***
Чуть раньше все было хорошо. Еще вчера перья облаков писали на лазурном пергаменте неба витиеватые строчки. Сидя у окна, Гермиона пыталась расшифровать их. Не судьба. И сегодня эти письма смяты в огромные грозовые тучи. Хмурит лицо поздний август, осыпают проклятиями последние летние грозы. По-отечески наставляют жить новой жизнью, забыть о прошлом. У Гермионы Джин Грейнджер нет привычки плакать. Девушка не проронила ни слезинки, когда рука об руку с верными друзьями — Гарри и Роном, скиталась по свету в поисках осколков души Волан-де-Морта. Холод, голод, безнадежность каждого дня — глаза остаются сухими. Она не зарыдала, оставшись сиротой при живых родителях, ведь ни одно заклинание в подлунном мире не способно вернуть им память… Но сейчас горячие слезы прокладывали едкие дорожки по впалым щекам. Между пальцев сигарета, дым горчит в чистых легких. Она не умеет курить, жить настоящей жизнью и отпускать друзей. Пришлось. Ведь сегодня, не называя причин, Рон покинул ее маленькую съемную квартиру и ушел в вечерний сумрак, оставив за собой лишь стелющийся тонким шлейфом запах одиночества и сырости непротопленного жилья. А ведь ей всего восемнадцать. Звучит — словно сто. Неумело прожитые, точно начерно, годы сложились в целую книгу из обрывков воспоминаний, газетных вырезок, исписанных пергаментов, где ее имя прославляли, превозносили. Пару месяцев. Теперь все забыто, и каждый занят поиском своего места в новой жизни. Гермиона надеялась, что все наладится, стоит только вернуться в Хогвартс. Родные стены примут, она закончит обучение, чтобы потом… Потом что? Пока этот вопрос задавать рано. Вечер застал ее за сборами: полупустой чемодан, перья, книги. Словно Робинзон, покидающий опостылевший остров молчания. "Хогвартс-экспресс", в чреве которого новое поколение чародеев и ни одного знакомого лица. Гермиона до последнего дня надеялась, что Гарри или Рон вернутся в школу Чародейства и Волшебства вместе с ней. Но для Рональда Уизли школа — лишнее напоминание о безвременной утрате родного брата. Джинни бросила учиться по той же причине, и она носит теперь фамилию Поттер и ребенка Гарри — им не до учебы. Гермиона в купе одна. Под стук колес она так же одинока, как профессор Люпин в самую первую их встречу. Девушка и сама напоминает профессора-оборотня: спутанные волосы, старая мантия, видавший виды чемодан. И вновь мутные тени воспоминаний. Шепот мыслей, не прекращавшийся ни на минуту. Скорее бы доехать, увидеть лица знакомых, преподавателей. Но. Никого. Наполненный незнакомыми людьми Большой Зал для нее пуст, безразличен. И она ищет утешения в книгах и бесконечной череде дополнительных занятий, бесполезных, заполненных той информацией, которую она знала глубже и полнее любого из профессоров.***
Он появился, опоздав к началу учебного года недели на три. Золотые одежды деревьев уже изрядно истрепал ветер, и они, дрожащие, зябнущие, готовились теперь к настоящим холодам, когда долговязая фигура Драко Малфоя показалась в общем зале. Гермиона узнала его сразу и, выдохнув от неожиданности, слишком долго задержала взгляд: все та же высокая, тонкокостная фигура, еще более худая, чем в прошлую их встречу, узкое лицо и непогода бесцветного взгляда. Смотрит исподлобья: хмурый, озлобленный, такой же презирающий всех и вся, как и раньше, но необъяснимо родной. Цепляется взглядом — на секунду ловит ее в поле зрения. В глазах ничего — пустота, пугающая, затягивающая своей бездонностью, такой же, как у нее самой. Такие глаза у всех, кто видел и вышел живым из битвы за Хогвартс. Но Драко Малфой, при живых