The Sense Of Me

ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ Небо над Аркадией Бэй было чистым, ярко-голубого цвета. Наступило во всей своей красе лето и принесло с собой удушающую жару, желание развиваться и новые возможности. У школьного кампуса, окруженного обломками, Макс Колфилд произносила прощальные слова. Первые за сегодня. — Так ты все-таки уезжаешь. Макс тепло улыбнулась. — Да. Уже через несколько часов. — И как ты себя чувствуешь? — Мне страшно. Но я готова ко всему. Глаза мисс Оуэнс заблестели. — Поздравляю, Макс. Я жутко рада за тебя. Стояло жаркое и душное утро. Солнечные лучи, льющиеся с неба, обдали Макс невыносимым жаром. Но легкий бриз, шепчущий в деревьях и листве, оставлял на ее коже освежающие поцелуи. Макс, сидящая на ступеньках крыльца перед Академией, облокотилась назад и покраснела от похвалы мисс Оуэнс и от неподдельной гордости в ее взгляде. Психолог сидела рядом с ней, на ней красовались солнечные очки и свежий загар. Макс слышала удары молотка и механический шум спецоборудования. Вокруг эти звуки не прекращались уже шесть недель. Аркадию Бэй отстраивали заново. Шторм столько всего уничтожил, столько всего забрал, но все ограничилось только разрушениями. Обошлось без жертв и трагедий. Сейчас все жители собрались вместе, вставали рано на рассвете каждое утро и возвращались домой уже затемно, чтобы побыстрей отстроить город. Эта связь, держащая всех вместе, теперь была крепче, Макс точно это знала. Никакой шторм не придет снова, чтобы уничтожить город. Академия Блэквелл продолжала стоять на своем месте, пусть и лишилась большей части крыши, нескольких классных комнат и разных пристроек. Но все обломки собрали в кучу, поэтому дорожки были чистыми. Этим утром по ним постоянно ходили студенты и их родители, нагруженные чемоданами и коробками. В этот день отсюда уезжали, здесь прощались. В воздухе витало ощущение лета, свободы и праздника. — Вашингтонский университет, — произнесла мисс Оуэнс. — Тебе там понравится. Что собираешься изучать? — Технику и искусство фотографии, — сказала Макс, показывая на покоящуюся на ее коленях камеру. За последние пару недель ей пришлось купить несколько катушек пленки. Она, наверное, купила их больше, чем за весь прошедший год. После шторма в ней снова проснулось желание фотографировать. Она просто стала одержима идеей сфотографировать все. — Это моя страсть. И навсегда ей останется. И я ни за что не позволю снова отобрать это у меня. — Рада это слышать. Твои родители, должно быть, счастливы, что ты снова будешь рядом с ними. — Да, но я вообще-то хотела жить в студенческом городке. Снимать квартиру вместе с моей подругой Кейт Марш. — Она пожала плечами. — Мне так… надоели общежития. — В общежитиях бывает одиноко. — Мисс Оуэнс наклонила голову. — Хотя, если честно, не думаю, что у тебя будут с этим проблемы в следующем семестре, Макс. Похоже, у тебя все наладилось с нашей последней беседы. — Кстати, — Макс поморщилась. — Мисс Оуэнс, я прошу прощения, что пулей вылетела из вашего кабинета. Я не хотела вас обидеть. Мне… было очень сложно. Это был, эм, буквально конец света. — Не стоит извиняться. Мне важно только то, чтобы ты снова почувствовала себя здоровой и счастливой. Хотя, признаюсь, часть меня переживает за тебя, ведь впереди такие перемены. Раньше ты представляла себе совсем другое будущее и не хотела уезжать из Аркадии Бэй. — Мне больше не так страшно, — ответила Макс, — уезжать. Я сталкивалась с вещами и пострашнее. Опять начать все заново в совершенно новом месте — это будет сложно, но… это не продлится вечно. Первые недели будут очень странными, и потом… я привыкну. Знаю, что привыкну. — Не могу не согласиться, — сказала на это мисс Оуэнс. — Но что насчет Хлои? Макс опустила взгляд. — Ощущаю ли я до сих пор, что я… предаю ее? Уезжая отсюда? Мисс Оуэнс медленно кивнула. — Это чувство понятно. Но, Макс, я говорила тебе… — Я знаю, что вы правы. — Макс посмотрела ей прямо в глаза. — Мне жаль, что я не поняла этого сразу. Хлоя — это не Аркадия Бэй. Теперь я знаю, что не оставляю ее. — Она печально улыбнулась. — Хлоя — это все. Она везде. Я знаю, что куда бы я не пошла, она будет рядом со мной. — Она рассмеялась. — И она доберется до Вашингтона. — Как бы это не было очевидно, но главное — это помнить, что она всегда будет рядом с тобой. Всегда, — сказала мисс Оуэнс и вдруг громко рассмеялась. — Но она определенно повлияла на твою прическу. Тебе очень идет этот цвет, Макс. Макс улыбнулась. Она стала накручивать единственный голубой локон с левой стороны на палец. — Дань уважения, — ответила она. — Хлоя бы хотела, чтобы я покрасила всю голову, но… Мисс Оуэнс рассмеялась. — Может быть, ты так когда-нибудь и поступишь. А сейчас и так хорошо выглядит. Макс сделала глубокий вдох, чувствуя запах мыльной земли, морской воды и солнцезащитного крема. Как бы она хотела, чтобы фотоаппарат мог передавать эти запахи и вкусы. Закупорить их навсегда, чтобы можно было в любой момент к ним вернуться. Потому что Аркадия, отстраиваемая заново, ее внешний вид, ее запах, ее вкус — все это стало напоминать ностальгическую Аркадию из ее детства. Когда один район города был целым миром, когда все казалось новым, ярким и красочным, когда самым захватывающим событием было наступление жары. Макс поняла, что с ней всегда рядом будет не только Хлоя. Не только Хлоя навсегда останется в ее сердце. Вместе с ней будет еще и это место, и все, что с ним связано. — Я обязательно приеду сюда погостить, — сказала она мисс Оуэнс. — Пусть я и уезжаю, это единственное место, где я чувствую себя как дома. — Когда приедешь, то зайди ко мне. — Мисс Оуэнс легонько задела ее локтем. — Серьезно, Макс. Моя дверь всегда открыта, если тебе надо, чтобы тебя выслушали. — Спасибо вам, — сказала Макс, улыбаясь. — Я думала ходить к психиатру в университете. Так что мне будет кому рассказывать о своих проблемах. — Я всецело поддерживаю эту идею. Пока ты привыкаешь к новому месту, особенно после всего пережитого тобой, тебе надо создать вокруг себя надежную систему поддержки. — Так и поступлю. Но, думаю, у меня и так уже имеется хорошая система поддержки. — Макс тепло ей улыбнулась. — Например, вы. Спасибо вам за оказанную в этом году помощь. Я продолжу работать над собой, начну снова вести свой дневник. И когда я приеду сюда, то, надеюсь, я буду сильнее. Мисс Оуэнс тронуло ее признание. — Надеюсь, что у тебя все будет хорошо в жизни, Макс. — Спасибо, мисс Оуэнс. Я тоже на это надеюсь. *** Недалеко от них не покладая рук работал Самюэль. Последние несколько недель вместе с ним трудилась небольшая группа наемных работников. Они вставляли двери и окна, красили, прибирались, разбирали обломки. Лицо Самюэля всегда блестело от пота, но