Почти, или Пять...

Даниле в Австралии остаются ещё сутки, когда ему звонит Сергей Сергеевич. Они разговаривают недолго, но лицо каменеет, карие глаза становятся стеклянными. Он не заходит в Интернет. Он не звонит Саше. Он не собирается с этим соглашаться. Он впервые в жизни срывается. Отменяет всё, что можно и нельзя отменить, и бросается в Москву, впрочем, отказываясь верить в правдивость произошедшего, всерьёз намереваясь за такой дикий розыгрыш набить Жилину морду, а Александру так и вовсе разорвать в клочки. Полёт, занявший ни много ни мало – сутки, успел свести его с ума. Он готов сам прыгнуть за штурвал самолёта, вспомнить все свои навыки вождения времён «Экипажа», только выжать скорость такую, что самолёт, пусть и на одном крыле, долетит мгновенно. Он в таких красках представлял себе их встречу. Ему казалось, что Саша непременно должна будет стоять у окна, а он подойдёт к ней сзади и обнимет, и она снова расположится в его руках так удобно. Опустит голову на плечо, прижмётся к нему, он поцелует её в висок, они так и будут стоять – вдвоём. И ещё долго их никто не сможет найти. Эта встреча должна состояться именно так… Он не может ни с кем говорить. Телефон он разбил ещё в Монреале. С хрипящим, рычащим горлом он приезжает – прилетает – на место. Автомобиль тормозит у кладбища, и Данила лучше бы глаза себе выколол, чем увидел небольшую толпу людей, одетых в чёрное. Даже не пытаясь думать о том, что сейчас правильно, а что нет, он расталкивает людей… … и в его мире наступает тишина. Окутывающая, липкая, отравленная тишина вливается в его уши, покрывая их волдырями изнутри, как яд – отца Гамлета. Застилает ему глаза. И он не видит Сергея Сергеевича, спешно приблизившегося к нему, схватившего за руку, пытающегося что-то сказать. Он отрицает. Отрицает три гроба перед ним. Не замечает, что в других двух – ритм-гитарист Дима и рыженькая Наташа. А в третьем она. Александра. Такая красивая. Совсем как живая. ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. У него нет больше сил. Он тихо опускается перед ней на колени. «Девочка моя, проснись». У неё не отняли ничего. Те же густые ресницы, тонкие руки, сложенные на груди, и даже губы как будто слегка улыбаются… Данила начинает крупно дрожать, и ему не до обхватившей его за предплечье ладони Жилина. Его горячие слёзы падают на кружево её платья, белоснежного, будто подвенечное. Он забыл, что умеет плакать. Он накрывает её ледяные руки своими. «Проснись, милая. Ты опять оставила меня одного?» Он целует её лицо, целует закрытые глаза, холодные губы, и лишь этот холод внезапно до него доходит, Козловский вдруг понимает - всё правда. Саша мертва. Её не вернуть. Ревущая боль врывается в его мозг. Она рвёт барабанные перепонки в его ушах, дробит колени и рёбра в крошево, пополам переламывает позвоночник, под ногти загоняет раскалённые иглы, глазные яблоки выгорают, а вместо остаются только чёрные обуглившиеся дыры. Саша мертва. Ярких синих глаз он больше не увидит, губы ему на поцелуй никогда не ответят, кожа навсегда останется бледной и ледяной. Он вспоминает, какой она была под его губами – нежной, тёплой… и живой. Эти воспоминания рвут его в клочья; от того, чтобы не рухнуть, его удержал только Сергей Сергеевич. Он поднимает Козловского на ноги, оттаскивает от гроба Александры, обнимает его крепко-крепко и что-то шепчет, но Данила не слышит – он скулит, рычит в его плечо: - ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ЕЁ УБЕРЕЧЬ?.. Почему нельзя было уберечь её до момента его возвращения, не понимает он. - Данечка, Даня, послушай, мой мальчик, послушай… всё, всё закончилось… ты уже ничего не изменишь здесь, Даня… Даня не слышит. Он сам умирает. Он не знает, что ему теперь делать. К её гробу подносят крышку. И когда Данила понимает, что под этой деревяшкой Сашу хотят навсегда от него спрятать, он отталкивает Жилина и устремляется вперёд. - Нет… Нет… Нет, нельзя. Нельзя её просто так закапывать в землю, такую красивую, Сашеньку, его Сашеньку… - Не так быстро, - полушёпотом просит за его спиной Жилин. Данила смотрит на неё и злится сам на себя за слёзы, застилающие взгляд. Они мешают ему смотреть. «Давай, съязви. Открой глаза и скажи, что я мажор и полный кретин, и чтобы больше не смел к тебе прикасаться». Он рассматривает её лицо, то, которое он целовал пару ночей назад… Он прикасается к нему кончиками пальцев. «Ты не должна была. Ты не имела права». Он смотрит на грудную клетку. Саша не дышит. Саша больше никогда не будет дышать. «Я умолял тебя дождаться меня». Ему приходит в голову, может, хотя бы прядь волос забрать себе на память о ней, но вдруг внизу, под её подбородком он видит крошечный след. Ему мерещится. Конечно, это последствия аварии. Но он хочет думать, что этот след оставили там его губы, и эта мысль заставляет его бессильно отшатнуться от гроба. Сергей Сергеевич, сам не сдерживая слёз, тут же подхватывает его за плечи. Она уносит с собой что-то от него. И не будет там одна. Их закопали быстро. Данила не может найти в себе сил бросить землю на крышки гробов, и каменным столбом стоит в стороне. Тогда она весь день слушала Мельницу. «И у этого мира её забирай, и навеки её забирай… Крылья вспыхнули золотом, Да остались в крови рукава…» - Она не мучилась. Она ударилась головой и умерла, не приходя в сознание. – Жилин возвращается и говорит ему это голосом сдавленным, хриплым. Зачем?.. Данила разворачивается и большими шагами идёт обратно к машине. Он игнорирует сообщение Ольги и на работу в этот день не является. У себя в квартире покрасневшими воспалёнными глазами он из раза в раз пересматривает их танец – единственное материальное свидетельство того, что Саша была рядом. Он не хочет потерять её так глупо, говорил он. Он потерял её самым глупым и жестоким образом на свете. Данила хватает со стола листок и ручку, первые попавшиеся под руку. Пишет, нет – остервенело рвёт бумагу, не сдерживая воющих рыданий, до крови кусая губы: «Прости. Прости, что обескураживал тебя. Что заставлял нервничать, что тебе приходилось плакать из-за меня. Прости меня, пожалуйста. Прости». Словно так у него ещё остаётся связь с ней. Словно она может прочитать. И ответить. Данила высыпает на чистый лист свои бесконечные «прости», а когда видит перед собой только пятна чернил и слёз и от изнеможения и ненависти падает в кресло – слышит в звенящей тишине: «Прости, что была с тобой так мало». ***********