но не успел. Шикарная блондинка остановилась рядом с ними и, сверкая белоснежной улыбкой, обняла Уэйнфилда:       — Кого я вижу! Винс, какой сюрприз!       — Не слишком большой, если учесть, что ты пришла в мой клуб.       — Но ты не каждый день здесь ошиваешься.       — Как грубо. Где ты нахваталась подобных слов?       — Ну, пару уроков мне совершенно точно преподал ты.       Не спрашивая разрешения, женщина села, так что ее шикарное декольте стало видно еще лучше. Она повернулась к Кристине:       — Диана Уилсон, очень приятно.       — Кристина Вайнс.       Имя незнакомки казалось Кристине смутно знакомым, но она никак не могла понять, откуда оно может быть известно. Винсент вовремя пришел на помощь:       — Диана тоже редактор. Хотя ее журнал не имеет ничего общего с нашим.       Тогда Кристина вспомнила. Диана Уилсон, владелица и главный редактор модного женского журнала, увы, Кристина не помнила, как он называется. Успешная женщина и знакомая Винсента. Кажется, в свое время пресса писала о бурном романе Дианы Уилсон и Фредерика Уэйнфилда.       Диана не вписывалась в Куб. Когда Винсент покупал это помещение, он и не рассчитывал делать из него элитное заведение или что-то в этом духе. Вовсе нет. Это место должно было стать таким, каким оно было теперь: в меру неформальным и андерграундным — в прямом и переносном смысле. Известный в узких кругах, Куб стал местом знаковым, но, по большей части, сюда приходили люди, которым нравилась громкая музыка и атмосфера свободы.       Диана сверкала искусственной улыбкой, ее нарощенные ногти небрежно постукивали по столешнице, а кофта будто сошла с глянцевых страниц ее собственного журнала. Даже кожаную юбку Диана умудрилась выбрать со стразами и массивной пряжкой ремня. Мисс Уилсон выделялась в Кубе. Она была здесь чужой.       — Не стоит устраивать истерики и утверждать, будто я не хочу тебя видеть, — сказал Винсент, — но что ты здесь делаешь?       — Решила прогуляться. Это запрещено законом?       — Мне плевать на закон. Меня волнует, что ты делаешь в моем клубе.       В голосе Винсента явственно чувствовались собственнические нотки. Это был его клуб, и он диктовал здесь правила. Вопреки его предупреждениям, Диана надула губки в притворной обиде:       — Может быть, я пришла сюда ради тебя?       — Значит, тебе что-то нужно.       — Ты совсем не рад мне.       — Я не рад тебе здесь.       — Хорошо, — спокойно сказала Диана. — Я пришла, потому что искала тебя.       — Прекрасно. Ты хотя бы начала говорить правду. Зачем я тебе понадобился?       — Хотела узнать, как дела у братьев Уэйнфилдов.       — Ты могла позвонить Фредерику.       — Могла — если бы он брал трубку.       Винсент усмехнулся. Его брат имел одну прекрасную привычку: вычеркивая людей из своей жизни, он больше не желал иметь с ними каких-либо дел. Скорее всего, сразу после прекращения отношений номер Дианы отправился в черный список на всех телефонах Фредерика.       — Попробуй звонить ему с чужого номера, — улыбнулся Винсент.       — Ты думаешь, я совсем дура? Он просто не отвечает.       Винсент мог бы рассказать, что в последнюю неделю Фредерик вообще никому не отвечает по личному телефону. Они сдавали новый номер журнала и заключали выгодный рекламный контракт. По большому счету, это первый свободный вечер Уэйнфилдов за неделю. И если Винсент отправился в клуб посмотреть на группу Кристины, то Фредерик поехал домой. Спать. Не удивительно, что Диана не смогла до него достучаться.       — Дорогая, — вздохнул Винсент, — ты просто ужасно нетерпелива. Попробовала бы через недельку. Люди бывают заняты. Или ты сама сейчас не сдавала номер?       Диана поджала губы и ничего не ответила, а Винсент с удовлетворением вспомнил, что ударил по больному месту. Диана получила журнал в наследство от богатого отца, который, подобно Леонарду Уэйнфилду, давным-давно основал свое дело, внезапно пошедшее в гору. Только Диане достался успешный и процветающий бизнес, поэтому она не морочила себе голову, вникая в детали. Мисс Уилсон полагала, что раз она владелица, то может себе позволить назначить грамотных директоров. Она никогда не понимала близнецов, которые вели свои дела самостоятельно.       — Хорошо, — сказала Диана. — Ты не хочешь даже поговорить со мной?       — Я никогда не скрывал своей… некоторой нелюбви к тебе. Ты знаешь, я не из тех, кто скрывает эмоции. Поэтому буду очень рад, если ты немедленно покинешь мой клуб. Что касается твоего вопроса, то у нас с братом все прекрасно. И не стоило разыгрывать тут спектакль: если хочешь поговорить с Фредериком, доставай его.       Диана резко поднялась из-за стола и ушла, даже не попрощавшись. Винсент ничуть не расстроился, только Кристина с удивлением смотрела вслед Уилсон.       — Странная женщина, — пробормотала она.       Винсент пожал плечами:       — Ей нравится представлять себя как блондинку. А еще она до сих пор влюблена во Фредерика, так что я ей сочувствую.       — Ты всегда сочувствуешь пассиям своего брата?       — Когда знаю, что они ему безразличны.       Кристина оглянулась на сцену и только теперь увидела, что за время разговора с мисс Уилсон Forever успели уйти со сцены.       — Пойду к своим мальчикам. Ты будешь здесь?       — Нет, поеду домой. Я тоже устал.       Кристина кивнула:       — Тогда зайду к вам на днях.       — Конечно. Либо я, либо Фредерик будем дома. У нас заслуженные выходные.       Снова кивнув, Кристина поднялась из-за стола и пошла к гримерке. Ей показалось, она еще раз или два увидела мелькнувшую в толпе блондинку…, но не была уверена.       Открой глаза.       Винсент послушно распахнул глаза и уставился в потолок. В комнате не было темно, царил полумрак, так что он отлично видел окружавшее пространство. Несколько секунд понадобилось на то, чтобы восстановить дыхание.       Винсент сел на диванчике, отчего тот стыдливо скрипнул. На самом деле, его давно пора выкинуть на помойку, но какой-то техник притащил его в Куб, а Винсент сразу, как только увидел, распорядился отнести в одну из каморок. Тут стоял всякий хлам, и почти никто никогда не заходил — идеально, как полагал Винсент. Его маленькое убежище, где он любил иногда прятаться и размышлять. Или спать.       В стены бился бас. Такой размеренный, что он убаюкивал. Винсент стер с подбородка кровь: кажется, во сне он все-таки прокусил губу.       И на этот раз он помнил кошмар.       Ани постаралась на славу. Она охраняла сны брата той ночью, и еще неделю после никакие кошмары не беспокоили Винсента. А может быть, он просто был слишком занят в издательстве. Но сегодня ни это, ни чужая кровать не спасли его от новых снов.       Воспоминания о кошмаре лезли в голову, словно назойливые мухи, хотя Винсент предпочел бы забыть. Рывком поднявшись с дивана, он почти выскочил в дверь, а оттуда — в зал клуба. Посетителей было полно, и Винсент сделал вывод, что не так уж долго спал. Он подошел к баристе, Сьюзи. Она с удивлением посмотрела на него:       — Ого, Винсент, ты что-то паршиво выглядишь.       — У тебя есть снотворное?       — Что?       — Таблетки. Крепкий сон без сновидений.       — Да, конечно. Ты же знаешь, у меня порой бывают с этим проблемы после смены.       — Можешь дать мне парочку?       Сьюзи оглядела Винсента и, вздохнув, полезла в сумочку.       — Двух штук вполне достаточно, — сказала она, протягивая пузырек. — Не перестарайся.       — Я хочу спать, а не умереть.       Взяв пузырек, Винсент вернулся в каморку и плотно притворил за собой дверь. Он выпил три таблетки, запив их прихваченным из бара стаканом воды. Едва его голова коснулась подушки, Винсента снова обступили сны и видения: образ четок в руках Анны, ванная с кровью и ковер из цветов. Он чувствовал вкус шампанского на губах, а руки казались липкими от крови.       И главное, он ощущал незримое присутствие Лукаса. Не видел его, но почти ощущал кривую усмешку. И шепот.       