родственниках, потерял в этой войне едва ли не больше остальных. До основания разрушен тот мир, к которому его приучали с детства. В затянувшемся мгновении молчаливого приветствия возникла неловкость, но никто не спешил отвести взгляда, ведь сделав это можно проиграть немую дуэль. Она стара и знакома — их школьная вражда. Та же тень презрения проскальзывает в его взгляде. Он садится напротив Гермионы за слизеринский стол, все еще не теряя зрительного контакта с девушкой. Пододвинув к себе тарелку с завтраком, Драко принялся за еду, даже не посмотрев, что перед ним. Ситуация становилась глупой и почти смешной, но от неловкости их спасла утренняя почта, когда в распахнутое окно, шелестя крыльями, ворвались сотни сов. Гермиона получила ежедневный «Пророк» и, опустив медный кнат в мешочек, привязанный к лапке совы, продолжила наблюдать за Малфоем. На острое плечо юноши опустилась крупная серая сипуха, носившая почту из Малфой-Мэнора. Изящным движением Драко отцепил пергамент от лапки, скормил сове лепешку со своей тарелки и, развернув письмо, погрузился в чтение. По мере того, как быстро побежали глаза по строчкам, и как сгустились тучи во взгляде, Гермиона поняла, что вести из дома совсем не добрые. Дочитав до конца, юноша скомкал пергамент в кулаке. Во взгляде явно читалось отчаяние. Бледное лицо исказила гримаса, а свободной рукой Малфой согнул вилку так, будто та сделана из пластилина. Встав, он быстро зашагал к выходу. И это уже слишком. Слишком хорошо знакомо, остро-болезненно, так, что невозможно терпеть, и тогда, подгоняемая ей одной знакомыми чувствами, Гермиона выбежала вслед за юношей. Он шел скорым шагом, а Гермиона бежала изо всех сил, но настигла его не сразу. Услышав шум за спиной, Драко остановился, но не спешил обернуться. А она не знала, что делать дальше. Так и стояли двое в полумраке коридора, слушая сбивчивое дыхание друг друга. Тронуть за плечо — возможность получить очередное оскорбление. Назвать по имени — отобьет «грязнокровкой» в ответ. Но Гермиона осмелилась сделать последний шаг, подойдя так близко, что почти задела его. Ладони взметнулись вверх по плетям опущенных рук. Она заключила дрожащее то ли от холода, то ли от гнева тело в крепкое кольцо объятий. Тишина, где излишни любые слова. Только тихие собственные всхлипы, давящие на грудь в области сердца. — Что тебе от меня нужно? — в голосе усталость и никакого оттенка злости. — Ты, Малфой, я хотела бы… мне было нужно с тобой поздороваться, Драко. — Не понимаю, — он слегка поворачивает голову, ровно настолько, чтобы видеть ее глаза, — не понимаю, зачем тебе подходить ко мне. — Ты из прошлого. Плохой герой, злой человек, но все же знакомый, а это уже хорошо. — Глупо, Грейнджер, — решительно освобождается от ее рук, — мы друг другу никто. — Да, чужие. Но я видела. Письмо. Ты получил послание, и оно расстроило тебя. — Не твоего ума дело. И перестань совать свой нос в чужие дела. Воспитанным девушкам это не к лицу. Его шаги гулким эхом отразились в пустом коридоре, а через несколько мгновений темнота поглотила и силуэт. Но Гермиона успела заметить, как он швырнул смятый пергамент на пол. Подошла, опустилась на корточки, подняла, развернула. Элегантный и явно женский почерк обилием вензелей указывал на манерное воспитание писавшей его дамы. Пятна, с тонущими в них словами, дрожь строк, и Гермиона не сразу поняла, что читает: «Милый, драгоценный сын, Драко! Возможно, ты был прав, когда говорил, что уезжать тебе не стоит. В стенах Мэнора в твое отсутствие тошно и одиноко. Слышу вой обезумевшего ветра: он мечется пленником, вырвавшимся