он, похоже, наслаждался каждой минутой тяжелой работы под палящим солнцем. Он будто даже помолодел. Сейчас он вглядывался в статую Джеремайи Блэквелла, солнечные блики отражались от его очков. Шторм «обезглавил» статую, и без головы статуя выглядела с одной стороны забавно, а с другой — жутко. — Здравствуй, Самюэль, — остановилась Макс рядом с ним. — Все не можешь найти голову? — Да. — Он повернул голову в ее сторону и улыбнулся. — Самюэль сейчас думал, что нужно воздвигнуть статую в честь тебя вместо этой. Макс покраснела. — Ну уж нет. Мне не пойдет мрамор. Самюэль рассмеялся. — Тогда моей задачей будет рассказать новым ученикам о Макс Колфилд. Рассказать ее историю, как она спасла Аркадию Бэй. Макс скептически на него посмотрела. — Сомневаюсь, что они поверят хоть слову. — Возможно, — не унывал Самюэль. — Но ведь все так и было. Они какое-то время молча стояли и слушали болтовню мимо проходящих людей. Макс достала фотоаппарат и сфотографировала безголовую статую, блестящую на солнце. Макс повернулась к дворнику. — Мне нужно еще будет с кое-кем встретиться, — сказала она. — А потом нужно будет уже, наконец, собрать вещи. Так что, думаю, пора прощаться, Самюэль. Большое тебе спасибо за наши задушевные беседы в этом году. Они всегда были очень полезны, а сам ты… очень классный. Самюэль пожал ее протянутую руку, но перед тем отпустить ее, легонько сжал. — Прощай, юная Макс. Надеюсь, что мы когда-нибудь снова встретимся. — Я тоже. Правда. А пока, — она легонько похлопала его по плечу, — заботься об этих милых белочках, хорошо? — Ох, конечно. Они приходили ко мне этим утром, они хотят поблагодарить тебя за спасение их дома. В груди у Макс разлилось тепло. Оно заставило ее улыбнуться еще шире. — Как ты думаешь, будет ли теперь с Аркадией все хорошо? Самюэль уверенно кивнул. — С ней будет все более, чем хорошо. Осмотрись. Я уже чувствую абсолютно новую другую энергию. Как бы она не сдерживалась, но от этих слов по ее телу пробежала дрожь. — Я… не думаю, что Аркадии нужна какая-либо энергия. — Нет. — Самюэль замотал головой. — Это лучший вид энергии. Она создана человеком. Это энергия новых возможностей. Она вырабатывается благодаря обычным жителям, горячо любящим свой дом. И с такой энергией в Аркадии все будет хорошо. Его слова заставили Макс задуматься, и вдруг она тоже ее почувствовала, эту энергию. Это было похоже по ощущениям на погружение в теплую ванну. Или на созерцание чего-то обычного, но чем дольше ты на это смотришь, тем больше удивительной красоты ты замечаешь. Будто ты прогоняешь темноту с помощью света, не появляющегося десятки лет. Будто ты выпускаешь птицу на волю и смотришь, как она в полете расправляет свои крылья. Будто ты вернулся домой. *** Пока Макс не собиралась возвращаться в общежитие. После разговора с Самюэлем, она стала протискиваться сквозь шумную толпу, добираясь до автобусной остановки. Поездка заняла гораздо больше времени, чем обычно, из-за пробок и иногда валяющихся посреди дороги деревьев, блокирующих путь. Макс высадили у обочины такой разбитой дороги, так как автобус не смог продолжить свой маршрут. Но ее это сильно не расстроило, она уже отсюда видела дом, возвышающийся на холме. Все окна были распахнуты, на ветру из стороны в сторону качались занавески. Добравшись до огромных ворот, она увидела два забитых грузовика. Мужчины в комбинезонах носили туда-сюда коробки, парадная дверь была широко открыта. Войдя в дом, Макс постучала по двери. В фойе было светло, кругом лежало еще больше коробок, заклеенных клейкой лентой. Из одной из комнат звучала поп-музыка, и песни проходили сквозь стены и двери, будто это пел сам дом. Макс стало немного не по себе. В доме что-то конкретно поменялось. Будто из него пропал весь его груз. — Макс! Что ты здесь делаешь? — услышала она радостный голос. Из кухни вышла Кристин. На ней были синие джинсы и мягкий шерстяной свитер, а волосы были собраны в неряшливый пучок. Она широко раскинула руки, и Макс крепко обняла ее. От нее пахло пылью и чистящими средствами. — Я приехала попрощаться, — произнесла Макс, грустно улыбаясь. — О черт, точно! Ты же уезжаешь в Сиэтл! — Кристин снова обняла ее, только теперь еще крепче. — Я могла приехать к тебе в Блэквелл, и тебе бы не пришлось пробираться сюда через весь город. — Ничего страшного. Да и у тебя своих забот хватает. — Макс стала осторожно осматриваться, чтобы случайно не споткнуться об коробки. — Чем вы вообще занимаетесь? — Собираем всякий хлам! — воскликнула Кристин. — Мама переехала в Бостон, по-моему, насовсем. Так что я отправляю ей ее барахло. У Макс чуть глаза на лоб не полезли. — Она уехала из Аркадии? Но как же… И как по волшебству из кухни уже вышел маленький мальчик, одетый в шорты, с загорелым носом. Его глаза сначала широко распахнулись, а потом потеплели, когда он увидел Макс. — Привет, — прощебетал он. — Эй, юный да Винчи, — поздоровалась Макс, слыша удивления в своем голосе, и повернулась к Кристин. — Он не уехал вместе с ней? — После всего, что всплыло на суде, его бы ни за что с ней не отпустили. Я бы ни за что его не отпустила. — Ты хочешь сказать… — Я подала на установление официального опекунства. Кармин сказала, что это не займет много времени. — Так ты остаешься? — в шоке спросила Макс. — Здесь в Аркадии? С Гарри? — Больше никаких побегов. Помнишь? — Кристин улыбнулась. — Боже, у меня столько дел. Сейчас главное избавиться от вещей родителей. Я тем самым полностью обновляю весь дом. Здесь как-то слишком… холодно. Дурная аура. — А как же бизнес твоего отца? — спросила Макс, с трудом усваивая эти новости. — Раз твоя мама уехала, то кто будет… — Я, конечно. Макс молча пялилась на нее. С губ Кристин сорвался смешок. — Ох, не надо так удивляться! — Еще месяц назад тебе было просто невыносимо находиться в этом городе. Что изменилось? Улыбка исчезла с лица Кристин. Теперь на нем появилось выражение стыда и смущения. — Это из-за суда, — пробормотала она. — Я поняла, что никогда не смогу уничтожить всю ту боль, которую причинил мой отец. Но я могу, воспользовавшись ресурсами, что он оставил, сделать все, чтобы облегчить эту боль. Я всю свою жизнь провела в ненависти к своей семье, к нашему наследию. Теперь у меня есть возможность изменить это наследие раз и навсегда. — И как ты собираешься поступить? — спросила Макс. — Сначала мы вернули рыбакам права на залив, и Кармин сейчас занята долгосрочной сделкой, которая навсегда положит конец этой гражданской войне. А прямо сейчас мы инвестируем в восстановление Аркадии после шторма столько, сколько можем. — Кристин задумалась. — Не знаю, за что взяться потом, но у меня столько планов. Я провела в кабинете отца целую неделю и размышляла, к каким делам больше никогда не возвращаться и какими