Незыблемость

      Тихая погода ни за что не сравнится с тем ураганом, что изо дня в день бушует в твоём подсознании. Тебя словно выворачивает всего наизнанку, выкручивает, сминает, растягивает и снова сплющивает. По телу бегут мурашки, но ведь в комнате совсем не холодно — тепло. Всё дело в них: в воспоминаниях. Они будоражат кровь, которая, кажется, закипает, когда твоё сознание воспроизводит знакомый силуэт, а после резко холодеет, словно тело окунается в прорубь, оттого, что мираж исчезает из виду, и на его месте, под неярким светом луны и всегда прохладного ночного ветерка, возникает давно стоящий там торшер.       Судорожно потирая лоб совсем ледяной ладонью, несколько раз, до звёздочек и непонятных искрящихся линий в глазах, закрываешь глаза в надежде либо увидеть силуэт вновь, либо забыть о нём навсегда. Этого не происходит, поэтому ты мычишь что-то нечленораздельное, хватаешь себя за волосы, то теребя, то чуть ли не вырывая их. По квартире вдруг разносится гулкое эхо, которое так некстати режет слух. Хочется кричать. От боли, от безвыходности, от себя. На мгновение кажется, что твой истошный крик разносится по округе, будоража сердца людей. Но ты открываешь глаза и утыкаешься головой в пол, разведя руки в стороны и колотя ими по линолеуму.       Сами собой слёзы катятся из глаз, ты их тут же стираешь ладонью, прикрытой рубашкой, боясь признаться самому себе, что ты бессилен. Страшно оттого, что тебя накрыло. Накрыло с головой. Подобная истерика с тобой впервые, но ты знал о ней заранее; предчувствовал, что это скоро наступит: у тебя не хватит сил, чтобы сдерживать свои эмоции. Утро, день, вечер… Даже ночью, подскакивая с постели от одного и того же кошмара, мучившего тебя так давно, ты упиваешься им: силуэтом у окна, повёрнутом к тебе спиной. Это уже перестало быть паранойей: ты отказался от мысли о переработке или же каких-то психических отклонений. Ты просто привык, привязался, захотел. Ты захотел видеть этот силуэт. И пусть его приход для тебя губителен, пусть ты не можешь совладать с собой, но глоток воздуха, получаемый во время видения этого размытого силуэта с очертаниями безумно родных плеч, кажется куда слаще всех остальных.       Поднимаясь с колен, шмыгаешь носом, снова и снова потирая глаза ладонями. Вроде отпустило, но ты почему-то уже знаешь: ненадолго. Через какое-то время, когда отойдёшь от произошедшего, воспоминания накатят вновь, а после них появится и силуэт, неизменно стоящий у окна спиной к тебе. Ещё давно у тебя появилась безумная мысль: подойти и развернуть лицом к себе, взглянуть в глаза, такие родные, уставшие… Но шаги давались с трудом, да и в конце твоя рука неизменно касалась верхушки торшера. Были мысли выкинуть его к чёртовой матери, но руки всё не поднимались это сделать.       Еле передвигая ногами, доходишь до кухни, садишься на первый же попавшийся стул. Трясущимися руками хватаешь кружку с давно остывшим кофе и залпом выпиваешь содержимое. Отрезвляет. Дышится тяжело, но мозг, кажется, начинает работать. Суетливо, но вполне резво, руки достают из кармана джинс пачку открытых сигарет, в которой довольно ёмко поместилась ещё и зажигалка. Ты носишь их с собой с того самого дня, как она мимолётом и, скорее всего, риторически попросила закурить. Но от твоего предложения отказалась. После ты так и не решился выкинуть пачку, в надежде, что когда-нибудь она всё-таки пригодится.       Чиркнув пару раз зажигалкой, вдыхаешь едкий дым. Болезненный кашель не заставляет себя ждать, но после дышится как-то иначе: спокойнее, без нервов. Теперь точно отрезвило. Дальше всё идёт по неизменному и заезженному недоплану: завариваешь кофе, опустошаешь чашку, возвращаешься к ноутбуку и как ни в чём не бывало продолжаешь играть в очередную стрелялку.       Почти уходишь в небытие, забываешься, когда гулким эхом по пустой квартире разрывается телефонный звонок. Зло фыркаешь, испугавшись столь пронзительного свиста, но сразу отходишь. Пальцы на рефлексе жмут «ответ», секунда — пара слов, короткие гудки. Не выключаешь ноутбук, на лету хватаешь ветровку со спинки стула и пулей выбегаешь из квартиры, захлопывая дверь и злясь, что она не закрывается. Бросаешь все попытки вывернуть ключ, прикрываешь дверь, не думая о такой мелочи, и уже через считанные секунды вдыхаешь далеко не свежий воздух московского двора.       