Беспокойные духи не оставляют грешников.       Но таблетки подействовали. И все образы ушли.       Прости меня, ибо я согрешила.       Ей не хотелось просить благословения. Ей вовсе не хотелось исповедоваться в делах, которые она успела совершить. Но ей было необходимо, чтобы ее простили. Пусть не люди, они все равно ничего не понимают. Нет. Ей было нужно прощение высшего суда.       Тонкие пальцы перебирали четки, но в этих движениях не было осмысленности. Ее сознание оставалось далеко от тех простых жестов, которые она сейчас совершала. И стоя на коленях, молитвенно сложив руки со сжатыми в них четками, Анна шептала слова молитв. Но на самом деле, единственное, чего она хотела, это прощение.       Анна никогда не была фанатичкой. Но воспитанная в строгой католической семье, она с детства привыкла к мысли о том, что Бог существует и откуда-то сверху смотрит за каждым ее шагом. Маленькая Анна боялась нарушать правила. Не потому что ее пугали родительские наказания. Она боялась, что может последовать наказание божественное.       — И прости нам грехи наши…       Со временем Анна создала собственное представление о Боге, но предпочитала ни с кем не делиться своими мыслями. Для нее Бог был грозным созданием, который может покарать. А может, и нет. Но не стоит искушать судьбу, не стоит гневить его без надобности. Потому что Бог управляет судьбой. В его власти повернуть ее в неугодное русло.       Сейчас Анна полагала, что ее судьба идет по вполне себе приятному пути. У нее даже есть Винсент, и пока никуда от нее не денется. И все же Анна чувствовала, что ей стоит попросить прощения. Ей надо быть прощенной. Чтобы грозный Бог внезапно не припомнил должок.       Кроме того, она искренне сожалела о том, что случилось, казалось, так давно. Это было случайностью. Нелепой, ужасной случайностью — по крайней мере, именно так хотелось думать Анне. Она верила в простую философию Уэйнфилдов: воплощай желания. Ей казалось, ее Бог тоже на ее стороне в этом нелегком деле. Ведь разве он не хочет, чтобы его создания были счастливы? Просто большая часть из них не разумна и глупа, им требуются нормы и предписания, иначе они потеряются в этом мире. Потому в религиях столько правил. Но Анне это давно не нужно. Она полагала, что сама может рассудить, что есть хорошо, а что плохо.       Она оступилась только однажды. То есть она считала, что оступилась. И это был серьезный проступок. Тот, за который Бог может жестоко покарать ее. Поэтому ей надо вымолить прощение. Надо попросить о нем — и оно обязательно будет. Она не верила, что Бог не простит.       Пальцы Анны перебирали бусины четок. Губы Анны шептали слова, значения которых она не всегда понимала. Глаза Анны были закрыты, и взгляд направлен внутрь нее самой. Сердце Анны знало: час настал, Бог снова улыбается ей.       Прости меня, ибо я согрешила.       Диана Уилсон решила не звонить больше. Раз Фредерик не в состоянии даже протянуть руку и ответить на ее звонок, она поступит иным образом. Поэтому в восемь вечера следующего дня Диана была у квартиры Уэйнфилдов.       Она не сомневалась, что ей откроют. И не ошиблась.       — Диана? — на пороге стоял Винсент. Он и не пытался скрыть удивления и раздражения. — Что ты здесь делаешь?       — Мне надо поговорить с Фредериком. Он дома?       Винсент помедлил, но все же распахнул дверь перед неожиданной гостьей.       — Подожди в гостиной, он скоро выйдет из ванной.       Девушка прошла в комнату, где вальяжно устроилась на диване. На самом деле, она терпеть не могла квартиру Уэйнфилдов. Она всегда казалась Диане слишком мрачной. В ее собственном доме были огромные окна и тонкие, почти невесомые занавески — много света и простора, который она так любила. Здесь же не было ни того, ни другого: в угоду чувствительным глазам Винсента окна плотно закрывали старомодные занавески, под которыми были еще и жалюзи. Диана никогда не могла понять, почему не обойтись только жалюзи. В конце концов, они живут в современном мире, владеют мощным бизнесом и обширным капиталом. Почему бы Уэйнфилдам не позволить себе несколько прекрасных домов на окраине? И не жить всем вместе в этой средневековой берлоге, которую Диана считала слишком декадентской.       