заняться прямо сейчас. Кристин подошла к Гарри и взъерошила ему волосы. — А вот этого мальца я хотела перевести в местную школу, но в интернате у него остались друзья, и там ему будет лучше. Но через пару лет, когда он окончит его, он пойдет в местную старшую школу. — А потом в Блэквелл! — добавил Гарри. Макс представила его там: мольберт в одной руке и красками, карандашами и мелками в другой. Он медленно идет по коридорам и улыбается. — Блэквелл создан для таких, как ты, — сказала ему Макс, ощущая, как цветок счастья распускался в ее груди. — И у тебя все будет хорошо. Знаешь, Кристин, это замечательно. Не знаю, кто бы о нем мог позаботиться лучше. А еще я никогда даже не могла себе представить, что делами Прескоттов когда-нибудь будет управлять хороший человек. — Впервые в жизни, — сказала Кристин, — я чувствую, что у меня появилась… цель, Господи. То, ради чего стоит жить. — Она кивнула Макс. — Я здесь остаюсь надолго, так что не беспокойся. — Макс, — сказал Гарри, — я тебе кое-что нарисовал. — Правда? — Макс широко распахнула глаза. — Ага. Сейчас принесу! Он повернулся и побежал по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Кристин смотрела на него с улыбкой. Макс смотрела по сторонам, на коробки, на пустые книжные полки, на переполненные мешки с мусором. Она не могла не вспомнить про Нейтана. Когда она вновь посмотрела на Кристин, то по лицу изучающей ее девушки, она уже поняла, что Кристин знала о мучающих ее мыслях. — Слышала что-нибудь от него? — тихо спросила ее Макс. — Он часто звонит последние пару недель. Он просто вне себя от радости, что я останусь здесь приглядывать за Гарри. — Кристин пожала плечами. — Как бы он не хотел быть здесь, сейчас он там, где должен быть. Макс крепко сжала губы. — А я ничего о нем не слышала с тех пор. Он так и… не позвонил. — Он позвонит, — ответила на это Кристин. — Он просто должен обустроиться там, понимаешь. Макс вспомнила судью, зал суда, тяжелый воздух, когда присяжные объявили свой вердикт, и судья вынесла приговор. Виновен, но психически болен. Его почти сразу же вывели из зала суда. У Макс не было времени подойти к нему, попрощаться. Через пару часов она узнала, что он уже отправился в другое психиатрическое учреждение. Оно находилось где-то за пределами штата и было больше клиники святой Димфны. Оно стало домом для многих таких же, как он. Кармин все это объяснила Макс намного позже. Его, вроде как приговорили еще раз, но не совсем так. Макс все думала, когда и как он ей позвонит. У нее не было его номера, никто не сказал ей название учреждения. Секунду она боролась с собой, чтобы не выпытать его у Кристин. И она смогла промолчать. Они попрощались еще тогда, и, возможно, это вышло у них гораздо эмоциональней, чем следовало. Макс навсегда будет бережно хранить этот момент в памяти. И когда Нейтан будет готов позвонить, Макс ответит. Она знала это так же хорошо, как и линии на свои ладони. Если им будет суждено вернуться друг к другу, то они вернутся. Они вернутся. А пока Макс должна была беспокоиться о себе, чтобы идти дальше вперед. И она знала, что когда (или если) они снова встретятся, то это произойдет в куда лучшем месте, когда они изменятся к лучшему, когда они будут точно знать, чего хотят. Она много чего узнала про время, и этого хватало, чтобы она знала, что их время еще не пришло. Но когда-нибудь оно придет. Оно появится на горизонте будущего, которое она еще слабо себе представляла. И тогда это время придет. А пока Макс еще не готова. Гарри спускался вниз по лестнице, сжимая в руках скетчбук. Его щеки раскраснелись от бега или от стеснения за свою работу, Макс точно не знала причину. — Вышло не очень хорошо, — осторожно произнес он, приближаясь к ней. Кристин рассмеялась. — Боже, ну ты и скромняга. — Твои работы просто шикарны, Гарри, — сказала ему Макс. — Мне не надо смотреть на них, чтобы знать это. И тебе не обязательно было что-то мне рисовать. — Но ты мой друг. — Гарри произнес так, будто это было очевидно, и от этого сердце Макс чуть не выпрыгнуло из груди. Он переворачивал страницы до рисунка, который она еще не видела. Он аккуратно выдрал его, недолго в сомнении подержал его в руках перед тем, как протянуть его Макс. Гарри раскрасил свой рисунок, и это вышло просто удивительно хорошо. Содержимое было готово прыгнуть на Макс с листа, цветы вышли яркими и насыщенными, и сам рисунок вышел слишком настоящим, чем просто аккуратные штрихи карандаша. Она сразу же вспомнила этот момент. Деревянная скамейка, пышно цветущий сад с кустарниками и цветами любого размера, формы и оттенка. Дерево с ветками, опустившимися под тяжестью плодов, и листья, падающие прямо на головы двум людям на этой скамейке и скрывающие их от жаркого солнца. У их ног сидел маленький мальчик с выступившими веснушками от света, который Макс могла почувствовать на своей коже. Сходство было просто невероятным. Нейтан сидел, положив руку на спинку скамейки, бомбер был расстегнут, на лице сияла легкая улыбка. Он смотрел на сидящую рядом с ним Макс, чьи волосы вышли куда чище, а лицо — более узким, чем в реальности. Гарри даже нарисовал фотоаппарат на ее коленях, в который она жадно вцепилась пальцами. Сам нарисованный Гарри смотрел на них обоих снизу вверх и широко улыбался. Это тот самый день, который они провели в саду больницы. И он был нарисован идеально. — Я так люблю этот день, — признался Гарри. Он пристально изучал ее лицо, чтобы не пропустить первой реакции на его работу. — Нейт был очень счастливым. — Гарри, — произнесла Макс и замолчала, не в силах произнести еще что-нибудь. Все ее эмоции отражались в ее глазах, губы в улыбке затряслись. — Почему ты никогда не рисовал меня? — спросила Кристин, шутливо толкнув его в плечо. — Тебя все время не было дома. Но теперь я нарисую. — О-о-о, нарисуй меня с рыжими волосами. Прям с ярко-рыжими. Я все думаю, пойдет мне или нет. — Гарри, — прошептала Макс, — спасибо. Я… всегда буду дорожить этим рисунком. Гарри покраснел. — Пожалуйста. — Эй, — Кристин подошла к Макс и погладила ее по плечу. — Не забывай приезжать к нам в гости, хорошо? Я тут все вверх дном переверну, вот увидишь. Ты будешь просто в шоке. — Обязательно приеду. — Макс осторожно провела пальцами по рисунку, чтобы случайно не испортить его. В глазах стояли слезы. Она повернулась к ним и широко улыбнулась им. — Обещаю. — Удачи тебе в университете, — пожелала ей Кристин. — Заставь нас тобой гордиться. *** Джойс тоже собирала вещи, но в отличие от дома Прескоттов, от картонных коробок в доме Прайсов веяло концом, а не новым началом. Сердце Макс превратилось в жидкий цемент в ту самую секунду, когда она переступила порог их дома. В горле встал комок, который затруднял дыхание, и первые десять минут ей пришлось