— Бетельгейзе является одной из крупнейших звезд своего спектрального класса. Разумеется, я говорю об объемах вещества. Его плотность сравнительно невелика и составляет…
Крупная капля пота стекла по лбу и перестала ощущаться где-то в районе брови. Шепотки с «галерки», полное безразличие от первых парт. Преподаватель — женщина далеко за сорок — скучающе обмахивается краем грязно-розовой шали. Стиснув зубы, я продолжаю декламировать:
— Расчёты калифорнийских астрономов выявили тенденцию к повышению температуры на поверхности, что противоречит общепринятой классификации и прогнозам для звезд данного класса. Среди теорий выделяется теория о влиянии темной материи…
Артур — парень невысокого роста и выдающихся физических данных — написал что-то на двойном листе и передал на парту сзади. Последовал взрыв хохота. Валентина Аркадьевна тоскливо на меня посмотрела.
— Что ж, я вижу, что ты готовился, но давай продолжим на следующем уроке.
Класс оживился, насколько это было возможно. Затрепетали тетрадки, взятые на манер вееров. Я спустился с трибуны и рухнул за парту. Еще один пустой день. Майское солнце было омерзительно радостным. Последний урок последнего класса в не последней школе города был окончен. Прикрыв глаза, прислушиваюсь к себе. Отрешившись от боли в спине и щиплющих царапин на правой руке, вбираю в себя биение сердца и чего-то еще.
Прошествовавший мимо одноклассник задел меня сумкой, сбив концентрацию, мазнул напоследок безразличным взглядом. Отношения с одноклассниками никогда не складывались. Слишком чудной я был, слишком честный. Благо, с возрастом пришло умение строить рожи и лизать задницы. Не то, чтобы я этим злоупотреблял, но мир заставляет прогибаться под себя, вопреки гордости и всяким принципам. Во многом, именно лесть и гибкость стали причиной последних успехов в старшей школе. Место старосты я не занял, но некий кредит доверия у учителей заработал. Годовые проставлены, до ВУЗа рукой подать. Выпускные экзамены только в июне, времени достаточно.
Солнце резануло по глазам, стоило только покинуть здание школы. В пиджаке было жарко, но я держался. Мельком отметил тушку голубя, незамеченную дворником. Грудная клетка раздавлена, а потроха отсутствуют. Оглянувшись и убедившись, что не привлеку ничьего интереса, подошел поближе, глядя в сторону. Школьный двор был достаточно обширен, чтобы не пересекаться с кучками праздных детей.
Терпкий, медовый запах забился в ноздри. Сильный запах. Раньше я не чувствовал более сильного. Обычно он ощущался, как нечто трудноуловимое, на периферии. Майская зелень и цветущие клумбы должны были заглушить хотя бы часть спектра, но нет. Странно это. Впрочем, теперь это не мои проблемы.
***
— Ма-а-ам, я на тренировку.
С кухни доносится звон передвигаемой посуды.
— Конечно, иди.
Подавив улыбку, я подхватываю спортивную сумку и, на ходу вытаскивая наушники, открываю дверь. Быстро проскочив подъезд, вырываюсь на улицу. Сумерки скрадывали очертания предметов, обращая палитру цветов в разные оттенки синего.
— Эту молитву я посвящаю Тебе, Отец. Бог-Император человечества, требуй с меня, ибо вера моя абсолютна. Клянусь быть упорным и искренним в своем служении, и да поглотит Тьма мою душу, если я окажусь недостойным.
Повторяя про себя строчки, как мантру, приближаюсь к гаражному комплексу.
-… Отец наш — Свет путеводный. Склоняясь перед Ним, знаем, Он думает только о нас. Когда во мраке мы заставляем содрогнуться тени, Отец с нами, в духе и теле.
Вонючая подворотня, если честно, зато оттуда целых четыре выхода и перекрыть все одновременно нереально. Жужжит молния на замке, и из сумки извлекается полуметровый обрезок алюминиевой чурки. Для чего она могла использоваться, ума не приложу, но, однажды увидев, я не смог отвести от неё взгляд. За двести рублей охрана на стройке милостиво разрешила покопаться в строительном мусоре. Отыскав целых четыре обрезка, я был на седьмом небе.
Однако, импровизированная дубинка не понадобилась. Подворотня была пуста. Еще пошарив взглядом по деревьям, росшим прямо сквозь гаражи, и не обнаружив ничего подозрительного, я стал переодеваться. Грубые и толстые джинсы на другие штаны, уже спортивные — такую конструкцию сложно прокусить, да и удар амортизирует хорошо. На футболку надеваю легкую куртку с подшитыми кусками картона. Слегка большая кепка натягивается до самых глаз. Массивные кроссовки меня вполне устраивают. Толстые перчатки с прорезиненной тыльной стороной и шершавой внутренней слегка тесноваты, но зато не норовят провернуться при резком движении. Или при ударах. Бандаж для тяжелоатлетов обхватывает живот.