Мисс Уилсон познакомилась с Уэйнфилдами на одном из благотворительных вечеров. Не то чтобы это была случайность… она знала, что рано или поздно они обязательно пересекутся, но Диане было любопытно посмотреть на братьев, сумевших поднять почти разорившуюся компанию. Тем более, они оба всячески избегали публичных собраний и предпочитали заниматься делами, а не светиться перед фотографами.       На этот раз им то ли не удалось отвертеться от вечера, то ли их самих интересовала благотворительность. В любом случае, Диана сначала с интересом наблюдала за ними со стороны, а после как бы невзначай познакомилась.       Она знала, что братья — близнецы, и все равно в первый момент два одинаковых лица ее удивили и поразили. Хотя спутать их было невозможно: глаза Винсента скрывали темные очки, одевался он неизменно в черное, а во всем его облике была легкая небрежность. Фредерик пришел на вечер в белом, аккуратный и гладкий, хотя его взгляд мог быть таким же зеркальным, как очки его брата. С ними была их сестра, Анабель, но Диана только скользнула взглядом по миловидной девушке и не обратила на нее внимания. Она не представляла для нее ни малейшего интереса, тем более, Анабель даже не участвовала в делах компании.       Братья держались вместе. Каждый из них встречал собственных знакомых, разговаривал с ними, но все равно они оба не отходили далеко, не погружались в этот вечер. Только тихонько пробовали его, а потом вновь возвращались друг к другу. Причем Диана не могла бы сказать, делали они это осознанно или нет. В любом случае, понаблюдав некоторое время, она рассудила, что стоит действовать решительно.       — Братья Уэйнфилды? Приятно познакомиться, много слышала о вас. Диана Уилсон.       На лице Винсента не мелькнуло и тени узнавания. С некоторым разочарованием Диана поняла, что ее имя абсолютно ничего ему не говорит, и он понятия не имеет, кто она. Фредерик оказался более осведомленным. Он с изяществом поцеловал руку Дианы и сделал комплимент что-то вроде «хозяйка журнала также прекрасна, как он сам». Пожалуй, именно с того момента симпатии Дианы однозначно были на стороне именно этого брата.       Диана и сама не могла сказать, как так вышло, что в тот же вечер она оказалась в постели Фредерика. Не то чтобы она была против неожиданных связей, просто не могла представить, как это она, Диана Уилсон, переспит с человеком, которого знает всего-то пару часов. Но она не смогла — да и не хотела — сопротивляться обаянию Фредерика и его настойчивому желанию.       От мыслей Диану отвлекла открывшаяся дверь и сам Фредерик. Он был в легком халате, с мокрыми волосами и определенно удивился, увидев Диану.       — Не знал, что ты здесь.       — Винсент не сказал?       — Нет, он у себя.       Фредерик плотнее запахнул халат и уселся напротив Дианы.       — Хочешь чего-нибудь?       — Нет, благодарю, я пришла к тебе.       — Как мило. Зачем?       — Я соскучилась.       Он ничего не ответил и даже не смотрел на собеседницу. Кажется, Фредерик ожидал, что еще скажет Диана, и она, разумеется, не могла молчать.       — Всю неделю пыталась до тебя дозвониться, но ты не отвечал!       — Я был занят.       — Мне хотелось тебя увидеть.       — Смотри.       — Фредерик, ты невыносим! Неужели ты ни капельки не соскучился по мне?       — У меня не было на это времени.       Диана всплеснула руками и, кажется, была готова то ли расплакаться, то ли разораться. Именно это больше всего раздражало Фредерика: полная неспособность Дианы быть хоть немного адекватной. Он подозревал, что именно поэтому Винсент благоразумно удалился в свою комнату. Он вообще терпеть не мог Диану.       