стоять, прижавшись к стенке на кухне, чтобы не расплакаться. — Здесь столько воспоминаний, — слабо произнесла, сдерживая рыдания. — Даже не верится, что я нахожусь здесь в последний раз. — Боже, я чувствую то же самое. — Джойс стояла с закатанными рукавами, она спрятала волосы под косынку, чтобы они не падали ей на глаза. Она подошла к Макс и огляделась в уже пустой комнате. — Не буду врать — мне ужасно больно. Прошло шесть недель со дня суда, и Макс все это время часто навещала Прайсов, не реже трех раз в неделю. Чувства напряжения и печали, возникшие после ее свидетельских показаний, давно исчезли, и они обе теперь разделяли радость, что это все, наконец, закончилось. Макс пришлось объяснить свою роль в судебном процессе, свою мотивацию, и когда она увидела понимание в глазах Джойс, Макс расплакалась. Джойс сказала, что приговор сильно удивил ее. Она не думала, что кто-то из Прескоттов сможет получить наказание. Признание его виновным и открытие подробностей о Проявочной и группировке Шона Прескотта, похоже, принесли большое успокоение Джойс и Дэвиду. Джойс рассказывала, что слова Кармин о наследии Хлои задели ее за живое. Она говорила, что они изменили полностью ее восприятие. Они приняли помощь Кармин, когда подавали в суд на Блэквелл за то, что те вовремя не заметили резкое ухудшение состояния Нейтана, за то, что не смогли защитить их дочь. Они будто успокоились, когда поняли, что случай Хлои может помочь стольким ребятам, и Макс не могла не радоваться за них. А сейчас они занимались переездом. Они сняли небольшой домик в Айдахо, пусть и не рядом с пляжем, но зато среди холмов и рек. Прекрасное начало. Раньше эта ситуация приводила Макс в бешенство. Как они могут уехать? Только одна мысль уже будто била ее током, доводила кровь в венах до кипения. Но теперь она все понимала. Потому что они не оставляли Хлою в прошлом, они никогда ее не забудут. Как и рядом с Макс, Хлоя будет рядом с ними, куда бы они не поехали, что бы они не сделали. — А кто купил дом? — спросила она Джойс. — Молодая пара. У них скоро будет ребенок. — Джойс смотрела куда-то в стену, повыше головы Макс. Там когда-то висели фотографии Хлои, которые теперь лежали где-то в коробках для Айдахо, а теперь остались лишь обесцвеченные прямоугольники. — Они так напоминают мне нас с Уильямом, когда нам было столько же лет. — Джойс с нежностью провела рукой по стене. — Надеюсь, что они будут здесь так же счастливы, как были счастливы мы. Макс смотрела на Джойс, чтобы запомнить каждую черту ее красивого лица и усталый, но полный надежд взгляд. Когда Джойс посмотрела ей в глаза, она улыбнулась с грустью и смелостью. Она протянула руку, чтобы погладить ее по щеке. — Не надо плакать, — тихо сказала она, и в эту секунду Макс поняла, что плачет. Горячие слезы стекали по ее щекам, ее целиком, как волна, накрыла ужасная меланхолия. — Простите. — Она принялась грубо тереть глаза, посмеиваясь от смущения. — Просто… Я буду по вам скучать. Очень сильно. Джойс притянула ее к себе и крепко обняла. Она пахла блинчиками, кофейными зернами и успокаивающим ароматом матери. — Я буду скучать по тебе, милая. Каждый день. Тебе скоро предстоит учеба в университете, где тебя будут окружать замечательные люди, где ты будешь приводить в исполнение свои самые смелые мечты. И я буду все время подбадривать тебя. — Она немного отстранилась, чтобы вытереть слезы со щек Макс. — Это не «прощай», а… «до скорого». Ты же приедешь в гости? — Конечно. Так быстро, как только смогу. — Мы тоже заедем к тебе. Надо было еще давным-давно приехать к твоим родителям. — Она снова обняла Макс. — Люблю тебя, дорогая. — И я вас тоже, — произнесла Макс, всхлипывая. Они еще немного постояли на кухне, обмениваясь воспоминаниями и посмеиваясь над старыми историями со слезами на глазах. Когда Дэвид вышел из гаража с коробкой инструментов в руках, он встал рядом с ними и стал слушать их воспоминания об Уильяме, Хлое, жарких летних днях, суровых зимах и других бесчисленных идеальных днях. Пока они вспоминали, Макс начала себя чувствовать менее несчастной и куда более радостной. Радостной от того, что у нее появилась вторая семья, что у нее когда-то была замечательная лучшая подруга, и пусть время, которое они провели вместе, осталось лишь в воспоминаниях, эти воспоминания никуда никогда не денутся. Они останутся вместе с Макс, у нее в голове и в сердце. Не каждому повезет с такими людьми. Но Макс повезло. И до сих пор везет. Дэвид предложил отвлечься от переезда и выпить кофе в «Двух Китах». Макс тут же согласилась, но, пока направлялась к двери, задержалась у лестницы. — Не возражаете, если я, — сказала она, — попрощаюсь? Джойс улыбнулась, схватившись за ручку двери. — Конечно, Макс. Не торопись. Мы будем ждать тебя в машине. Дверь закрылась, и Макс осталась одна, не считая пыли, коробок и воспоминаний, живущих в этом доме. В последний раз Макс поднималась по лестнице туда, что когда-то было комнатой Хлои. Видеть снова эту пустую комнату, пахнущую свежей краской, было уже не так больно, как в первый раз. Макс знала, что ее ожидает, когда она вошла в комнату. Ее шаги гулким эхом раздавались от деревянного пола. Тем не менее, она чувствовала резкий укол боли и печали в груди. Она приняла его, не став убегать прочь. Она прочувствовала эту боль, разрешила ей наполнить себя до ощущения, что она вот-вот лопнет. Макс больше не боялась печали. Сидеть было не на чем, не было музыки, не было Хлои. Макс села прямо на пол, скрестив ноги, прямо у стены, где раньше стояла кровать Хлои. Она разглядывала комнату и смотрела на солнечный свет, мягкий и золотой, проходящий сквозь окно. В нем кружились маленькие частички пыли. Она достала полароид и сделала фотографию. Она представила себе, что Хлоя сидит рядом с ней, ее ботинки рядом с ее кедами. — Комната будто стала больше, — сказала бы Хлоя, оглядываясь по сторонам и морщась. — Неужели в моем распоряжении было столько места? — Ты хранила слишком много всякого хлама, — ответила бы улыбающаяся Макс. — Зато теперь ты можешь увидеть, какой тут был пол. Хлоя зевнула. — Моя версия комнаты нравилась мне больше. Теперь у этой комнаты нет… стиля. Она больше не «секс». Макс рассмеялась. — Она была «секс»? — Ага! Еще какой секс! Макс сползла вниз, и теперь она лежала на полу и смотрела в белоснежный потолок. Она вспоминала, как оставалась здесь с ночевкой, как просыпалась и смотрела в потолок. В такие дни по утрам они с Хлоей, проснувшись, целовались, и мир в тот момент резко начинал казаться блестящим, ярким и полным возможностей. В детстве они приклеивали звезды на этот потолок, которые потом светились в темноте. Она представила, будто они сейчас там висят и светятся от солнца. Макс смотрела в потолок и туда, что