Эти твари появились в моей жизни не так давно. Два, может три года назад. Жила-была у нас во дворе собака. Обыкновенная дворняжка, во втором, максимум третьем поколении. Умная мордочка, карие глаза, двуцветная черно-бежевая окраска. Всегда веселая, иногда даже излишне. К детям близко не подходила, всегда сопровождала меня в магазин и обратно. Мне казалось, что мы подружились. Иногда я даже покупал колбасу подешевле и мы делили её пополам. Всегда нравилась её шерсть, похожая на мои волосы — дьявольски густые и всегда спутанные.
Однажды, выйдя за каким-то чертом на улицу, я услышал заливистый лай, перешедший в скулеж. В тот миг что-то во мне встрепенулось, зажглось, изменилось. Как сейчас помню тот холод, сковавший меня. Я пошел на звук, но очень медленно. Под теплотрассой что-то всколыхнулось. Я услышал хруст, какой бывает, когда разделываешь курицу ножом чуть большего, чем надо, калибра. А потом я увидел черные бусинки глаз. Только их. Эти глаза без малейшего проблеска разума. Пустые, без белка и с обесцвеченной радужкой. Страшные. Голодные.
Я стиснул зубы. Под картонкой, кажется, из-под холодильника, спрятал сумку и, уже в полном облачении двинулся на выход. Мне предстояло пройти порядка пяти километров по самым темным местам города. Сегодняшний патруль был составлен таким образом, чтобы обогнуть школу или, если хватит времени, взять её в петлю. Воспоминания о позорном бегстве тогда, вошли в резонанс с решимостью сейчас.
Вытащив наушники, я спрятал их в нагрудный карман, недалеко от подвешенных на петлице алюминиевых трубок. Лишать себя одного из органов чувств было бы слишком неосторожно, а музыку можно напеть под нос, благо память у меня всегда была отличная. Левая рука опускается в карман куртки с прорезанным дном. Между слоями картона спрятано лезвие разобранного швейцарского ножа. Обмотанный скотчем обрубок нельзя назвать рукоятью, но на один удар такого оружия должно хватить.
В правом кармане лежит шоколад. Ну, надо же чем-то перекусить во время патруля? Правда, чуть глубже была пачка петард и зажигалка. Некоторые твари остро реагируют на свет и звук. Конечно, постоянно витающий вокруг меня кислый запах пороха раздражает нос и заставляет морщиться, но со временем я привык. Еще одна алюминиевая палка спрятана в правом рукаве. Она короче остальных, чуть менее длинная, чем мое предплечье. Натянув горло куртки под нос и надвинув пониже кепку, я вышел на охоту.
Частный сектор встречает лаем собак. Пожав плечами, обхожу свору. Признаю, их территория. Воздух чистый и свежий. Слегка загрязнен машинным маслом и навозом, но в остальном — дикая, по городским меркам, природа. Пройдя десяток домов, я вышел на хорошо освещенный пятачок. Ума не приложу, кто додумался построить стадион на окраине города. Обойдя его почти полностью, я уловил слабый запах. Почти выветрившийся. Медовый.
По отработанной уже схеме я отклеил липучку-фиксатор. Теперь дубинка упиралась мне в запястье и, стоит мне расслабить кисть, вылетит из рукава. Также я стал петлять по улочкам, пытаясь поймать след. Наконец, я получил стойкое направление, в котором нужно двигаться. Дубинка скользнула чуть ниже, теперь я удерживал её средним пальцем. Так, слегка пригнувшись, я дошел до самого края частного сектора и оказался у высокого, в полтора человеческих роста, забора. К счастью, он был сетчатый и перелезть через него было легко.
Мягко толкнув землю, я замер. Медовый запах, некоторое количество цементной пыли, еще что-то индустриальное, вроде мазута. Стемнело достаточно, чтобы очертания предметов не размывались и воспринимались в различных тонах черного. Звуков не было. Только скрип гравия под ногами. Насколько я понимаю, здесь недалеко железная дорога.
Стиснув дубинку, я напряженно всмотрелся в темноту. Осторожно переставил ногу. Еще одну. Только трели сверчков и шорох колючей травы. Страшно, хоть и не впервой.
— Эту молитву я посвящаю тебе, Отец…
Дыхание выровнялось, даже пульсация крови в ушах стала более упорядоченной. Прижавшись к земле, я начал красться непосредственно к железнодорожному полотну. Взобравшись на насыпь, не уронив ни одного крупного камня, внимательно прощупал взглядом панораму. Снова ничего. Только усилившийся медовый запах. Теперь он занимал примерно восьмую часть спектра моего восприятия. Этого было достаточно, чтобы заставить меня достать нож.
Перемахнув через насыпь, я стал двигаться ко второму валу. В ложбинке запах усилился, будто туман, осевший между холмов. Если за второй преградой запах будет слабее, значит, лежбище монстра находиться между насыпями, в обратном случае мои поиски продляться некоторое время.
Не успел я начать взбираться на второй бруствер, как услышал копошение. Мгновение неподвижности и я прыгаю назад. Громкий звук, похожий на хлопок и неясная тень пролетает над головой. Какой быстрый! Я поворачиваюсь боком к проявившейся угрозе, не исключая появление второй твари. Пусть такого еще не было, но я пока хочу вдыхать воздух своей грудью, а не через аппарат ИВЛ.
