Empire State of Mind

Каким-то образом Микки удалось убедить себя самого в том, что отношения с Йеном лишь помогают успешному выполнению рабочих обязанностей. Они были неразлучны. Агент уже не чувствовал себя навязчивым преследователем в те моменты, когда он встречал Галлагера после занятий или ходил вместе с ним в библиотеку. Все было невероятно естественно, будто они — два студента в конфетно-букетный период, которые все никак не могут друг на друга насмотреться. Конечно, иногда им все-таки приходилось расставаться, и именно таким образом Микки все еще не соскакивал с задания. Ему нельзя было слишком долго смотреть на Йена, или кто-нибудь обязательно бы все понял. Так что он старался быть в боевой готовности, вычислять угрозы и нивелировать их до тех пор, пока они коснутся объекта. Но в любом случае, постоянное нахождение рядом с Йеном помогало, поцелуи помогали, постоянный секс вообще помогал лучше, чем какой-либо другой план, возникавший у агента в голове ранее. Как бы то ни было, в моменты, когда нужно было сделать что-либо для Гретчен, появлялось странное угнетение. Она постоянно недобро смотрела на подчиненного, когда тот уходил, у Микки тоже возникали неоднозначные чувства. Он был на сто процентов уверен, что где-то читал о том, как любовь к охраняемому помогала охраннику, но так ли это на самом деле? Слишком рискованным было потеряться в глубине глаз Йена, этот риск подвергал Милковича опасности, а он ведь даже не был уверен в наличии особых чувств. Ему просто нравилось спать с рыжим, а еще он отвлекался на каждое еле заметное движение Йена, запоминал его самые незначительные привычки. Его взгляд был прикован к пишущему статью по поэзии Шекспира Галлагеру, к его пальцам, держащим ручку. Рыжий слегка подтолкнул Микки локтем; он, улыбаясь, смотрел на него, изумрудные глаза засверкали еще ярче. — Делай домашку, — поддразнивая прошептал Йен. Микки улыбнулся в ответ. Да как вообще можно не заулыбаться, когда это чудо вот таким взглядом на тебя смотрит? — Отстань, — сказал Милкович, пихнув Йена ногой. Тот ловко поймал его ступню, быстро переплел свою ногу с его ногой, и недовольство брюнета перетекло в битву «кто сильней?». Последний, рассмеявшись, подался назад. — Делай домашку. — Я буду заниматься своей работой тогда, когда ты начнешь делать свою. — У меня в любом случае ничего не получится, — хмыкнул Микки. Ложь, ведь ему и не нужно было ничего делать; но эта ложь выглядела вполне натурально — он вообще никогда не притрагивался к своему домашнему заданию. — Может быть, я смогу помочь, — предложил Галлагер. — Хотелось бы посмотреть, как у тебя получится. — Как начинающему, — сказал Йен, потянувшись к тетради Милковича, — тебе определенно стоит делать заметки в ходе прочтения пьес. Это поможет потом вспомнить их сюжет. — Почему ты думаешь, что я вообще читаю эти пьесы? — Ты сидишь перед открытым «Отелло» уже полчаса. Эти слова поставили Микки в тупик. Конечно, он бегло листал книгу в перерывах между изучением каждой черточки лица Йена и периодическими наблюдениями за посетителями библиотеки (дабы убедиться, что никто на них не пялится), но не читал. Это же был чертов Шекспир! Самая большая угроза, которой государство подвергало Йена — сотни лет как мертвый английский парень. А еще Милковичу не обязательно было читать его произведения чтобы легко вычислять, какие ушлепки вероятнее всего станут стрелять в сына Президента. — Какая разница, — отнекивался Микки. — Где-то в глубине твоей души спит огромный фанат Шекспира, — улыбнулся Йен. — Заткнись. — Заставь меня. Микки придвинулся к рыжему и, когда между их лицами оставалось меньше нескольких сантиметров, остановился. Сердце билось в бешеном ритме. — Может быть, потом. — Точно потом, — согласился Галлагер. Брюнет, расплывшись в улыбке, помотал головой. Все тело пульсировало из-за скрытого в этих словах значения; требовалось огромное количество усилий для того, чтобы не вывести Йена из библиотеки прямо сейчас. Приходилось заставлять себя усидеть на месте, изучать Отелло и ожидать часа, когда Галлагер будет готов уйти. И через три часа любящий Шекспира мозг наконец-то измотался, парни направились обратно в общежитие. Микки положил свою руку на задницу отпирающему дверь Йену. Простое прикосновение, спрятанное от лишних глаз в закоулке коридора, заставило рыжего, проворачивающего ключ в замке, полностью расслабиться. Милковича буквально трясло от предвосхищения — до тех пор, пока он не услышал чей-то кашель за спиной. Обернувшись и увидев Гретчен, стоящую в дверном проеме комнаты, он тут же убрал руку. Женщина сказала: — Разреши нам на секундочку удалиться, Йен. У нас есть кое-какая информация для Микки. — Информация, которую мне нельзя знать? — спросил рыжий. — Это личное, — пояснил Пакстон. — Про его семью. Если тебя необходимо будет поставить в известность — мы это сделаем. Йен пожал плечами и виновато посмотрел на Микки. Брюнет, по телу которого пробежала дрожь, сделал шаг назад и, сперва убедившись, что дверь в его комнату закрылась, вошел к Гретчен и Пакстону. Сесть отказался. Вместо этого он встал посередине комнаты и скрестил руки в ожидании бури. — Какого черта ты творишь? — не церемонясь вскрикнула