было выше, гораздо выше его. Возможно, на нее сейчас смотрит Хлоя. Она кое-что достала из сумки и вскочила на ноги. Какое-то время она просто стояла, задумавшись. Она вдыхала запах, осматривалась и чувствовала на языке вкус полированного дерева и краски. Рядом с ней встала Хлоя, сложив руки на груди. Она взглянула на маркер, зажатый в руке Макс. — Эй, Бэнкси, если ты оставишь здесь граффити, новые владельцы могут вернуть ключи назад. Макс улыбнулась. — Я нарисую кое-что маленькое. Она пересекла комнату, подошла к стене, где раньше стояла стереосистема. На плинтусе крохотными линиями Макс вывела маленькую бабочку. — Что это значит? — спросила Хлоя, вглядываясь в рисунок. — Что мы здесь были, — ответила Макс. — И всегда здесь будем. *** В общежитии было многолюдно. День переезда всегда приносил с собой хаос, крики, звук разбивающихся предметов и шуршание колесиков чемодана об пол. И сегодня все было так же. Макс осторожно пробиралась сквозь чемоданы, людей, груды одежды и учебников к своей комнате. Она открыла дверь и не стала закрывать ее. Ее комната теперь выглядела так, какой она увидела ее впервые, еще в сентябре. Голый матрас без простыни. Диван, пустой стол, пустой шкаф, пустые полки. Стена выглядела так, будто лишилась чего-то жизненно важного без фотографий. Пол тоже странно выглядел без ковра. Комната стала слишком чистой. Единственным напоминанием от Макс Колфилд остались только чемоданы у дивана, которые ждали приезда ее родители, чтобы они забрали их и увезли обратно в Сиэтл. Так как стереосистемы больше не было, она включила песню на своем iPod, лежащем на матрасе. Следующие двадцать минут она провела бегая из одной части комнаты в другую, собирая последние мелочи, ботинки, книги и прочий хлам. Она открыла все окна, пуская свежий воздух в комнату, села на матрас и оглянулась вокруг, пытаясь представить ту, кто въедет сюда в сентябре. Будут ли здесь лежать такие книги, которые бы Макс никогда и ни за что не прочла? Накроет ли она кровать безвкусным покрывалом, или на нем будто какие-то герои мультфильмов? Будет она грязнулей, чистюлей или чем-то средним? Будет ли она лежать на этой кровати и смотреть в потолок, беспокоясь о тех вещах, которые беспокоили Макс? «Наверное, нет», — подумала она, улыбаясь. Нет, проблемы, с которыми здесь столкнулась Макс, могут произойти раз в сто лет. Кто бы сюда не въехал, ее скорей будут волновать домашние задания, тесты, вечеринки, мальчики и девочки. И Макс была этому рада. Потому что только об этом и надо беспокоиться. Она во всю разбирала ящики стола, когда услышала стук в дверь. Она обернулась и немного удивилась, увидев того, кто стоял в проеме. — Хайден? — Привет, Макстэер. Можно войти? — Конечно. Она выпрямилась, осознавая, что она нахмурилась, так как пыталась понять, что такому как Хайден Джонас могло здесь понадобиться. Он выглядел намного лучше, ему больше не надо было мучатся с костылями. Он хорошо выглядел в застегнутой на все пуговицы рубашке, джинсах и с взволнованной улыбкой, которая заставила Макс занервничать. В таком состоянии она видела его только в том случае, если были проблемы с травкой. — Что привело тебя сюда? — спросила она, оперевшись на стол. — Хочу с тобой кое-что обсудить. — Он осмотрелся. — Черт. Я только что отдраил свою комнату. Выглядит пиздец как странно. — Даже пугающе, — согласилась Макс, наклонив голову в бок. — Так в чем дело? Хайден замолчал. У него что-то было в руке. Что-то вроде флайера или брошюры. — Помнишь наш разговор в коридоре пару месяцев назад? Недавние события вытеснили из памяти Макс все, что не имело отношение к шторму или другому травмирующему событию. Она виновато покачала головой. — Эм, не напомнишь? — Ты тогда сказала, что «Циклон» сейчас представляет из себя черт знает что. И добавила, что Блэквеллу нужен новый клуб. Его слова что-то смутное разбудили в ее памяти. — А, да. — Ты заставила меня всерьез над этим задуматься. С тех пор меня начал сильно беспокоить факт, что Блэквелл будут помнить только как школу, где устраивают мутные вечеринки. Для зажравшейся элиты. И это хуевая репутация для такой чертовски хорошей школы для творческих людей. Макс кивнула. — Согласна с тобой, Хайден. — Уэллс тоже согласен с этим. Я поговорил с ним на эту тему, сказал, что надо что-то менять. И вот недавно мы кое-что придумали, и я хочу, чтобы ты ознакомилась с этим. Он протянул ей флаер. Макс приняла его и поняла, что это не просто брошюра, а целый буклет. И на обложке была фотография Хлои. Это смутило Макс. — Что это? — Выслушай меня. Хайден постучал пальцем сверху по обложке буклета, и Макс заметила название. Она слишком опешила от фотографии Хлои, чтобы сразу заметить. — Стипендия Хлои Прайс, — прочла она вслух, непонимающе моргая. — Ты же была стипендианткой? Макс кивнула, ее глаза все шире распахивались. — Это и есть новый проект. Главным условием ее получения будут не оценки, а собеседование и портфолио, чтобы ее могли получить ребята, которые искренне просто горят тем, что делают. На нее пойдут те деньги, которые вложил Шон Прескотт в «Циклон», стипендию можно будет получить уже в сентябре. — Он открыл буклет на той странице, где была указана эта информация. — Так же это будет стипендия и для детей из неблагополучных семей, которые хорошо учатся, но не могут оплатить обучение. Им оплатят не только обучение, но и учебники и все необходимое оборудование, всю эту хрень. — В память о Хлое, — медленно говорила Макс, — многие ребята, у которых не было раньше возможности, смогут учиться здесь? — Тебе нравится? — Хайден с надеждой смотрел на нее. — Мне еще надо будет обговорить это с родителями Хлои, но мне важно и твое мнение. — Мое мнение… — Макс взглянула на него, ее губы дрожали. — Да. Да. Ее бы это очень порадовало. — Да? Замечательно! — Он дал ей пять. — Шикарно! Похоже, проекту быть. Да и сестра Нейта сказала, что продолжит финансировать его, когда деньги «Циклона» кончатся. Так что мы, похоже, все делаем правильно. — Хайден, я так много сегодня плакала, и вот ты снова заставляешь меня плакать. Хайден рассмеялся. — Эй, давай без слез! Все же хорошо. Даже круто. — Это просто прекрасно, — согласилась Макс. — А не просто круто. Когда Хайден ушел, Макс еще долго сидела с буклетом на коленях, листая его страницы и улыбаясь так, что у нее болели щеки. Теперь все сложилось так, что наследие Хлои оказало куда большее влияние, чем Макс когда-либо рассчитывала. Из iPod заиграла веселая песня, и она даже не успела понять, когда она начала кружиться в пустой комнате, как сумасшедшая. Но ей было все равно. Спустя столько месяцев, проведенных под гнетущей черной печалью, Макс чувствовала себя легко и свободно, чтобы делать все, что ей придет в голову. И она будет танцевать, если