Saving someone

где начинаются чудеса, таверна становится главным местом действия, а героини обнаруживаются в неожиданных для себя местах. Наследница родилась, когда серое зимнее небо было затянуто тучами, в тот самый предрассветный час, когда преодолевать сонную смуту становится почти невозможным. Повитуха, вызванная вместо скоропостижно скончавшейся вечером лекарки, приняла девочку в свои смуглые, помнящие многих руки, и горько вздохнула, заметив синие, словно чистейшие драгоценные камни, глаза. Таких глаз не было ни у одного человека королевской крови, а знала она многих. Старуха попыталась приложить дитя к материнской груди, но королева лишь оттолкнула ребёнка. В следующий момент повитуха увидела в её взгляде понимание — женщина знала, кем является её дочь. И она сделала то, что единственное могло спасти и её, и ребёнка — закрыла глаза и откинулась на подушки, чтобы уже никогда не проснуться. Старуха аккуратно, чтобы не разбудить тут же заснувшего ребёнка, одной рукой поправила накрывающее королеву одеяло. «Бывшую королеву», — поправила она себя мысленно и, ногой распахнув узкую дверцу, отдала пару приказаний слугам. Прошло какое-то время, и новорождённая наследная принцесса уже спала в своей кроватке, перенесённой из родильной в как можно более дальнюю комнату. Повитуха верно решила: ребёнок не должен находится в комнате, в которой был рождён, особенно если там лежит умирающая женщина, давшая ему жизнь ценой своей. Хотя бы для того, чтобы не знать, кто придёт за телом этой женщины, желая похоронить по своим обычаям. Не увидеть пронзительный взгляд синих, словно далёкое море, нечеловечески уставших от потерь глаз. А в большом зале пировал в обществе знакомых король, ещё не зная, что ожидает его в колыбели в самой удалённой комнате второго поверха. Лилось водопадами вино, слышались крики и смех. Наследница спала, сжимая маленькие ладони в кулачки, словно уже желая бороться со всеми несправедливостями и неправдами этого мира. *** — Марис, чтоб тебе во Тьму провалиться! Куда опять подевалась эта дрянная подавальщица? Эмма, если она не появится в ближайшие две осьмины*, я её отсюда выкину, слово чести! — Хозяин, да какая у вас честь, ей-богу, вчера на три серебрушки купца заезжего обдурили, а ковата* нашего три тыги* тому аж на пять медек, ему это в новые ножны вылилось, а вы ведь знаете, как дорога нынче кожа… — Эмка, чтоб тебя, не лезь в чужое дело, хватит болтать уже, говори, куда опять эта лентяйка делась? Невысокая, чуть сгорбленная от всех когда-либо наваливавшихся на неё дел женщина усмехнулась одними уголками губ и снова вернулась к вымешиванию теста на широком, уже видавшем множество кухарок, столе. — Да вы, хозяин, гляньте на конюшне, может лошадок кормит. А может на рынок ушла, я вам с утра ещё говорила, что лук закончился, да она рядом совсем стояла, а вы ведь девочку знаете, лишь бы кому помочь… — Да на черта ей за свои деньги лук в таверну покупать? Я-то ей ничего не давал, не посылал никуда, она должна в зале быть, посетителей пруд пруди… — и хозяин скрылся за дверью кухни, продолжая всё бормотать себе под нос о том, какие нынче девки пошли, что от работы под любым предлогом убегают. А спустя клин* кухарка едва не выронила тесто на землю, вздрогнув от крика владельца корчмы. — Где моя лучшая лошадь?! Да я эту дрянную девчонку… — а затем: — Марис, чтоб тебя! Далее последовала далёкая ругань, в главном зале кто-то хмыкнул, раздался хлопок входной двери, зашипела кошка, потом хозяин уже кричал в соседствующей кухне комнате, а в итоге заявился опять сюда и из-под рук кухарки вытащил ещё горячий пирожок. Зашипел, но честно уворованную еду не выронил, и теперь сидел напротив продолжающей лепить пирожки уже с мясом Эммы, давился, оскорблённо что-то бормоча себе под нос, а малиновый сок капал на густую рыжую бороду. — И двух осьмин не