***
Он ведет ее за руку, через коридор недоуменных взглядов, скрывающих погашенную новым режимом ненависть. Больно сжимает пальцы, провожая к гриффиндорскому столу, проходя мимо слизеринского. Но Драко никогда не остается в ее большой теплой спальне старосты. Предпочитая холодные общие подземелья своего факультета. Да и приходит он, только изрядно приняв огневиски. Она, сомневаясь, открывает дверь и, прежде чем втащить его внутрь, схватив за грудки, долго наблюдает шторм в серых, непогожих глазах. Он трахает ее жестко, совсем не так, как в первый раз, тогда в Хогсмиде. Он заставляет ее доставлять удовольствие себе, потом сам быстро доводит девушку до оргазма. Затем, молча, одевается, целует на прощанье и уходит, оставляя одну на влажных простынях, хранящих его запах. И она не спит, вдыхая аромат терпкого мужского парфюма и одиночества. Мешаются мысли в голове, составляя коктейли абсурдных идей. И она должна, обязана ему помочь. Вот только как? — Малфой? — в один из вечеров, который он проводил в ее комнате, она решилась. — Чего тебе нужно? — голос совсем не мягок — он не настроен разговаривать. И девушка понимает, что если не сейчас, то уже никогда не решится. — Почему ты никогда не разговариваешь со мной? — О чем ты хочешь поговорить? Подрагивающими от недавнего удовольствия руками, Драко достает сигарету и закуривает, хотя знает, как сильно Гермиона не любит запах табака. — Мы всегда молчим. Занимаемся сексом. Расходимся, не сказав друг другу ни слова. — Хочешь, я буду желать тебе спокойной ночи? — в голосе нотка сарказма, и он стряхивает пепел прямо на прикроватный коврик. Гермиона поджав ноги, внимательно рассматривала собственные пальцы: — Я не о том. Мне хочется. Просто, мне нужно знать, что ты чувствуешь Драко? Уголок его губ загибается вверх, и вслух он произносит: — У тебя тугая, сладкая киска. Это хорошо, Грейнджер. Пинает его пяткой: — Идиот, я не о том?! — А я о том! — пальцы со змеиной ловкостью впиваются в лодыжку, сильно, до синяка, — о том, что нам нечего обсуждать, и знать тебе ничего обо мне не надо. Трахайся, пока это хорошо, потом расстанемся приятелями, я тебя не обижу. В сузившихся глазах злость… и отчаяние… На самом дне. Знакомые красные пятна разбежались по щекам. Она остужает пожар на лице сотней поцелуев, а рука уже бродит по его чувствительной плоти, так она пытается укротить в нем злость и усталость. Зажимая его между собственных бедер, Гермиона начинает тихо двигаться, и на губах юноши не держится стон. — Я серьезно, Грейнджер, не лезь не в свое дерьмо, — его руки прижимают ее теснее, он хочет диктовать условия сам. Десять красных полос от ногтей на бледной коже рук, он отдергивает их с шипением: — Ааа, сука, что ты делаешь?! — маленькие алые капельки выступают на лентах царапин. Бедра двигаются быстрее и быстрее. — Скажи, Малфой, признайся, что не дает тебе спать? Я хочу помочь, потому что ты… ты слишком важен для меня. И это явный перебор, потому что в следующий миг она оказывается зажатой под ним, лицом в подушке, а он вколачивается неистово, задыхаясь и хрипя ей в ухо. — По-то-му, что, матьтвоюГрейнджер, — его темп, как удары на каждом слоге, — это по твоей ми-лос-ти, из-за всех вас, сраных ублюдков, я остался без от-ца! Он приговорен к поцелую де-мен-то-ра, — чуть переводит дух и продолжает на одном дыхании, — а это верная смерть, ты знаешь! И никто: ни ты, ни я, ни моя мать со своими связями — ник-то не в си-лах е-му по-мочь!!! Еще несколько глубоких толчков и он выходит из нее. Оставив лишь серебристую нить семени между ее бедер, он уходит, гулко хлопнув дверью.***
Прежде чем ударить в дверь, медлит, повторяет заготовленную заранее речь, будто идет на встречу с большим чиновником, а не со старым школьным другом. Под трясущимися пальцами разглаживаются складки строгой мантии. Решается — короткая дробь костяшками о филенку. — Да-да, войдите, — слышится из-за двери. Открывает, делает шаг. Массивный старый стол, с отбитыми углами, а на нем в беспорядке стопы пергаментов, шоколадные кексы на одноразовых тарелках, несколько кружек недопитого чая. Посреди гор этого мусора, делающего школьного друга вполне узнаваемым, латунная табличка: «Гарри Джеймс Поттер. Руководитель отдела оперативного реагирования». — Гарри, — улыбается Гермиона, протягивая ему руку, а он, увидев подругу, вскакивает из-за стола, и в два шага преодолев расстояние между ними, заключает ее в объятья. Тепло и предсказуемо, будто