Чувствуешь, как твои пальцы обволакивает холод, когда пытаешься словить машину. Старенькие жигули тёмно-серого цвета, недовольно посвистывая, останавливаются у тротуара. Привычно запрыгиваешь на заднее сидение, адрес скороговоркой — и машина мчит на всех парах. Пара помятых купюр без слов опускаются на пассажирское сидение рядом с водителем, выбегаешь так же резво, как и садился, кажется, с неимоверной силой захлопывая дверь, отчего водитель хмурится, разглаживая купюры.       Бег меж дворами по инерции. Знакомый дом видишь словно сквозь остальные. Вдох-выдох. Берёшь себя в руки и бежишь. А на улице тем временем сильнее похолодало, костяшки пальцев предательски мёрзнут, ноют, но не обращаешь на это внимания, ускоряя шаг. Небо заволокло чёрной дымкой — не тучи, но и звёзд не видно. Хотя их сейчас и не увидишь, но пара-тройка могла бы проглядываться.       Раз, два — уже у дома. Код на рефлексе, даже не думаешь о цифрах, а уже входишь в подъезд. На руках, будто терпким клеем, остаётся ощущение оледеневшей ручки железной двери. Бросаешь взгляд на консьержку, которая, кажется, тихо вздыхает, в очередной раз увидев тебя в парадной. Не говоришь ни слова — сдержанный кивок и вперёд по ступенькам. Жмёшь на кнопку вызова лифта, заранее зная, что ждать не будешь. Через мгновение перебираешь ноги по ступеням, считая лестничные проёмы. Раз-два-три-четыре… Машинально тянешься к звонку, но вовремя, почти с ухмылкой, нажимаешь на ручку и бесшумно входишь в квартиру.       Чувствуешь, как сталкиваются промёрзлый воздух улицы с более тёплым уютом её квартиры. Так же тихо прикрываешь дверь. Вдох-выдох. Сердце, успокоившись, перестаёт судорожно биться. Руки впервые теплеют, а голову отрезвляет. Пристраивая куртку на вешалке, случайно задеваешь локтем нежно-голубого оттенка шарф. Он отдаёт такими невероятно пленительными духами с привкусом корицы и яблока. Безумно манящий аромат дурманит сознание, где-то в тёмном углу прихожей показывается силуэт. На этот раз тебе хорошо. Даже слишком.       Моргаешь, несколько раз сжимаешь ладони в кулак, проходишь в комнату. По телу пробегаются мурашки от лёгкого ветерка, заглянувшего в помещение через открытое настежь окно. Взгляд тут же скользит по полу к нему. Дымка, не так давно обволакивающая небо, кое-где разошлась, и стало отчётливо видно полную луну. Задержав на ней взгляд, мельком пробегаешься по комнате, вновь останавливаясь лишь на силуэте женщины.       А, может, это были не глюки? Может, предвидение?       Скрестив руки на груди, она молча стоит у окна, вглядываясь в померкшие улицы города. Невероятно темно для шумного мегаполиса. Под стать душевному состоянию.       Разум то и дело отрезвляет мыслями, мол, всё по-настоящему, прекрати фантазировать. А ты всё так же неторопливо и с некой боязнью делаешь шаг за шагом, стараясь резко не двигаться. Всё-таки страх вновь спугнуть и остаться один на один с самим собой поглощает всякие попытки образумиться. За считанные секунды, которые длятся неимоверно долго, подходишь к ней и всё ещё трясущейся рукой касаешься плеча. Щуришься, нервно закрыв глаза, в горле застревает комок.       Она никуда не исчезает.       Даже не вздрагивает от прикосновения, лишь кладёт свою руку поверх твоей. Её ледяные пальцы так отчётливо контрастируют с твоими едва холодными, успевшими слегка отогреться за какие-то минуты, проведённые в квартире. Сердце вновь и вновь набирает обороты, открываешь глаза — зрачки расширились. Кажется, ещё секунда — и у тебя вырастут крылья.       — Преступники не оставляют свидетелей, — горько усмехается она, на секунду коснувшись взглядом твоей руки.       Кажется, совсем неуместная фраза для данной ситуации, но вы всегда понимаете друг друга с одного взгляда и уже привыкли безо всяких затруднений выискивать в словах каждого скрытый от посторонних ушей смысл. Всё до смешного прозаично. Ты — свидетель. Безумный, но совсем не случайный, свидетель её одиночества. Она — преступник, который так некстати однажды нарушил обещание, данное себе.       — Стокгольмский синдром, — на выдохе едва различимо произносишь ты, сокращая расстояние между вами.       Чувствуешь жар её тела, совсем отличающийся от состояния рук. Кладёшь голову на свободное плечо и прячешь нос у неё на шее, сопя и вдыхая аромат безумия, опьяняющий, но до судорог в ногах желанный. Легко прижимаешь её к себе, устраивая руку на талии, когда вторая безо всякого смысла тянется от одного плеча к другому, словно переплетая вас в одно целое.