прошло, заявилась… — С луком? — С ним, с чем же ещё. Два мешка на лошади притащила, и где только денег взяла… Там даже не те две серебрушки, что она в тыгу получает, а все пятнадцать, половина золотого. И где взяла только? Обворовала кого, что ль? — хозяин подхватил ещё один пирожок с блюда, проносимого кухаркой как раз мимо него, и в ту же искру* получил по рукам. Пирожок, впрочем, не выронил, только поморщился. — Моя таверна, что хочу, то и делаю! — Ваша, хозяин, ваша, только ведь на ваши деньги все продукты покупаются, а как не хватит кому в зале? Снова девочку на рынок отправите? Да и вам обед уже в покоях* накрыт, он уже куда сытнее будет, чем пирожок, пусть даже и с мясом, — в глазах у женщины промелькнули добродушные огоньки, но тут же спрятались, уступив место наигранной грубости. — Шли бы вы обедать, не ваше ведь место на кухне. А коли будет что надобно, Марис к вам отправлю. Да и что вы, хозяин, думаете, коли две бабы, так корчму за пять клинов развалим? Нет уж, без как-нибудь справимся, а подкрепиться вам ведь надо, как же вы голодным будете работать? А как от голоду перед глазами всё поплывёт, не так посчитаете, серебрушки недоплатят? — кухарка знала, по чём бить. Хозяин, перепуганный возможностью неожиданного недостатка, тут же подорвался с места, впрочем, спохватился через мгновение и из дверей вышел уже спокойным шагом, только в глазах затаённый страх. — Вы только, хозяин, быстро не кушайте, а то ведь живот разболится, работать не сможете! — едва успела крикнуть в спину скрывшемуся за дверью хозяину Эмма, затем открылась другая дверь, спрятанная между печью и огромным куфром*. На кухне тут же появилась вторая работница корчмы, мгновенно огляделась и, не обнаружив хозяина, устремилась к блюду с пирожками. — Куда? — шёпотом вскрикнула кухарка, завидев в действиях девушки одной себе известное оскорбление. — А руки мыть? Подавальщица в последний момент свернула с намеченного пути к пирожкам и подошла к рукомойнику. Сполоснула руки, а затем, искру постояв, и лицо, и добралась наконец до пирожков. На её светлом лице тут же появилось ощущение долгожданного счастья, и Эмма поняла, что всё-таки разрешит девушке съесть не три пирожка, как думала, а все четыре. Из которых один точно будет с дорогой по нынешним временам черникой. Когда Марис уже закончила заслуженный обед и запила всё съеденное большой кружкой прохладной воды, пришлось вспомнить также о долге. Из зала доносились тихие шёпотки и ропот, так что девушка поднялась, поклонилась скрывающей улыбку кухарке и, подхватив два подноса, пошла выполнять свою работу. — С холодником к столу у окна, там швец сидит, а с подливой к угловому, там вояка. И ещё пирожки с маком сыну ковата, он девицу привёл, и как только его отец опустил после дури нашего хозяина… Бесстрашия, девочка! — донеслось её вслед и дверь за стеной с тихим хлопком закрылась. Уж на чём, а на дверях хозяин не экономил. Первая тарелка опустилась на стол перед высоким мужчиной, ещё не утратившим свою былую стать. Лучи закатного солнца падали на умелые худощавые руки, из-под которых совсем недавно вышло её новое платье. — Спасибо, Марисочка, — тут же улыбнулся ей швец, приступая к трапезе. — Квасочку мне принесёшь? — Конечно, Пётр Мстиславыч, два клина только подождите, — склонила голову подавальщица, попутно подставляя пустой поднос под второй, с кашей, подливой и пивом. Спустя пару искр она уже опускала миски и кружку перед мужчиной в воинской одежде, который зачем-то выбрал стол в самом тёмном углу. Угол этот она знала прекрасно — именно за ним обычно сидели маги, путешественники, что-то скрывавшие, да воры. Они, впрочем, обычно вели себя тихо, особо буйные выбирали столы ближе ко входу к корчму, тем самым, не задумываясь, облегчая работы вышибалы, которому «идтить ближе». — Спасибо, девочка, — тут же усмехнулся вояка в густые