на волю, рвет черепицу с крыши, разрушает наш дом. Я вижу кошмарные сны, но страшнее реальность. Отца приговорили к поцелую дементора. Драко, ответь мне, скажи, что это еще не конец, что будет еще хотя бы один летний рассвет, способный рассеять мрак вокруг меня. Скажи мне, сын мой, что скоро весь этот кошмар закончится и все будет как раньше. А лучше молчи, не отвечай, сожги это письмо и попробуй жить по-другому, не так, как мы с Люциусом. Уезжай из Британии, скитайся по миру в поисках того места, где тебе будет уютно и хорошо. Малфой-Мэнор больше не дом. С тех пор, как его стены приняли Темного Лорда, он потерял свою душу. Не вздумай приезжать, пожалев свою безумную мать, не надейся высушить слезы. Милый Драко, я хочу, чтобы ты знал, теперь ты — старший мужчина и глава нашей семьи. За тобой будущее Малфоев. На этом позволь поставить точку. Люблю тебя, мой милый сын». И ни одна строчка из прочитанных маггловских или волшебных романов не пронзала сердце Гермионы подобно раскаленному пруту. И виделось ей лицо Нарциссы Малфой с незнакомой маской печали. Кукла, с выражением брезгливости и презрения вдруг стала живой и человечной. Девушка бежала по лабиринту коридоров. Нужно было найти его, чтобы сказать то, что еще не оформилось в голове. Но мрак не рассеивался, путали маршрут бесконечные переходы и холлы. Она сдалась, понимая, насколько абсурдна эта идея.***
Приближался Хэллоуин, и веселая толпа школьников готовилась к прогулке в Хогсмид. День радовался с ними, расцветив солнечными лучами скудный пейзаж окрестностей. Вот только холодное дыхание западного ветра предупреждало о приближении зимы. Гермиона собиралась пойти с остальными. Нужно приобрести несколько перьев взамен сломавшихся, чернила тоже на исходе. Возможно, стоит отправить открытку миссис Уизли и Поттерам, но об этом она подумает позже. Всю дорогу Гермиона бредет, чуть отстав от остальных. И она впервые за все годы, проведенные в Хогвартсе, замечает, как красив окружающий пейзаж. Скудные скромные краски осени на фоне кружева ветвей обнаженных деревьев. Нежная пастель утра. Под длинное, скромное пальто Гермионы пробирается холод, он заставляет девушку глубже завернуться в красно-золотой шарф. Прогулка по магазинам растягивается на часы. Куплены подарки для Джинни и Гарри, открытки для всех Уизли, и в голове почти родились слова, что все у нее хорошо: учеба, подготовка к выпускным экзаменам, выбор профессии. Уизли должны знать, что жизнь продолжается. Усталая девушка решила выпить кружку сливочного пива, чтобы согреться, и направилась в харчевню, и вот у входа знакомый голос окликнул ее: — Грейнджер! Оглянувшись, она не сразу разглядела Малфоя. Его пальто почти сливалось расцветкой с каменной стеной, о которую он опирался. Гермиона неуверенно шагнула навстречу, но он остался стоять на месте, разглядывая ее. — Здравствуй, Драко! — И тебе не хворать. Какой же у него хриплый, больной голос. Гермиона делает еще один шаг. Малфой вжимается в стену. — Зачем ты меня окликнул? — срывается с губ очевидный вопрос и облачком выдохнутого пара повисает в ледяном воздухе. — Я должен… мне нужно, — юноша отчаянно подбирает слова, — а чтоб тебя! Разворачивается, и вновь лишь сутулая спина предстает перед ней. Но в этот раз она догонит, ведь бегом, даже путаясь в полах пальто, Гермиона все же быстрее. Настигает и, дергая за плечо, разворачивает к себе. Пьян. Едва держится на ногах. И в глазах отчаяние, что хорошо удается скрывать в обычное время. И зная, что будет презирать себя за это, она поднимается на цыпочки и касается руками его пылающих