Une fleur rebelle

сейчас

      Корнелия с детства обладала талантом — предчувствовала опасность. То ли природа одарила ее развитой интуицией, то ли магией или всего-то врожденной удачливостью, этого она, разумеется, не знала, но всегда безошибочно умела определять и предсказывать, куда именно не стоит сворачивать на своем жизненном пути. «Умела» — в прошедшем, конечно, времени. В последнее время, постоянно находясь едва ли не на волосок от смерти или увечий, Корнелия не без сожаления отмечала, что способность ее точно в Лету канула, уступив место безрассудной спешке в стремлении поскорее спастись от той опасности, что не получилось избежать.       Несомненно, броситься очертя голову спасать Элион из лап брата-психопата стало поспешным решением, за которое, в конечном счете, Корнелия Хэйл поплатилась.       Она вперила взгляд в начищенный до блеска пол в тронном зале. Из расплывчатого изображения на нее уставились заплаканные глаза. Еще бы одно мгновение — и замутненный разум Корнелии признал бы знакомые радужки лазурного цвета, однако, не успела она об этом подумать, как ее стошнило прямо на гладкий мрамор, когда тело точно взорвалось в неконтролируемой агонии. Боль вскрыла ее вены, выкрутила кости и суставы, сжала в стальных тисках легкие и зашедшееся в бешеном ритме сердце. Лучше умереть, молила Корнелия, сглатывая густую горьковатую слюну.       В нос ударил металлический запах: она запоздало поняла, что ее вывернуло наизнанку не привычной желчью, а кровью.       — Элион... — Имя-мольба булькнуло в горле и тихим шепотом слетело с губ, окрашенных в алый. — Прошу, останови это.       — Фобос? — проигнорировав просьбу Корнелии, юная наследница престола спросила у брата разрешение. На что? Ослабить пытку? Вовсе добить ту, что ныне считала своим заклятым врагом?       — Рано, милая, рано. Едва ли она успела прочувствовать хваленое гостеприимство Меридиана, а главное, — Фобос лениво закинул ногу на ногу, — понять, как семья Эсканор поступает с предателями.       — Мне кажется, что не стоит… То есть, страданий она не заслужила. Не таких, я полагаю.       — Ты так великодушна, сестра моя. — Корнелии подумалось, что от столь вежливого, елейного ответа Фобоса ее могло бы стошнить вновь, если бы желудок и рот не остались пусты. Она оперлась ладонью об пол, задев лужу крови под собой, чтобы удержать равновесие, когда с ее губ сорвался смешок — слабый, но очевидно издевательский. И в то же мгновение она практически кожей ощутила два взгляда. Могла бы, пожалуй, метафорически, но она почувствовала их физически: по еще не задетым участкам кожи расползлась боль, как от ожога. — И все же как нам быть уверенными в том, что она, получив помилование, в иной раз не подвергнет твою жизнь опасности? Не решит убить тебя? Не приведет друзей, чтобы выкрасть Сердце Кондракара?       — Они любят ее, придут спасать, и дня не пройдет, — отозвалась Элион тихо, но ее мелодичный голос звучал звонче обыкновенного: в нем отлично узнавались ярость и обида.       — Возможно, Элион. И, каюсь, я не без удовольствия посмотрю на то, как посмеют сунуться в мой замок лишенные своей магии девицы. Во главе, полагаю, с лидером повстанцев. Посмотрю, — повторил Фобос, растягивая слова, — а после велю схватить их разом и казнить. Признаюсь, был бы рад лицезреть тебя во время вынесения им смертного приговора, но к тому часу, подозреваю, ты уже будешь мертва.       Корнелия шумно выдохнула и посмотрела вверх. Впервые перехватила серебряно-бездушный взгляд князя и сжала зубы. Злость разрослась внутри нее подобно древесным корням, оплетая каждую клетку ее истерзанного тела, и она впервые ощутила неистовую, неконтролируемую ненависть. Корнелию Хэйл знали как надменную, как немногословную, как гордую, но не как бессердечную — и все же в тот момент она готова была поклясться: если бы у нее вдруг появилась возможность встать самостоятельно, она бы, не думая ни минуты, взметнулась вверх по лестнице и собственноручно придушила Фобоса, пропуская его смерть сквозь свои пальцы. Упиваясь ей. Смакуя каждую секунду. Однако ее сил хватило лишь на то, чтобы оскалиться, сплюнув остатки вязкой крови, и перевести взгляд на Элион.       — Согласна с ним? — Шепот Корнелии теперь стал самым громким звуком в зале: казалось, сзади нее притихли охранники Фобоса, перестали шептаться цветы над его троном, по стеклу прекратил барабанить дождь. Элион смотрела на нее не мигая, тяжело сглатывая время от времени, а после опустила взор, спрятала его за бахромой белесых ресниц.       Корнелия почти поверила, что Элион укололо острое чувство стыда или хотя бы его подобие.       Она приоткрыла губы, чтобы ответить Корнелии, но раздался протяжный скрип старых петель — огромные двери в пять человеческих ростов, не меньше, тяжело отворились под силой стражи Фобоса, заставив Элион отвлечься и посмотреть на вошедшего.       — Повелитель, Вы послали за мн… — говоривший прервался на полуслове, и повисла гнетущая тишина, пронизанная неловким сомнением. Как если бы вошедший вдруг запнулся на заученной фразе, которая должна была отлетать от его зубов. И змеиного языка, подсказал внутренний голос Корнелии. Она шумно втянула носом воздух и тут же пожалела: сломанные, вероятно, ребра отозвались острой болью в груди. — Стражница. Моя князь, Вы… поймали ее.       — Верно, Седрик. И хотелось бы услышать, отчего мне теперь нужно выполнять твою работу?       — Этого не повторится.       — Не сомневаюсь, — отозвался Фобос, и до ушей Корнелии донесся протяжный свист, а потом звонкий щелчок. — Уведи ее с глаз моих. И желательно быстрее: меня раздражает ее жалкий вид.       — Куда мне ее деть, князь?       — В ближние камеры, полагаю, чтобы не доставлять неудобств.       — Как прикажете, повелитель.       Седрик потянул Корнелию на себя, держа за онемевшую ладонь. Сжал пальцы, почти неразличимо перебирая их в движении, суть которого Хэйл никак не могла разобрать: он поддерживал ее? Помогал? Неосторожно касался? Перед глазами поплыло. Все внутри вновь скрутило от нестерпимой боли, но не нашлось сил, чтобы кричать, да и то не имело смысла — единственный, кто мог бы ей помочь, сейчас держал ее руку. Седрик подтолкнул ее вперед, вынуждая идти, и уже у дверей в тронный зал Корнелия вновь начала оседать, но упасть ей не дали ледяные руки проводника.       — Если хочешь жить, лучше иди, — прошептал Седрик ей на ухо и подтолкнул к выходу.       Очертания двери расплывались перед глазами. Корнелия несколько раз запнулась, точно запутавшись в собственных ногах, а потом практически инстинктивно схватилась за его рукав, но он спешно отстранил ее ладонь, оглядываясь. Мысли она здраво, ее наверняка бы больно задел его поступок, но теперь все, что ее тревожило, — боль физическая, сотворенная Фобосом и вшитая ей под кожу. Седрик так и шел сзади, точно преследовавший добычу хищник, до самых дверей, и только когда они затворились за их спинами, а Корнелия начала оседать прямо посреди коридора.       — Убей меня здесь, — попросила она, и губы дрогнули в нервной ухмылке. Смешного мало, только, пожалуй, ее слабая надежда на спасение в лице Седрика. Она вновь попыталась взять его за руку, и на этот раз, стоя поодаль от тронного зала и охраны Фобоса, он обхватил ее ладонь своими. Рассмотрел ссадины на тыльной стороне, яркими полосами проступившими на коже, а после осторожно перекинул ее руку за свое плечо, наклоняясь.       — Недели не прошло с твоего обещания не умирать, Корнелия, — напомнил он, подхватывая ее на руки. Кости во всем теле отозвались болью, но, казалось, чем дальше они отходили от Фобоса, тем слабее становилась боль, тем не менее напоминавшая о себе судорогами, чередующимися со спазмами.       — Беру свои слова назад.       На самом деле, конечно, она такого не помнила. Но она зачем-то слабо кивнула и уткнулась холодным носом в его шею, запоздало подумав о том, что, возможно, испачкает ворот Седрика в своей еще не высохшей крови. Перед глазами темнело, и Корнелия поняла, что вскоре она все же не выдержит — потеряет сознание. Или, похоже, умрет, ведь притупление ощущений наверняка могло означать, что ее тело уже не справилось с пережитым шоком и болью.       — Если выживу, то напомни мне разозлиться на тебя, — прошептала она и, кажется, услышала ответный, но безрадостный смешок.       — Если выживешь, то я даже позволю себя ударить. Только, пожалуйста, не засыпай. Корнелия, я…       Услышала она его просьбу уже будто через толщу воды, и последние слова растворились в непроглядной черноте ее беспамятства.