усы. Марис много читала, и усы эти в лубках обычно сопутствовали добродушным дядькам-генералам, умело спасавшим жизни не только на войне, но и в таких вот корчмах. «А у нас пока все живы, никто никого не убивал», — тут же подумалось ей, вот только сказать девушка ничего не успела, мужчина задал вопрос: — А зовут тебя как? — Марис, дядько, — на южно-центральный манер прогудела подавальщица, думая о том, как бы побыстрее отмазаться и принести швецу квасу. Если сможет выполнить заказ быстро, может получить новые сапожки - как-никак связи в этой деревне были важны в таких делах, а Пётр Мстиславыч был лучшим другом местного башмачника. — А, очередная пострадавшая от недавней моды на западные имена. А полное имя как? Эльфийское али гномье? Девушка замерла и пристально вгляделась в сидящего за столом. Ни один человек ни разу не интересовался её полным именем. Что ж это за вояка такой? — Да Марис оно и есть. — В жизни не поверю, что это полное имя. Девочка, не дури. Интересно ведь, сравнить хочу. — Да всю жизнь только Марис и звали, дядько. И матушка с рождения самого, и знакомые все. И ни одним словечком не проговорились о полном имени, оно для нас не так важно, как для «высоких» людей, — тут же показала она себя с истинно деревенской стороны. — А с кем сравнить хотите? Что, у вас тоже знакомые Марисы есть? — Пока нет, но скоро будет. Да и там не Марис, таким именем эту даму уж точно не называют. Марисель как минимум, тоже моде подверглась индикт* с чем-то лет назад. Ну да ладно, иди работай, девочка, — и мужчина, махнув на подавальщицу рукой, уткнулся в свою кружку с пивом. Девушка, ни секунды не задумываясь, рванула к сыну ковата, а затем к кухне — получить новые сапоги всё ещё хотелось со страшной силой. *** До смены оставалось около лучины*, когда в корчму вошла девица в простом селянском платье и красивых, определённо недавно купленных, сапогах. Из всех одинаково свободных столов она выбрала двухместный у стены и тут же обратила внимание на подавальщицу. Та кивнула ей, подтверждая, что заметила посетительницу и сейчас подойдёт, и, не слишком торопясь, закончила вытирать стойку. Затем спрятала тряпку куда-то в ящик у стены, тут же ополоснула руки в небольшом рукомойнике и направилась к вошедшей. — Эль есть? — не заинтересовавшись первым и вторым, тут же хмуро спросила та, стараясь лишний раз не поднимать взгляда от столешницы. — Есть, двухлетний. Только недорослым* не продаём, увы, — тут же оповестила девушку Марис, пытаясь мысленно уловить связь между молодой, вроде бы умной девушкой, и элем двухлетней выдержки, который такие девушки уж точно не пьют. — Да дорослая я, чтоб вас, — тут же пробормотала посетительница с какой-то грусть в голосе, словно жалела об этом. — В прошлом месяце восемнадцать вёсен ушло, — и так она это сказала, что Марис поняла: если не принесёт эль, придётся ей сталкиваться с банальной девичьей истерикой. Впрочем, если девица не врала, проблема решалась достаточно просто. Подавальщица метнулась на кухню и уже через клин поставила на единственный занятый стол высокую глиняную кружку. Посетительница буркнула нечто, отдалённо напоминающее слова благодарности, и уткнулась в посудину. Сделала глоток и тут же разревелась: горько, навзрыд, но не как барышни обычно плачут, чтобы аж стёкла дрожали, а тихонько, подвывая и пытаясь утереть слёзы. Марис вздохнула и добрых искр десять просто сидела, не в силах что-либо придумать. Затем подалась вперёд, легонько сжала её руку. — Ну что же ты, не рыдай, слезами горю не поможешь. Умер у тебя кто? Девица покачала головой и попыталась привести себя в порядок, но со слезами так и не справилась, уткнулась носом в руки и едва не завыла. — Так, а ну успокаивайся, — тут же напустила на себя грозный вид подавальщица, — а ну как зайдёт красивый молодец, рыцарь какой заезжий, а ты тут с опухшим носом и