щек. Понимая, что Драко будет ненавидеть ее, возможно еще сильнее, Гермиона касается губами острого подбородка. Ведь она не может достать сжатых в тонкую полосу губ, даже встав на носочки, а он не наклоняется к ней. Шепчет-шепчет срывающийся девичий голос: «Драко, я не знаю, что сказать, но все еще наладится. Все будет хорошо, обещаю». И он до боли стискивает запястья, так, что хрустят тонкие кости. Глаза сужены и обжигают незнакомым огнем — ненависть? Нет! Ибо в следующую минуту он со всей яростью, копившейся годами возвращает ей поцелуй, но не скромным касанием, а впиваясь в губы, едва не разрывая их тонкую оболочку. Путая волосы, заблуждаясь в складках одежды, его руки притягивают девичье тело к себе: -Пойдем. И она покорно следует за ним, опуская глаза. Нужно просто место с кроватью. И они без вопросов получают ключи от номера. Малфой и Грейнджер. В деревне их знает каждый, а значит завтра все будут говорить о том, что они спят вместе. Драко наплевать, он сосредоточен лишь на том, чтобы быстрее снять всю одежду с нее. Хотела ли она этого? Да. И желание возрастает, грозя вырваться наружу криком, как только обветренная кожа рук касается ее лица, шеи, груди. Стон... еще раз... она сама нетерпеливо стягивает свитер, оставаясь в белье. Драко поддевает резинку бретели и тянет ее вниз. Припадая губами к соскам, становится на колени. Маленькая. Такая маленькая, становящаяся еще меньше ростом — от его ласк подгибаются колени. А внизу живота уже горячо и мокро. Для него и это не секрет. Пальцы юноши проворно забираются в трусики. Влажная тесная глубина, куда погружаются пальцы, действует на него подобно капкану, и грубо выругавшись, он валит ее на пол, прижимая всей тяжестью тела. — Кровать, рядом кровать, — молвит она. — Заткнись, не порть момент, — он накрывает ее губы новым поцелуем. Драко не спешит войти, хотя по исказившемуся лицу видно, как ему хочется этого. Вместо того он истязает пальцами ее лоно. Не забираясь глубоко, он направляет их чуть к животу и двигается очень быстро. Сознание покидает ее, ибо в голове разрываются мысли, фейерверки, звезды и собственные кровеносные сосуды. До того хорошо, что она кричит в голос, и рука Драко, замерев еще на миг внутри, быстро покидает ее. Она все еще лежит на полу, когда приходит в себя и видит, как он надевает рубашку. О, какой позор, она была перед ним совершенно нага, а сама успела снять только рубашку. Неловко прикрываясь собственным свитером, она смотрит на него. — Чего тебе? — отзывается Драко. — Ведь, вроде, ты кончила? — Да, — она не видит смысла обманывать его, — но почему? — Почему что? — в голосе раздражение. — А ты? Ты не хотел бы… я…ты… — Что я — ты? Нет никаких я и ты! Хотела? Получила? Наслаждайся! — и он решительно поправляет уже завязанный галстук и тянется за пальто. И тогда девушка становится на колени. Ее лоб прямо напротив его члена. Драко тоже хочет продолжения, и этот дружок выдает юношу. Гермиона проводит ладонями по мятой ткани брюк, как раз там, где отчетливо виднеется выпуклость, затем трется об нее щекой. — Уууухххчерт, — шумно втягивает сквозь сжатые губы воздух, — лучше не трогай, Грейнджер. Поздно. Руки легко справляются с застежкой, и девушка видит его худые бедра. Гермиона боится, ведь никогда раньше она не делала ничего подобного, но отчего же так сильно хочется принять его в себя — член Драко Малфоя. Это плоть ее врага. Пусть бывшего, но… это же Малфой. Обрывки мыслей все еще пробегают в голове сумеречно-серыми кадрами, когда она поднимает взгляд. Рука Драко покоится на ее затылке, а он замер в ожидании. В