захочет. Но когда она что-то задела ногой во время танца, ее резко вернуло в реальность. «Точно», — подумала она, и ее окатила волна непонятных эмоций. Она практически забыла про них. Она опустилась на колени и посмотрела под стол. Коробки. Она почувствовала некое недоумение, когда вспомнила про них. Она испытала кучу эмоций, и каждая обжигала ее изнутри. Сначала, поняла она, это была печаль, испытывать которую стало для нее так же естественно, как и моргать. Макс вытащила сначала одну, потом другую из-под стола и провела пальцем по широкой лента скотча. Печаль сменилась страхом. Она закусила нижнюю губу, легонько толкнула коробку и услышала шум вещей. Страх перешел в любопытство. Макс сделала глубокий вдох. Любопытство превратилось в успокаивающее осознание: она готова открыть коробки. Ей надоело их избегать. После всего, что она пережила, попытка чего-то избежать кажется глупой, утомительной, пустой тратой времени. «Надо идти вперед», — подумала Макс и кивнула своим мыслям. Она достала ножницы из чемодана и села на колени перед первой коробкой. Она открыла ее и запустила в нее руки. Руки нащупали одежду. Аккуратно сложенную, до боли знакомую. Синие джинсы с дырками на коленках, две потертые кожаные куртки, мягкие рубашки с длинными рукавами. Она достала больше десяти футболок с названиями разных групп по центру, из которых она узнала меньше половины. На самом дне лежала синяя шапочка. Макс держала ее в руках как нечто хрупкое, аккуратно щупая ее. Когда она нашла пару крошечных голубых волосков, прилипших к изнанке, в ее глазах появились слезы. Рядом с ней появилась Хлоя и с неподдельным интересом принялась разглядывать содержимое коробки. — Тебе стоит оставить это все тебе, — сказала она. — Именно по этой причине мама отдала тебе эти тряпки, верно? — Эй! Это не тряпки. — Ну, это бесполезные пылесборники. Забери их с собой. Носи их. Забери их с собой в Сиэттл и покажи всем, какой я «секс». Макс аккуратно сложила все вещи и вместо того, чтобы убрать их обратно в коробку, разложила их по цветам на полу рядом со своими чемоданами. Слезы перестали стекать по щекам, но они все стояли в глазах. От них затуманилось зрение, и ей пришлось вытереть их подолом футболки. Макс уже прекрасно знала, что лучше поплакать, чем сдерживаться. Слезы оставляли в груди тупую боль, но это был абсолютно другой тип боли. Тип боли, который означал выздоровление. Макс принялась за вторую коробку, оторвав ленту скотча. В ней не было одежды, но зато она была наполовину заполнена мелкими безделушками, бумажками, случайными предметами. Макс даже не надо было рыться в ней, чтобы понять, что она сейчас будет реветь. Содержимое навеивало воспоминания. Создавало образ Хлои. — О Боже, — прошептала Макс. Она с трудом сглотнула, во рту пересохло. Большинство предметов, больших и маленьких, требовали ее внимания. Они терпеливо ждали, когда она возьмет их в руки. Дрожащими руками она вытащила стопку старых потрепанных компакт-дисков. На них не хватало оригинальных обложек, и вместо них были листы цветной бумаги с подписями Хлои. Это были целые альбомы и просто подборки, названия которых полностью описывали жизнь Хлои. Тут были подборки из топ-40 поп-песен, которые они слушали в детстве, затем заводной поп-рок, и завершал это громкий панк-рок. Еще Макс нашла несколько инди-альбомов, которые были на ее iPod, и дисков с саундтреками из любимых Хлоей фильмов, например, «Бегущий по лезвию». Самым последним диском в стопке стал сборник, который Макс составила для своей лучшей подруги в двенадцать лет и нарисовала обложку, на которой они широко улыбались в образе пиратов. Ее слезы упали на эту обложку, и Макс быстрее стерла их. Она положила все диски на стопку вещей Хлои, что лежала рядом с ее чемоданом. Затем Макс достала из коробки косметику Хлои, ярких оттенков, почти неиспользованную. Это все она тоже заберет с собой. Перебирая содержимое дальше, она натолкнулась на еще один знакомый предмет, пробуждающий воспоминание. Это был старый, древний мобильник, давно уже неработающий, украшенный наклейками, которые они нашли в каком-то журнале. Это был первый телефон Хлои, и Макс, не желающая оставаться в стороне, попросила себе такой же на день рождения, который был через месяц. Они могли болтать часами, до глубокой ночи, пока у батареи не кончался заряд, пока их мамы не начинали тяжело и раздраженно вздыхать. Но на это они не обращали внимания. Макс теперь ценила эти сонные беседы больше любимых сокровищ. Хлоя обладала суперспособностью смешить Макс до боли в животе в любое время, над любой мелочью. Именно это Макс вспоминала, глядя на старый телефон в своих руках. Смех, бесконечный смех. Она вытащила красивый ловец снов, еще несколько предметов одежды, что не влезли в первую коробку. Также она нашла несколько подростковых книжек в мягкой обложке, которые им нравились в детстве, когда Хлоя очень любила читать. Обычно она выделяла маркером любимые отрывки или смешные места и потом давала почитать их Макс, ожидая ее одобрения. В основном это были приключенческие истории с картинками. Макс с удивлением отметила, что помнит каждое слово и каждый сюжетный поворот. Некоторые она даже открыла, листала страницы, где Хлоя делала пометки, обводила и выделяла желтым маркером самое интересное. Книги уже давно не пахли свежестью и топографической краской, но зато теперь у них появился куда более приятный запах: запах времени, любви и счастья. Пока Макс достигала дна второй коробки, за ней уже образовалась целая гора вещей Хлои, памятных для нее. И она ни капли не сомневалась в том, чтобы взять все это с собой в Сиэтл. Она уже представляла, как в следующем семестре в ее новой квартире все эти вещи будут украшать ее стены, полки и шкафы. Макс поняла, что от воспоминаний нельзя убежать. Надо позволить им поглотить тебя, пусть это и принесет тебе боль. Потому что если тебе больно, значит, воспоминания не растеряли своей ценности. И Макс чувствовала себя везунчиком, раз ей посчастливилось их пережить. Когда в коробке осталась только небольшая стопка свернутых вдвое листов бумаги, Макс почувствовала себя глупой. Зачем она откладывала этот момент до последнего? Ей даже показалось, что она сошла с ума, раз сидит теперь в пустой комнате и плачет, а в груди все болит от воспоминаний и печали, но эти слезы были даже приятны. Это было облегчение. Не надо было ей боятся этих коробок. Теперь ей даже было стыдно, что она так долго просто хранила их под столом. Но теперь все хорошо. Она их наконец-то открыла, выучив урок. И она будет беречь то, что осталось, даже эти листы бумаги. Она потянулась за ними. Листы были старыми и сухими. Развернув первый, Макс узнала почерк Хлои. В правом верхнем углу стояла дата. Конец 