Фредерик и сам полагал, что отношения с этой женщиной были ошибкой. Мало того, что он уставал от нее самой, так еще и газетчики окружили роман такой шумихой, что Уэйнфилд постоянно пытался отыскать более или менее уединенные и не известные места. Проблема была в том, что Диана обожала вспышки фотокамер и заметки о себе.       Стоило провести с ней ночь, а с утра распрощаться и только изредка пересекаться на каких-нибудь приемах. Теперь Фредерик понимал это. Но тогда он чувствовал себя отвратительно после истории с Лукасом, а работа, как назло, шла гладко и оставляла кучу свободного времени. Поэтому, когда Диана заявила, что никуда его не отпустит, Фредерик и не пытался уйти. Он подумал, это может стать неплохим времяпровождением.       Винсенту она сразу не понравилась. Он заявил, что его брат — псих, и связываться с «этой женщиной» не стоит даже под страхом смерти. Это было через месяц или два после того, как Фредерик нашел брата в ванной, так что резонно заявил, что женщина — куда лучший способ развлечения, нежели перерезанные вены. Это было жестоко, но Винсент сразу замолчал и просто тихо ненавидел Диану. Как был позже вынужден признать Фредерик, вполне справедливо.       Не то чтобы Диана была плохой женщиной. Просто ее истеричность и непонимание оказались выше сил Фредерика. И он надеялся, что после того, как она тихо его отпустила, больше мисс Уилсон в его жизни не появится. Он явно ее переоценил.       — Диана, рад тебя видеть, — вздохнул Фредерик. — Но давай встретимся позже, хорошо? У меня сейчас есть некоторые дела.       — Какие могут быть дела! Ты дома, явно не собираешься работать… ты хочешь меня выгнать?       Уэйнфилд мысленно вздохнул. Стоило ожидать, что так просто избавиться от Дианы не выйдет. Тем более, у него правда были дела, в которые он вовсе не хотел посвящать гостью.       — Диана, мне правда надо кое-что сделать. Я позвоню.       — Обещаешь?       — Конечно.       Когда-нибудь обязательно. В следующей жизни, например.       — Хорошо, — вздохнула Диана. — Я буду ждать.       Анабель знала, что к ним приходила Диана Уилсон. Она не слышала да и не могла слышать ни саму гостью, ни входную дверь. Но, тем не менее, знала, что она приходила. Знала так четко, как будто кто-то сказал ей. Впрочем, Анабель это не волновало.       Она лежала на своей кровати, откинув балдахин в сторону, и скользила взглядом по строчкам на потолке. Красивым каллиграфическим почерком и черными чернилами там была выведена цитата из Эдгара По: «Тем, кто видит сны наяву, открыто многое, что ускользает от тех, кто грезит лишь ночью во сне».       Ее написал Лукас, на утро после их первой ночи. Они лениво валялись в постели, слишком уставшие от занятий любовью, но слишком довольные, чтобы просто уснуть. Анабель прикрыла глаза и слушала, как бьется сердце Лукаса, а он обнимал ее одной рукой и смотрел на потолок. Тогда, в утренней тишине ее спальни, он негромко продекламировал Эдгара По.       — Что это? — встрепенулась Анабель.       — Цитата. Я подумал, что было бы здорово, если я видел не потолок, а ее.       — Так почему бы тебе не написать?       Чернила нашлись. Лестницу искали чуть дольше, но вскоре в спальне была и она. Взгромоздившись на верхнюю ступеньку, Лукас аккуратно выписывал каждое слово, а сама Анабель наблюдала за работой из постели, изредка корректируя его движения.       По правде говоря, надпись все равно вышла кривоватой, но это мало кого волновало. Теперь для Анабель более важным стал сам факт ее наличия. Потому что эти слова писала рука Лукаса. Потому что это был очередной кусочек ее воспоминаний, с которым она никогда не смогла бы расстаться.       По комнате плыла легкая музыка, больше всего напоминавшая саундтрек к немому фильму ужасов. В отличие от многого другого, это не было частью тени Лукаса. Музыку дал ей послушать Фредерик, сказав, что Анабель должно понравиться. Ей и вправду понравилось. Мелодии напоминали о средневековых городах, о стуке копыт по мостовой и поцелуях, которые могли принести вечность.       