красными глазами? — Да хоть бы и зашёл, — плач тут же оборвался, уступив место тихому, полному горечи голосу, — всё одно замуж за мельничьего пасынка отдадут. — Ага, вот оно что, — тут же неизвестно чему обрадовалась подавальщица. — А что, градоправитель уже одобрил женитьбу? — Так нет его, градоправителя этого, уехал куда-то на два месяца. Хоть какая-то да отсрочка. Думала, сбегу, да отец сказал, что коли так выйдет, отречётся от дочери, пусть и единственной, да всем знакомым расскажет. А идти-то больше не к кому, — девушка тут же шмыгнула носом, намекая на то, что не прочь порыдать ещё немного. — Подожди... Кстати, зовут тебя как? Я Марис, если что. — Анка, — донеслось в ответ из-за серого, порядком уже затасканного платка. — Анка, так слушай, вместо градоправителя ты вполне можешь пойти к королю! — на Марис тут же уставились два испуганных донельзя глаза. — Да не бойся ты так, правитель заместо градоправителя сейчас, всеми делами горожан занимается, не только особыми, да и разрешения на браки даёт. Только вот его подкупить не получается, а человек он мудрый, брак может и не дозволить, коли муж и жена друг другу не подходят. Так возьми этого мельничьего пасынка под руку, да приведи во дворец! — Когда? — Хоть бы и сегодня! — тут же весело ответили девушке. — Приёмное время — до наступления темноты, а обычно народ с утра валом валит, так что сейчас там вполне тихо. Ну что, как тебе идея? — Ну, знаешь… Как-то не очень хорошо короля, человека занятого, своими делами донимать… — Да его и помельче делами занимают, поверь мне, — тут же оповестили посетительницу. — А с чего ты взяла, что он занятой человек? — Так ведь королевством управлять — дело не лёгкое, это ведь не только балы править и гулянки устраивать, — рассудительно отметила Анка, заглядывая в кружку с элем. Принюхалась да так и отодвинула, не сделав и глотка. — А что, правда мудрый он, король этот? Поймёт, что я замуж не хочу? — Поймёт, зуб даю! — тут же подскочила, подбирая со стола почти полную кружку, Марис. — Так что беги давай за мельничьим пасынком, скажи, что к самому королю идёте, да поспешите. И не вытаскивай ты свои монеты, ей-богу, глоток-то всего сделала. Считай, что за счёт заведения, — и, подмигнув опешившей от радости посетительнице, Марис скрылась на кухне. Через искру хлопнула входная дверь да звонко застучали по мостовой каблуки обретшей надежду девушки. — Тёть Эмма, можно я сегодня пораньше уйду? Всё равно не придёт пока никто, самое тихое время, а мамке помощь с пирогами нужна, она одна еле справляется обычно ужином, а сегодня ещё и решила сладкого приготовить, умается ведь в одиночку! Кухарка усмехнулась и, закончив собирать кулёк с пирожками, сунула его девушке. — Иди уже, егоза, отдыхай, помогай по дому. Да угости родных, не всё ж им своей едой питаться, надо иногда и чужие пирожки пробовать. Кулёк исчез за пазухой у мгновенно стащившей с себя фартук подавальщицы, а затем уже из-за двери раздалось весёлое «спасибо». В почти полной тишине Эмма присела на стул и сделала глоток прохладного кваса, с три дня тому приготовленного ею собственноручно. *** — Мельничий пасынок, Василий, с невестою, дочерью винодела, Аникой. Пришли испросить разрешения на свадьбу. В просторном помещении, наполовину залитым солнцем, уже прячущимся за горным кряжем, стоял изящный трон. На троне сидел сам король, уже немного уставший, но гордый, в неудобствах не признающийся, и справедливый. Только в глазах у него блестели озорные искры - Аника бы их и не заметила, если бы не вглядывалась в лицо государя, уловив в нём знакомые почему-то черты. Король приветственно кивнул, девушка тут же попробовала сделать неловкий реверанс, стоящий рядом Васёк глубоко поклонился, на секунду обдав невесту новой порцией капустного запаху. Та скривилась, стараясь сделать это как можно незаметнее, и тут же, заметив