2008-го. Дорогая Макс, Привет! Это Хлоя. Помнишь Привет, Макс! Как Сиэтл? Как твои Как бы я хотела, чтобы ты Я правда скучаю И все. На странице были только перечеркнутые незаконченные предложения, которыми Хлоя так и не осталась довольна. «Она писала мне? После того, как я уехала?» Макс поднесла письмо поближе к глазам, будто слова могли выпрыгнуть со страницы. Хлоя никогда не говорила ни о каких письмах. Она вообще не упоминала, что писала ей когда-либо. После переезда Макс, их общение ограничивалось лишь рождественскими открытками, которые тоже вскоре прекратились. Но Хлоя писала письма. По крайней мере, пыталась. Макс открыла следующее письмо, датированное уже 2009-м годом. Дорогая Макс, Помнишь меня? Я лишь хотела Произошла просто невероятная хуйня. Моя мама Его зовут Дэвид, он просто Мне лишь нужно Я скучаю по тебе Как и предыдущее, это письмо так и осталось незаконченным. Его так и не отправили, и оно так и осталось затерянным где-то в комнате Хлои. Макс нашла еще неотправленные письма, в которых упоминались важные события, на каждый последующий год. Последнее письмо за 2013-й год озадачило Макс. Точнее, оно было за лето 2013-го. Как раз тогда Макс узнала, что она возвращается в Аркадию. Почерк Хлои в этот раз был каким-то другим. Он был каким-то агрессивным, Хлоя чуть не порвала бумагу. Чернила в ручке, похоже, заканчивались. На бумаге остались следы от темно-синих клякс. Дорогая Макс, Я ненавижу этот город и все, что он забрал Моя подруга пропала, и, может, ты сможешь Почему ты уехала и Ты вообще Как бы я хотела, чтобы ты Я мы МЫ были Письмо опять обрывалось на середине. Его, похоже, смяли, потом расправили, чтобы снова смять. Макс затрясло. Макс прижала письмо к груди и попыталась разгладить бумагу, будто она могла расправить все неровности, что принесло время. Хлоя сидела скрестив ноги на ее голом матрасе. Макс представила ее медленно моргающей с выражением осторожности на лице. — Я не знала, что ты писала мне, — произнесла Макс, прерывисто дыша. Теперь Хлоя сидела на диване, подавшись вперед. И наблюдала за ней. — Сохрани их, — тихо сказала Хлоя (а может, это было эхо внутреннего голоса Макс). — И напиши мне ответ. Макс сложила каждое письмо себе в дневник. В голову пришла идея. Она давила изнутри в виски, заполняя ее всю, пока Макс не осознала ее. Макс открыла дневник на чистой странице. У нее дрогнула рука, когда она взяла ручку. Через минуту или две, она вывела два слова Дорогая Хлоя Ей столько всего надо рассказать Хлое. Все события за целый год. И после этого она купит новый дневник в колледж. Он станет символом ее нового начала. И в нем она тоже будет писать Хлое, расписывая ей подробно каждый день. *** Она закончила писать, когда уже наступила глубокая ночь. В общежитии царила полнейшая тишина. Иногда раздавались приглушенные хлопки открывающихся/закрывающихся дверей и шаги родителей. Макс смогла услышать, как приехали ее родители. Их голоса громко звучали в коридоре. Рука Макс болела, в ручке почти кончились чернила, а на месте, где она соприкасалась с кожей, между большим и указательным пальцем образовалась небольшая мозоль. Но она чувствовала себя… прекрасно. Будто ее сковывали цепи, которые ослабевали с каждым словом, написанным ею на странице. Родители вошли в комнату, когда она уже захлопнула дневник и бросила его к себе в сумку, и увидели ее, сидящей в окружении чемоданов. — Эй, ты уже все сложила, — произнес ее отец, уже повесив себе несколько сумок на плечи. — Не могу поверить, — сказала ее мама, задержав дыхание, и прошлась по комнате. — Пролетел целый год. У Макс остались шрамы, физические и душевные, служившие доказательством, что это был самый длинный год в ее жизни. Во всех смыслах. Но и он подошел к концу. И он был готов начаться вновь, только уже для кого-то другого. — Мы погрузим все это, — сказал ей отец. Он подошел к ней и сжал ее плечо. — Увидимся в Сиэтле, малышка. — Когда собираешься вернуться домой? — с любопытством спросила мама. — Да я… даже не знаю, — произнесла Макс. — Лето будет долгим, — ответил за нее отец, — она совершенно свободна до августа. Я разрешил ей отдыхать столько, сколько сама захочет. Макс улыбнулась маме. — Поездки должны быть долгими, — подтвердила она слова отца. — Но не переживай. Я скоро вернусь домой. Мама притянула ее к себе, чтобы крепко обнять, и прижалась щекой к ее макушке. — Я знаю. Развлекайся, милая. Я надеюсь, что ты хорошо проведешь это время. Отец подмигнул Макс. — Но не слишком веселись. Я только-только починил машину. Макс рассмеялась. — Если честно, даже если это будет самая скучная поездка всех времен, то я все равно буду невероятно рада. Это был сумасшедший год. — Это точно. — Ее мама окинула взглядом комнату и с любовью дотронулась до стены. — Ну, давай погрузим это все в машину и попрощаемся уже на улице. Не против? Макс кивнула, улыбаясь. Когда родители ушли, ей показалась, что комната смотрела на нее. Она будто задержала дыхание. Макс села на краешек матраса, вспоминая каждый скрип и стон, произошедшие, пока она проводила ночи в попытке уснуть. Эта комната больше не принадлежала ей. Теперь Макс стояла на пути к другим комнатам и к мечтам о большем, которые эти стены были не в состоянии выдержать. Макс встала, перекинув сумку через плечо. У двери она сделала последнюю фотографию. Она выключила свет, погрузив комнату во тьму. Она закрыла дверь. На доске она написала «Прощай». Когда она повернулась и оглядела коридор, ее сердце рухнуло вниз. Остальные оставили точно такое же сообщение на своих досках. Море прощаний. В фойе на первом этаже кое-что привлекло ее внимание. Впервые, действительно впервые, что-то торчало из ее почтового ящика. *** Солнце садилось, и небо в Аркадии Бэй обрело цвет жидкого золота. Макс сидела за рулем, окна были опущены, чтобы впустить в машину этот сладкий запах раннего лета. На пассажирском сидении Уоррен листал список песен в IPod в недавно созданном плейлисте, названном «ВЫПУСКНАЯ ПОЕЗДКА». На заднем сидении Кейт, Виктория и Дана оживленно обсуждали свои колледжи. Кейт собиралась изучать теологию в Вашингтонском университете, Виктория будет высокомерно гулять по парижским улочкам, а Дана отправиться в Сан-Франциско, чтобы посвятить себя дизайну одежды. Уоррен получил стажировку, чему никто не удивился, так что его жизнь была спланирована на ближайшее время. Макс не могла не радоваться за них. За ними ехал Тревор. В его машине сидели Джастин, Захари, Джульет и Алисса. Брук собиралась присоединиться к ним в Портленде, их первой остановке. Когда они решили отправиться в путешествие, то сами места не были важны. Они решили начать с Портленда, и там уже выбрать направление наугад. Кто знает, где они его закончат в итоге. Восторг Макс бурлил в ее