Лисица и Ворона

Было раннее утро. Из приоткрытого окна вместе с ветром прилетали свежие цветочные запахи, перемешанные с чем-то сдобным. А ещё с каждым порывом ветра нежно и грустно звенели мелкие серебристые колокольчики, висящие под пологом маленькой детской кроватки. Эта кроватка стояла у самого окна, и её обнимали воздушные белоснежные занавески. Красивое умиротворяющее зрелище, если бы не два обстоятельства. Первое: кроватка была пуста, хотя наличие в ней взбитых подушек, двух пушистых одеял и нескольких игрушек, среди которых выделялась мелкая лисичка, удобно умещающаяся в мелких младенческих лапках, свидетельствовало о том, что недавно в кроватке кто-то был. Во всяком случае, ею некоторое время пользовались по назначению. И второе: возле кроватки скорбно застыл мелкий милый пёсик с забавной бульдожьей мордочкой, на которой была написана вселенская искренняя печаль. Кажется, он недавно потерял объект своей глубокой привязанности, которым всё ещё сильно пахла эта симпатичная кроватка. В комнате раздались очень тихие, будто крадущиеся шаги, и рядом с пёсиком присел пожилой человек в тёмной одежде. Его флегматичное лицо, сперва не выражающее никаких эмоций, постепенно становилось грустным и осунувшимся, он протянул руку и осторожно погладил пёсика по голове. Пёсик глянул на него всей своей тоской в глазах. «Это насовсем? Они не вернутся?..» обречённо спросил пёсик на Безмолвной речи. «Нет, Хуф, твой хозяин вернётся, — ответил старик. — А вот мальчик…похоже, мы его больше не увидим… Во всяком случае, ближайшую сотню лет. А потом, кто знает, может, всё поменяется настолько, что он сможет вернуться…» «Но почему? Хозяин его не любить?..» «Как раз наоборот. Твой хозяин очень любит этого мальчика, поэтому унёс его как можно дальше отсюда. Ему здесь было бы очень плохо. А там — я не знаю, где, но где-то ТАМ — ему, наверно, должно быть хорошо. До тех пор, пока у нас тоже не станет хорошо». «Хуф будет очень скучать… Но Хуф ждать, сколько нужно… Долго-долго ждать…» -Надо убрать это отсюда, — вдруг раздался в комнате спокойный голос. Старик и пёс одновременно подскочили, поняв, что к ним уже неопределённое время как присоединился хозяин дома, высокий мужчина с раскосыми очень светлыми глазами, тяжёлый взгляд которых прямо физически ощущался и давил, как гранитная плита. Впрочем, сейчас этот взгляд был направлен на кроватку с колокольчиками, которая вот-вот должна была вспыхнуть и сгореть без следа. -Позволите мне сохранить хотя бы игрушки? — осторожно подал голос старик. -Они больше никому не понадобятся, — кажется, мужчина, на вид ещё совсем не старый (и то, создавалось впечатление, что в последнее время некие тяжкие личные обстоятельства состарили его лет на 400), старался, чтоб его голос звучал категорично и бесстрастно, но он предательски дрогнул, наплевав на желания своего владельца. «Хуф будет играть, — тут же вклинился пёсик. — Хуф помнить, играть и грустить…» Мужчина задумчиво глянул на Хуфа, который неожиданно легко выдержал этот тяжёлый взгляд, опустил глаза и вздохнул. -Хорошо, игрушки оставим. Но сначала я заберу их с собой и поработаю с ними. Нельзя, чтоб у них остались воспоминания о том, что здесь происходило в последние пару месяцев. Всю эту комнату нужно основательно «проветрить» от лишних воспоминаний. -Как скажете, — старик проворно убрал из кроватки игрушки, снял грустно дребезжащие колокольчики и вместе с пёсиком поспешно отошёл в угол комнаты. Сэр Джуффин Халли, больше известный как Кеттарийский Охотник, провёл рукой в воздухе, и кроватка вспыхнула синим пламенем. Через пару секунд от неё бы ничего не осталось, но пламя внезапно погасло. Сэр Джуффин спохватился и выхватил из кроватки одно из одеял, сиреневое, с весёлым детским узором, потом поморщился, словно мысленно обругал себя за это, снова решительно махнул рукой, будто стремился стереть с глаз долой кусок реальности, и от кроватки ничего не осталось. -Это то самое, да?.. — робко подал голос старик, не спеша выползать из угла. -Угу, оно. Его сожжение могло обернуться непредвиденными проблемами. Например, взрывом, на который сбежалось бы полгорода. А мне ни к чему привлекать внимание к этому месту, — Джуффин говорил сурово, мрачно хмурил брови и вертел в руках одеяло с таким видом, словно оно было виновато в доброй половине его жизненных проблем. На самом деле он усиленно искал оправдания для своего поступка, возможно, для спасения одеяла не было таких уж серьёзных причин. В правом нижнем углу одеяла мерцала вышивка золотистыми буквами. Всего три слова, два из которых менялись, то вспыхивали, то гасли, будто не могли определиться, быть им или не быть, и лишь одно слово оставалось неизменным и неподвижным — «Макс».