не было всех этих месяцев молчания. — Гермиона, дорогая, — бритая щека трется об ее лоб. Мягкое касание губ туда же, — как же я тебе рад! — легкое заклинание быстро приводит кабинет в порядок, и вот уже на чисто вымытом столе поднос с печеньем и горячий шоколад. Гарри помнит, что она предпочитает его чаю. Бережно, точно золотой слиток, он усаживает Гермиону на гостевой стул и возвращается на свое место. Подперев кулаком подбородок, Гарри задает вопрос: — Ты просто так решила навестить старого друга или по делу? Гермиона почувствовала, что краснеет, ведь ни разу она не пришла к Гарри просто так, не отправила ни одной совы с письмами. За все время только открытка с поздравлением, когда Джинни родила сына. — Гарри, я по делу, — произнесла она тихо, — и, прошу, выслушай меня до конца, ибо я уверена: все, что ты услышишь, тебе очень не понравится. Но во имя нашего общего прошлого, в память о детской дружбе, помоги мне, Гарри, помоги. Кроме тебя… никто не сможет это сделать. По лицу друга пробежала тень, Гермиона начала свое повествование. Она рассказала Гарри все без утайки, опустив разве что ночи, в которые теперь Драко Малфой посещал ее спальню. Гарри слушал внимательно, не перебивая, но морщина на его лбу выдавала его истинное отношение к рассказу девушки. Гермиона просила, и голос срывался, звеня где-то в голове, вызывая у Гарри ощущение полной растерянности. Его лучшая подруга спит… нет. тут, кажется, все серьезнее… Гермиона и Малфой… в голове Гарри не укладывалось то, о чем сбивчиво повествовала Гермиона. Она говорила что-то об одиночестве, безвыходной ситуации и о Люциусе Малфое. Гарри почти уверен, что ему послышалось, когда Гермиона попросила его помочь… организовать новое слушание дела Малфоя старшего. — Мерлин, Гермиона, зачем? Ведь он — бывший Пожиратель смерти. Один из самых верных идее. И ты хочешь, чтобы его оправдали? Выпустили из Азкабана? — Я не говорю об освобождении. Просто Гарри, ты… ты не знаешь, что творится с Драк… с Малфоем. Люциус — его отец, и какие бы промахи в жизни он не совершил — для своего сына мистер Малфой останется идеалом и авторитетом. — Тогда чего же ты хочешь? — Помнишь свою первую встречу с дементором в поезде? Свои чувства? А потом? Когда вы с Сириусом вступили в неравную схватку с ними… Гарри, ты ведь выступал за поддержание законопроекта, когда по окончании Войны Министерство рассматривало проект об отказе от услуг дементоров при Азкабане? Ведь это так?! Ты же понимаешь, что поцелуя дементора не заслуживает никто, каких бы страшных дел он не натворил при жизни. — Говоришь глупости! — удар ладони по столу прервал пламенную речь Гермионы, — Даже Волан-де-Морт, заслужил бы помилование? После всего? Гермиона! — Ты сам несешь околесицу! Его душа — предметы, за которыми мы гонялись по свету. С тобой. Большую часть времени вдвоем. И позволь напомнить, что я одна не потеряла в тебя веру, даже когда Рон покинул нас. И теперь я прошу лишь малого — поверить мне. Что никто, повторяю, никто не заслуживает поцелуя дементора! — Что я могу сделать?! — голос Гарри срывается на крик, — Министр отклонил законопроект! Ты сама это знаешь, и что я теперь могу сделать, даже если хотел бы помочь тебе! — Воспользоваться связями. Своими или мистера Уизли! Но только, Гарри, прошу! Помоги обжаловать приговор или добиться повторного слушания дела. — Если предположить такой безумный исход, что я мог бы помочь добиться повторного слушания, кто выступит в его защиту?! От Малфоя отвернулись все! — От него не отвернулся сын. Малфоя ждет жена. И я буду за него бороться. Лицо Гарри исказила гримаса. И Гермионе показалось на миг, что его, как в старые времена, тревожит боль в шраме. Но вдруг лицо друга разгладилось, и он погрузился в размышления, перестав замечать ее. — Гарри, — позвала Гермиона тихо. Молчание и так слишком затянулось и, понимая, что она ничего не добьется, Гермиона поднялась, чтобы уйти, — Гарри Поттер, — и ее рука тихо опускается на плечо друга, и от этого прикосновения оцепеневший мужчина приходит в себя. Снова они стоят друг напротив друга. Глаза в глаза. Рука в руке. — Хорошо. Я сделаю все возможное, ибо ты единственная, кто не предал меня, и тебя оставить я не имею права, — голос звучит тихо и смиренно, а Гермиона освободив руку, старается покинуть его, как можно тише. Она сама понимает, как тяжело будет Гарри пойти против своих принципов и защитить злейшего врага… даже если об этом просит она.