пристальный взгляд короля, переделала гримасу в милую улыбку. Во взгляде её мудрый правитель вполне мог увидеть мольбу и надежду, вот только то ли не захотел, то ли не был достаточно мудрым, и вполне обычно, даже скучающе немного, спросил: — Согласны ли родители обоих на брак? Стоящие позади винодел и мельник тут же уподобились детским игрушкам, закивав головами с прямо-таки сумасшедшей скоростью. Король кивком это действо остановил, задал тот же вопрос Василию, дождался утвердительного ответа, и обратил внимание на Анику. Обычный градоправитель сейчас бы сказал что-то вроде «я разрешаю вам связать себя брачными узами», вот только государь обычным градоправителем не был и почему-то медлил. Во время нормальной церемонии у невесты и слова не спрашивали, вроде как «права голоса не имеет», но что-то было в этой девушке, что заставило короля призадуматься. В последний раз он отказывал в свадьбе лет пять назад, но любой отказ должен быть подкреплён логикой, а здесь у него не было ничего, кроме догадок и предчувствий. Он, конечно, как король, вполне мог просто сказать «нет», вот только продолжили бы его уважать в городе или посчитали бы за самодура? Правитель вздохнул, на секунду столкнулся взглядами с невестой, и уже почти открыл рот, чтобы согласие на свадьбу дать, как ему помешали. Перед королём склонилась появившаяся из-за трона фигура, то ли прятавшаяся до этого за правителем, то ли выскочившая из какого-то лаза. Из-за тени, неудачно скрывавшей говорившего, Аника видела только длинную тёмную косу, в которой поблескивали бусины, да чуяла приятный ягодный аромат, наполнивший залу с появлением незнакомца. Через пару мгновений фигура снова скрылась за троном, а на лице правителя появилась счастливая улыбка, означавшая разрешение проблемы. — Какое-то время назад окончила своё обучение при дворце одна из фрейлин, и принцесса выразила желание взять вашу дочь на её место, — правитель смотрел на отца Аники, но она чувствовала, что её решение тоже будет принято во внимание. И верно: спустя искру государь обратился к ней, в карих глазах плясали весёлые огоньки, радуясь неожиданному решению. — Ну что, девушка, пойдёшь фрейлиной? Замуж тебе, конечно же, не надо будет. Аника едва не кинулась ему на шею, но манеры всё же одержали верх, и она ограничилась одним счастливым кивком. В ту же секунду к ней подскочила всё та же фигура, снова выбравшаяся из-за трона короля, и куда-то потащила. При ближайшем рассмотрении она оказалась молодой девицей примерно её, Аники, возраста, обладательницей удивительно потёртых кожаных мокасин и длинного тёмного плаща. Капюшон был сброшен, но быстрое передвижение не могло позволить увидеть что-либо, кроме всё той же косы, изрядно, кстати, потрёпанной. Ещё клинов с пять они мчались куда-то по лестницам, а затем запыхавшуюся Анику втолкнули в какую-то комнату и сдали на руки стайке таких же молодых девиц, правда, в придворных нарядах. — Переодеть и причесать. Умыть, кстати, тоже можно, если захочет, и через лучину я хочу видеть вас всех в малой зале на трапезе, — пропел звонкий девичий голос, знакомый до ужаса, а затем дверь захлопнулась, оставив дочь винодела со своими, как она поняла, новыми коллежанками*. Страх как появился, так сразу и пропал, сменившись спокойствием: на лицах фрейлин расплывались дружелюбные улыбки, обещающие Анике два года беззаботной и плодотворной жизни при дворе. И только когда её запихивали в узкое, но очень даже удобное платье, девушке удалось задать мучающий её вопрос: — А как принцессу зовут? — Вообще, называть её нужно «ваше высочество», — тут же ответила улыбчивая худышка со светлыми волосами, назвавшаяся Софи, — но она это не любит, так что обычно, когда никого из высокопоставленных особ рядом нет, мы называем её Марисель, или Марис, ей второе даже больше полюбилось. Аника не знала, смеяться ей или плакать.