Комната пропахла благовониями, которые так любила Анабель, и которые так ненавидели ее братья. Винсент говорил, у него болит от них голова, Фредерик деликатно молчал, но сам предпочитал держаться подальше от ароматных палочек, пирамидок и ламп. Анабель понимала это, потому разливала в воздухе запахи либо когда в квартире никого не было, либо только в своей комнате, как сегодня.       Это было сродни медитации. Окружить себя неторопливой музыкой, резкими ароматами и позволить тени Лукаса свободно скользить рядом с собой. В такие моменты она почти явственно ощущала его. Иногда Анабель казалось, что стоит зажмуриться — и она вновь почувствует его прикосновение. Пальцы Лукаса всегда были прохладными и требовательными — вряд ли она могла спутать их с чьими-либо еще. Впрочем, Анабель не тянуло к другим мужчинам. Она никогда не могла понять: если один дает ей все, о чем она только может мечтать, зачем нужен кто-то еще?       Это стало глупым после гибели Лукаса. И все равно Анабель не могла представить, что кто-то другой будет прикасаться к ней. Ей не было это нужно.       Девушка поднялась с постели и опустила полупрозрачный балдахин. Теперь ее кровать походила то ли на средневековое ложе, то ли на обитель жертвы вампира. Анабель могла с легкостью представить, что она — невинная жертва, которая пытается унять жар и мечется внутри полупрозрачного кокона в ожидании своего демона. Того, кто бесшумно войдет в комнату, черной тенью остановится за полотном балдахина, а потом распахнет его и наконец-то придет к ней.       Лукас любил играть в вампира. Ему нравилось слизывать капельки крови с запястий Анабель. Нравилось отсыпаться днем и жить ночами. Нравилось, подобно Винсенту, расхаживать в темных очках — хотя солнечный свет ему ничуть не вредил. Лукас получал удовольствие от подобных игр. Одно время он даже затачивал клыки.       Анабель скинула платье на пол, оставшись обнаженной: она так и не смогла полюбить белье. Она зарылась спиной в простыни, чувствуя скользкую прохладу шелка. Теперь она могла видеть только паутину балдахина и прикрыла глаза. Кончиками пальцев провела по шраму под грудью. Тонкий изящный шрам — тогда Лукас вовсе не хотел повредить ей. Она сама сказала «глубже».       — Глубже, — шептала Анабель в ту ночь. — Так, чтобы я почувствовала тебя. Чтобы у меня навсегда осталась память.       И тонкое лезвие прошлось по ее нежной коже, а язык Лукаса бережно собрал выступившие капельки крови. До сих пор Анабель помнила ту ночь. До сих пор она ничуть не жалела, когда видела в зеркале шрам, когда проводила по нему рукой. Пусть своеобразная, но это память о Лукасе. И Анабель хотела хранить ее, как и все прочее.       Но она знала: настоящая любовь оставляет шрамы не на теле, а на сердце.       Анабель полагала, что в следующей жизни они обязательно встретятся с Лукасом. Она будет совсем другой, да и он изменится. Но они узнают друг друга, снова будут вместе. Иначе и быть не может. Ей повезло, что в этой жизни не было нужды искать так долго — только теперь придется жить с этой потерей. Вставать каждое утро и знать, что это солнце больше не освещает ее Лукаса.       Иногда Анабель казалось, что боль становится невыносимой. В такие моменты она даже не пыталась сдержать слез, которые начинали катиться из глаз. Она знала, что слезы бессмысленны. Знала, что всего лишь жалеет себя. И все равно не могла сдержаться. Она не могла поверить, что никогда больше не увидит Лукаса. Что придется ждать еще так долго, до следующего воплощения.       Она поднялась в постели и резко тряхнула головой. Еще немного, и она снова начала бы плакать. Анабель этого совсем не хотелось. Сегодня — не подходящий вечер. Она хотела заняться картами, и лишние эмоции ей вовсе ни к чему.       