венах. Это был самый лучший способ закончить этот год, лучший способ начать новую главу в их жизнях. И она будет жадно впитывать каждый приятный момент. И она ни за что не выпустит фотоаппарат из рук. — Мне нужно в туалет, — пожаловался Уоррен. — Божечки, спасибо за важную информацию, — прошипела Виктория. — Говорила же тебе сходить до того, как мы сели в машину, — устало сказала Макс, толкнув его в плечо. — Я забыл! Вы постоянно меня торопили. — Можешь потерпеть? — поморщилась Кейт. — До Портленда еще далеко, — добавила Дана. — А мы едем прямо к океану, — произнесла Виктория, вдруг хитро улыбнувшись. — Только подумай об этом, Грэм. Об этой водичке, об этих бьющихся волнах… Уоррен заерзал на своем месте. Он с отчаянием взглянул на Макс. — Мы можем остановиться? Макс закатила глаза, когда Виктория стала издавать бурлящие звуки. — Перестань! — воскликнул Уоррен. — Ты доводишь меня… — Тебе что, шесть лет? — перебила его Виктория. — Не можешь просто потерпеть? — Только не тогда, когда ты говоришь об этом! Кейт подняла руку. — Макс, можно я пересяду вперед? — Ну уж нет! — возразила Дана. — Ты не заставишь меня сидеть между этими двумя всю дорогу до Портленда! Я же с ума сойду. — Ну хоть сегодня не обещали дождь, — наигранно невинно вслух размышляла Виктория. — А ты представь, если б он пошел. Все эти капельки, стекающие по стеклу… — Макс! — взмолился Уоррен, широко распахнув глаза. Макс фыркнула. — Ладно, я остановлюсь. Там, у лесной тропы, есть туалет. — Фу, он пойдет туда? — с отвращением сказала Виктория. — Ты же принесешь нам оттуда болезней! — Хочешь, я отолью в твою дизайнерскую бутылку? — Нет, — одновременно произнесли девушки с заднего сидения. — Я останавливаюсь, — объявила Макс. — Видишь лесную тропу? Помаши только Тревору, чтобы он подождал нас. Обе машины остановились у леса. Уоррен чуть не вывалился из машины, когда выходил, и побежал в лес, в место, между вершиной утеса и лесной тропой, откуда виднелась постройка туалета. Макс выключила зажигание. Она застучала пальцами по рулю, задумавшись. — Эй, — сказала она, — ребят, вы не против, если я поднимусь вверх по тропе? На пять-десять минут? — Зачем? — с любопытством спросила Кейт. — Это неплохое место, чтобы попрощаться, — ответила Макс. — И здесь будет последняя фотография. Они согласились, что это хорошая идея, и через минуту Макс уже вышла из машины с камерой и стала подниматься вверх по извилистой тропе. Бог знает, сколько раз она ходила по этой тропе. Пыль казалась знакомой как никогда, она скрипела под ее туфлями. Но в этот раз все ощущалось по-другому, и с каждым шагом тяжесть конца становилась все существенней, особенно когда уклон стал больше. Может быть, она еще очень-очень долго не будет подниматься по этой тропе. В лесу осталось очень много поваленных деревьев. Жители города делали все, что было в их силах, чтобы избавиться от тех деревьев, которые нельзя уже было спасти, но некоторые деревья еще были крепко связаны с корнями, некоторые ветки лениво висели на коре. Сам лес тоже хранил тишину. Он был полностью погружен в нее, и ее мог нарушить только щебет птиц или шелестение мелкого животного. Макс вдохнула чистый воздух, позволяя ему наполнить легкие до краев. Когда она добралась до вершины, она была практически уверена, что увидит, как обычно, маяк. Но место, где он стоял десятилетия за десятилетиями все еще пустовало. Трава вокруг него начала возвращать свой цвет и даже пробивалась на голом пустыре, где стоял маяк. Маяк построят заново, Макс знала, но это будет не то же самое. Это будет самое обычное здание, в нем не будет никакой мистики, никаких секретов. Это будет просто маяк, указывающий путь. Макс держала в руках фотоаппарат, ее сумка крепко прилегала к бедру. Она подошла к краю обрыва и, разглядывая безмятежный лазурный океан, она улыбнулась Аркадии Бэй. Город купался в мягких солнечных лучах. Это был обычный приморский город. Урон был еще заметен только тем, кто знал где смотреть, в основном на окраинах. Но разница по сравнению с тем, что творилось здесь шесть недель назад, была ощутима, и город выглядел так хорошо, как никогда. В процессе восстановления здания покрасили, установили новые крыши, поставили новые блестящие окна, которые, будто ловили весь солнечный свет и отражали его обратно. Лодки, рыбацкие и туристические, тихо покачивались на волнах у берега. Они были яркими пятнышками на темно-синем холсте. Через пару недель здесь будет еще больше лодок, еще больше рыбы, больше активности. В заливе будет так хорошо, как никогда раньше. Макс подняла камеру и сделала снимок. Город будто не влезал в кадр, пульсируя цветами и жизнью. Она начала пятиться назад, пока не задела ногами конструкцию из гладкого дерева. Она повернулась и увидела недавно поставленную скамейку. На спинке была гравюра. «В ПАМЯТИ ОБ УИЛЬЯМЕ И ХЛОЕ ПРАЙС» На нее выделила деньги Кристин уже через три недели после шторма, и скамейка выглядела так, будто всегда и стояла здесь. Макс села и посмотрела на море. Ее волосы аккуратно развевались на ветру. Неважно, куда ее закинет судьба, какой бы путь она не выбрала, Макс никогда не забудет это место и то, что оно ей дало. И что забрало. Эти два элемента вечно балансировали. Макс положила голову на спинку скамейки, позволяя последним солнечным лучам согреть ее лицо. Рядом с ней сидела Хлоя. Хлоя улыбалась, не отрывая взгляда от линии горизонта и его бесконечных перспектив. Там внизу, у подножья, Макс ждали машины и друзья. Она хотела исследовать, разглядывать, рисковать до того, как начнется новая глава. Она не знала, что ее ждало дальше, что эта глава ей принесет, но уверенность, что с ней все будет хорошо, отложилась у нее глубоко в сознании. Если этот год ее чему-то и научил, то это тому, что ей никогда не будет одиноко. Всегда найдутся люди, которые приглядят за ней, укажут путь, как маяк указывает путь своим светом. Она не исцелилась, она не избавилась чудесным образом от скорби и сожалений. Это было невозможно. Время может и лечит, но это лечение будет хрупким, как стекло. Но теперь Макс знала, что если она сломается, ее можно будет с легкостью собрать воедино. Она больше не чувствовала себя погрязшей в горе, прижатой тяжестью собственной невыносимой боли. Нет, теперь каждый вдох приносил новую жизнь в ее уставшие легкие и омолаживал ее дух, который невозможно было сломить навечно. Макс открыла глаза и запустила руку в сумку, чтобы достать оттуда то, что лежало в ее почтовом ящике в общежитии. Это была почтовая открытка. Она смотрела на фотографию, на безмятежный зеленый луг в ярко-желтых цветах, которые будто светились золотом. Она перевернула ее. Внизу Нейтан написал свой новый адрес, а над ним всего лишь пять слов. Дорогая Макс, Расскажи мне что-нибудь.