глазах нет ненависти, насмешки, только вопрос, что она будет делать дальше. И Гермиона решается. Прикоснувшись губами к головке, она понимает, что это должно быть очень приятно, раз юноша тут же отзывается тихим стоном. Его руки — тиски. Девушка добавляет язык, чуть высовывая его наружу: так легче проникнуть глубже. Движения медленные, осторожные, и она все еще не понимает, нравится ли ей вкус Драко, его размер, ведь он заполняет рот полностью, но судя по тому, как он больно сдавливает затылок, ему хочется проникнуть дальше. И она пускает его, борясь с рвотным рефлексом, ведь награда за это — теряющий контроль Малфой. Гермиона задыхается, когда он с каждым движением пробирается все глубже, но она терпит, понимая, что скоро все кончится, потому что дыхание Драко становится поверхностным и сбивчивым. Кожа нежная, чуть горьковатая. Примешивается вкус собственных слез, самовольно наворачивающихся на глаза. Все же это больно, когда он забирается особенно глубоко, и его семя неожиданно заполняет горло. Ей кажется, что она задохнется и, кашляя, пытается вскочить на ноги, а он ловит ее сильными руками. Темно. Она ничего не видит и не может дышать. Во рту, на руках, на груди его влага. — Гермиона, — в голосе тепло, — Гермиона, отзовись. И нежные губы касаются мокрых уголков глаз, и взгляд, встревоженный напротив его лица: —Ты не умеешь? Ты так не делала раньше? Гермиона отрицательно качает головой, к стыду своему, понимая, что ей понравился такой финал Драко. В горле все еще першило и возникало неудержимое желание прокашляться, но тело не слушалось: дугой оно выгибалось, чувствуя близость Драко, отдавая каждую частичку ласкающим рукам. И вновь его пальцы. На этот раз освободившие тело юноши от остатков одежды. Какая горячая кожа у холодного, воспитанного аристократа. Драко исследует ее тело своим. Касаясь девичьей груди, живота, бедер, промежности вновь восставшим членом. Он не входит, а дразнит стонущую девушку, касаясь нижних губок тонкой кожей головки. Спускается, устроив голову между вздрагивающих бедер, он проводит языком, там, где горячо и мокро. Чуть нажимая, он видит, как наливается ягодка клитора, и вновь терзает его пальцами. Гермиона лишь извивается под его руками, глотая воздух. Теперь он чуть бережнее вводит палец, словно что-то пытаясь понять, а она тут же подхватывает бедрами нужный ритм. Резко убирает руку и прижимает ее к матрасу телом. — Девственница? — Ух... ооо... ах, Драко, да. — Тогда почему здесь? Почему со мной? В этой жуткой гостинице… Но юноша не получает ответов на свои вопросы, потому что в следующую минуту она, поймав его рукой, направляет в себя. Чуть-чуть у входа, но он не может не пошевелиться, а двинувшись, понимает, что ни за что не хотел бы покидать это местечко раньше времени. Самое начало. И он упирается в упругую преграду. Выдыхает ей в шею: — Возможно, будет больно. — О, не медли, пожалуйста, Драко, двигайся. И резким движением он оказывается внутри. Горячо и мокро. Узко и больно. Ему так же больно, сократившиеся мышцы не дают двинуться или выйти. Проходит минута, другая. Тело Гермионы расслабляется, качнув бедрами, девушка показывает, что можно продолжать. И он начинает, понимая, что надолго его не хватит, ибо она продолжает душить его своим нутром. Двигается так, что он и сам не сделал бы лучше. Все. Цветные пятна знакомо разбегаются под закрытыми веками, еще один толчок, и он обрушивается на нее, тяжело дыша. — Грейнджер, о, Мерлин, что это было? Открывает глаза. И видит две черные жемчужины ее взгляда, сверкающие в полумраке недоумением. Все. А что теперь?