Гретчен. — Ты совсем с ума сошел? — Я не имею понятия, о чем вы говорите, — сказал Микки. — Хватит. Йен фактически рассказал Пакстону о том, что произошло между вами двумя. А если бы он не сделал этого? Ты бы так и забивал на работу из-за того, что слишком занят членом своего бойфренда? — Я прекрасно выполняю свои обязанности, — отрицал агент. — Даже лучше. — Серьезно? — продолжала неистовствовать Гретчен. Она шагнула к Микки; глаза искрились. — Тогда скажи мне, какой угрозы нам сказали особенно остерегаться с недавнего времени? — Папарацци в кампусе. — Почему? — Президент представил новый закон, позволяющий студентам не уплачивать налоги на доходы в течение учебного года, — отчеканил Микки. — Люди считают, что это связано с Йеном, и поэтому он наверняка станет мишенью для СМИ. — Предположим, — процедила Гретчен. — Расскажи мне о трех подозрительных личностях, на которых ты обратил внимание сегодня в библиотеке? — Парень с красным рюкзаком, девушка в кружевном платье и группа наголо побритых пацанов. — Хорошо. — Мы закончили? — Мы закончили? — повторила женщина. — Ты доказал, что не совсем потерял свою голову, но это не значит, что ты не подставляешь сына Президента! Вообще представляешь, в какой ты заднице? В какой заднице мы все? — Только если ты расскажешь об этом Президенту. — А как я могу не рассказать об этом Президенту? — Так же спокойно, как и сейчас, — заключил Милкович, все еще стоя в неизменной позе. — С тобой невыносимо! — Превелико благодарен. — Давайте подумаем об этом логически, — вступился Пакстон. Он приподнялся с кровати, подошел к Микки и Гретчен. — Мы ничего не можем с этим сделать. Если мы уберем Микки, это будет подозрительно и заставит Йена стать более безрассудным. Или же Йен будет вести себя подозрительно. Нет никакого выхода, обходящегося без участия Йена. — Мы можем убить Милковича, — предложила Гретчен. — Не самое подходящее решение, — натянуто улыбнулся Пакстон, — и, если это все дойдет до Президента, мы потеряем работу. — Мы в любом случае потеряем работу, когда Йена убьют из-за того, что Микки думает не мозгом, а членом, — сказала женщина. — Ты вообще видел его в последнее время? Он стал совсем неспособным охранником. — Может быть, менее эффективным… — Менее эффективным? Даже не дернулся, когда в поле зрения возникла девушка с палкой для селфи! — Это была студентка, делавшая фото на спор, — прошипел агент. — Успокойтесь уже. — Успокоиться? И это твоя реакция на уставы охраны? А если бы это была винтовка, а не селфи-палка? — Как вообще можно пронести винтовку в библиотеку? — Это крайне непрофессионально, невозможно, и я очень склоняюсь к тому, чтобы немедленно сообщить обо всем происходящем Президенту! — Но ты так не сделаешь, — помотал головой Микки. — Никто из вас не собирается терять работу из-за этого или как минимум признавать, сколько времени заняло прояснение ситуации. Президенту же не хочется, чтобы выполнение задания шло не по плану. Как только все всплывет — миссию сразу же прикроют. Так что если ты думаешь продолжать верещать — давай, но чем дольше ты делаешь это, тем дольше Йен будет размышлять о том, с какой, сука, целью мы все здесь собрались и придет к умозаключению, что нам не о чем разговаривать! — Ты такой щегол, — оскалилась Гретчен, помотав головой. — Ты все равно не собираешься ничего делать. — В чем заключается твоя логика? Нас всех уволят, умрет он по твоей вине или по нашей, так что давайте дружно плюнем на все это? — Он, блять, не умрет! — Но может! Ты не делаешь свою чертову работу, — повторила женщина. Она подошла к Микки, оставляя между ними ничтожное расстояние. — Если ты — ближайший охранник на миссии, тебе стоит быть ответственнее нас всех, поэтому не говори, что отвлекаться на происходящее в штанах — нормально, это совсем не так, — женщина сделала глубокий вздох и отступила. — Ты был прав, когда сказал, что я не хочу потерять свою работу из-за этого. Ты был прав, когда сказал, что Президент хочет успешного хода миссии. Но ты ошибаешься если думаешь, что все это не выльется на тебя ведром дерьма в конечном итоге. На нас всех. И у меня есть право кричать на тебя за то, что все произошедшее в принципе случилось. — Теперь, — кивнул Микки, — что за уебанская история, из-за которой я сейчас здесь? — Президент получил письмо с угрозами от твоего отца. — Это правда случилось? — еле сдерживая смех спросил агент. — Еще нет, — сказал Пакстон, — но мы делаем ставки. Микки встряхнул головой и направился к двери. Еще не успев повернуть ручку, он обернулся на двоих агентов и сказал: — Извините. Мне не стоило позволять делу заходить настолько далеко. — Только не причиняй ему боли, — попросила Гретчен. — Твоя обязанность — защищать. Больше ничего. — Я знаю, — сказал Микки. Выйдя в холл, он почувствовал себя будто в ловушке меж двумя комнатами. Сзади — его начальница, чей голос, как только дверь захлопнулась, снова стал громким; впереди — Йен, и тишина их комнаты виделась как спокойный, безопасный рай. Но брюнет заставил себя оглянуться по сторонам, разложить все по полочкам перед тем, как направиться обратно к Галлагеру. Он не должен был сходить с пути. Если ничего уже не исправить, следовало оставаться при своем.