Не одеваясь, девушка прошла к открытому проходу в тайную комнату. Ей нравились ее покой и тишина, а еще — ощущение тайны. Потому что почти никто не знал об этом убежище, никто не подозревал о его существовании. Ощущение собственной исключительности не то чтобы тешило самолюбие Анабель, но просто нравилось ей.       Устроить маленький «музей» предложил Винсент. Когда Анабель начала приносить свои трофеи и складывать их у себя в комнате, именно Винсент заявил, что это напоминает гробокопательство, и стоит придать всему более благопристойный вид. Как подозревала Анабель, Винсенту просто понравилась идея, и он хотел принять в ней участие.       Фредерик воспринял все с удивлением. Он тогда занимался делами компании, и у него как раз закончился особенно сложный период. Он устроил себе небольшой отпуск, на пару дней выключив рабочий мобильник, и остался дома. Первый день они с Винсентом отсыпались, а на второй брат с сестрой рассказывали удивленному Фредерику о своей идее. Как ни странно, она пришлась ему по вкусу.       Именно Фредерик устроил тайную комнату. На самом деле, изначально это было нечто вроде стенного шкафа, но Фредерик копался почти сутки, в итоге сделав то, что есть теперь. Анабель была в восторге, а Винсент с серьезным видом заявил, что теперь это — их тайна.       Пальцы девушки прикасались к костям и банкам, как недавно притрагивались к шраму на ее нежной коже. У каждого есть тайны. И у каждого есть тот, кто их раскроет.       Дверь Кристине открыла Анабель. Тепло улыбнувшись, она пропустила гостью в квартиру:       — Винсент уехал по делам. Фредерик еще спит.       Брови Кристины удивленно приподнялись: на часах было около двух дня, а Фредерик не походил на тех людей, которые поздно встают.       — Придется его разбудить.       — Думаю, пора.       На ней был черный шелковый халат, а волосы она завязала в два низких хвостика. Кристина подумала, что впервые видит юную Уэнфилд в обыденной домашней одежде. Впрочем, она не так много видела ее до того.       Апартаменты Уэйнфилдов были большим, но Анабель указала на комнату Фредерика. Несколько мгновений Кристина медлила перед закрытой дверью, потом постучала, но ей, конечно, никто не ответил. Подумать о том, что делать, если дверь заперта, Кристина не успела. Она просто тихонько толкнула ее и вошла в просторную комнату.       Шторы плотно занавешивали окна, так что полумрак скрадывал очертания шкафов, стола и кровати. Но в отличие от постели Анабель, здесь не было балдахина, так что Кристина сразу увидела Фредерика, спящего среди вороха простыней и одеял. Они были темными, так что его кожа казалась еще бледнее.       Рядом с кроватью Кристина заметила кое-что интересное. Подойдя ближе, она убедилась, что это небольшой круг, написанный мелом на полу, со странными символами. По сторонам стояли оплывшие свечи, в стороне лежала черная книга. Закрытая и без каких-либо опознавательных знаков. Кристина с удивлением покачала головой и присела на кровать к Фредерику.       Он дышал спокойно и размеренно, как человек, который находится в глубоком сне. Сначала Кристина даже не хотела его будить. Но не сидеть же и смотреть? Хотя, признаться, Кристина получала от этого определенное удовольствие: Фредерик был хорош собой. И здесь не было второго брата, чтобы она чувствовала себя смущенной.       Кристина прикоснулась к плечу Фредерика и легонько потрепала его.       — Пора вставать, соня.       Он открыл глаза и, толком не проснувшись, посмотрел на Кристину:       — Могла бы разбудить поцелуем.       — Не слишком ли много вы хотите, мистер Уэйнфилд?       Кристина отодвинулась от него на широкой постели, позволяя окончательно проснуться. Часто моргая, Фредерик сел на кровати.       — Не думал, что ты придешь так рано.       — А я не думала, что ты спишь так долго.       Он пожал плечами:       — Поздно лег.       Кристина кивнула в сторону мелового круга и книги:       — Этим баловался?       — Что-то вроде того.       — Не увлекайся, Фредерик.       Он посмотрел на нее с недоумением. В голосе Кристины явственно чувствовалось понимание. И ей это вовсе не нравилось. Но Кристина не собиралась продолжать и встала с кровати:       — Я подожду тебя в гостиной.       Там была Анабель и очередной колдовской сюрприз. Сидя на пушистом ковре, девушка раскладывала карты Таро. Кристина бросила только беглый взгляд на картинки, но заметила мрачно-красные тона и вампиров.       — А Винсент выходит в астрал?       — Что? — Анабель подняла голову, потом поняла и улыбнулась. — Ах, ты об этом. Нет, Винсент считает это ерундой. Что касается нас с Фредериком, то подобную страсть мы унаследовали от матери.       — Она тоже занималась картами?       — О да. Этим и многим другим. Напомни как-нибудь рассказать историю Мадлен Уэйнфилд.       Кристина кивнула и устроилась в кресле. Она молча наблюдала, как Анабель тасует карты и раскладывает их полумесяцем.       — Думала, для расклада требуется полная сосредоточенность, — заметила Кристина.       — Да. Но я всего лишь беседую с картами. Очень увлекательно.       — Верю.       Анабель замерла над разложенными картами, вздохнула и собрала их в кучку.       — Ты, похоже, и сама кое-что знаешь, — заметила Анабель.       — Немного. Моя бабка увлекалась подобными вещами. Она держала магический салон.       — Даже так!       — Она умерла во время одного из своих спиритических сеансов.       — С духами надо обращаться аккуратно.       Анабель собрала все карты и сложила их в аккуратный бархатный мешочек. Поднявшись с ковра, она, не прощаясь, покинула гостиную. А Кристина не могла не вспомнить о маленькой потайной комнате, проход в которую открывается за кроватью Анабель. Маленький музей смерти, как назвал его Фредерик.       Он и сам вскоре появился, аккуратно одетый, без единого следа сна. В руках у него дымилась чашка, судя по запаху — кофе.       — Прости, что не встретил тебя сам, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Лег спать только под утро.       — Я так и поняла. И, честно говоря, не хочу знать деталей твоих магических действ. Я здесь по другому поводу.       — Правда? Я думал, ты пришла ко мне.       — Винсент сказал, Анна принесла фотографии с нашего вечера.       — Так ты хочешь посмотреть «части тела».       Фредерик улыбнулся и подошел к столу в углу комнаты. Оттуда он достал пачку фотографий и протянул ее Кристине. На самом деле, девушка ожидала чего-то более пафосного: например, фотоальбом, или формат А4. Но это были всего лишь обычные матовые фотографии.       Кристина, не торопясь, смотрела их. И не переставала удивляться: ей не очень нравилась Анна, порой бывавшая просто невыносимой. Но невозможно было не признать несомненный талант ее даже спонтанных работ. В кадрах было что-то неуловимое и теплое, что люди более поэтичные называют душой.       Хотя изображение вряд ли можно было назвать таким уж невинным. Как и хотела, Анна сделала красивые обнаженные кадры человеческих тел, естественных и прекрасных. В этом не было искусственности, как во многих подобных фото. И хотя от некоторых кадров более стеснительных людей точно вогнало бы в краску, Кристина не видела ничего предосудительного. К тому же, во многих фотографиях она без труда узнавала собственное тело.       — Она хочет продолжить серию, — сказал Фредерик. — Как насчет того, чтобы позировать сегодня вечером?       — Заманчиво. Тем более, сегодня я свободна.       — Прекрасно. Раз ты свободна, тогда, может, останешься пока здесь?       — Не уверена, что это хорошая идея.       — Тебе не нравится мое общество?       — Ох, Фредерик, прекрати!       Он рассмеялся, а Кристина подумала, что точно таким же тоном он мог бы говорить подобное на полном серьезе.       — Тогда позавтракай со мной. Потом отвезу тебя, куда пожелаешь. Но в шесть будь готова.       — Шесть? Так рано?       — На самом деле, сегодня мы пойдем в особенное место.