Медовый запах забил три четвертых спектра. Глаза с бледно-зеленым, как у кошек, отблеском, мелькнули в горах щебня. Страх тухлой крысой забился в горло, а в груди горел пожар. До боли вцепившись в дубинку, я начал возвращаться к первому валу, стремясь ограничить количество противников. Тонкие коготки противно царапали камень, выдавая замешательство монстра.
Не успел я пройти и половину пути, как чудовище пригнулось к земле и бросилось. Рука, как назло, была отведена назад, а принимать такой удар на конечность с коротким лезвием не хотелось. Я бросился в сторону, но зацепился за что-то в темноте. Миг потери равновесия не стоил мне ровным счетом ничего. Я прижался к насыпи и отвел руку с дубинкой к левому плечу. Один такой удар наверняка раздробит кости твари. Попадание в голову вырубит её с гарантией.
Рот изрезало оскалом. Теперь я готов принять бой. Ну же!
Второй бросок. Росчерк бледно-зеленого, боль от движения на пределе возможного. Труба почти не встречает сопротивления, только усиливается медовый запах, полностью блокируя обоняние. Я отвел руку для второго удара, ожидая нападения. Шаря взглядом по очертаниям местности, прислушиваясь, стараясь кожей ощутить притаившегося врага. Мышцы закаменели, наливаясь теплотой, обещавшей сильные боли завтра утром.
Пять толчков пульсирующей крови и ни единого постороннего звука. Я опустил взгляд вниз, себе под ноги. Принюхался. И позволил себе немного отпустить контроль над каждым мускулом. Мой противник был мертв или, как минимум, обезврежен. Потянувшись левой рукой во внутренний карман, я достал телефон и, включив функцию фонарика, направил конус света на мою недавнюю жертву.
Изломанная фигура лежала на груде щебня, истекая грязно-желтой субстанцией. Это имело очертания обыкновенной уличной кошки. В меру тощей, в меру вшивой. Хотя именно это не могло быть домом для вшей. Полностью покрытое пластинами экзоскелета тело вызывало странный диссонанс с обликом монстра. Сегментированный хвост еще дергался, а глаза без белка и радужки стали светится все тем же бледно-зеленым.
Поморщившись от того, что сейчас предстоит, я перехватил нож. Поочередно наступив на каждую из лап, я добился их превращения в фарш. Хруст костей под ногами едва не вывернул мне нутро. Предварительные тесты показали отсутствие аллергической реакции на… то, что течет внутри этих существ. Подлив пять миллилитров в миску собаке школьного сторожа, я не заметил никаких изменений. Втирание в шерсть и кожу дворовой кошки посредством медицинских перчаток не вызвало даже облысения. Нанеся при помощи пипетки на подушечку мизинца разведенную жидкость, я ничего не почувствовал. Увеличив количество раствора, я добился только помутнения реагента. Последнюю пластиковую баночку из аптеки я потратил, повышая концентрацию раствора, наносимого на кожу. Именно тогда у меня закончилась… ну, пусть будет кровь.
Узкий футляр из-под очков прыгает мне в руку. Внутри — две пластиковые колбы для анализов. Подсвечивая фонариком тушу, я наметил места, наиболее удобные для захвата. Удостоверившись в отсутствии дополнительных пастей на месте предполагаемого положения руки, я схватил тварь за горло. Полоснув по нему, я добился лишь нескольких капель жидкости.
— Л-ладно, сволочь.
Давлю позывы к тошноте от всего действа. Приставив острие к шее монстра я надавил чуть левее места, где должен проходить пищевод. У человека там находится сонная артерия и пучок нервов. Удар по рукояти проминает тонкие полукружья панциря, погружаясь в мясистую шею. Оно вздрагивает и опадает. Сдвигаю лезвие ниже, рассекая мягкие ткани и увеличивая площадь кровотечения. Перчатки уже полностью покрыты вязкой субстанцией. Подняв монстра и подставив под тонкую струйку баночку, я дождался её полного заполнения. Повторив аналогичную процедуру со второй колбой, я упаковал все в футляр и присел на насыпь.
Медовый запах почти иссяк. Одна шестнадцатая спектра. Правда, несло теперь от меня. Я поднял перчатки на уровень глаза. Пальцы склеивались, покрываясь коркой, похожей на засохший клей или смолу. Кинув взгляд на труп убитого мной, я убедился, что процесс распада начался. Панцирь опал, будто под ним ничего не было, и покрылся трещинами. На месте глаз были теперь лишь пустые глазницы. Остов чудовища.
Запрокинув голову, мне захотелось захохотать. Победитель, чтоб меня. Герой районного масштаба. Я тронул голову побежденной мной кошки. Та издала сухой хруст и вдруг разлетелась пылью. Сжал кулак. Тот же эффект — склеивающая пальцы масса посыпалась старой штукатуркой и, упав на землю, смешалась с пылью.
Удивительно, что я вообще в это ввязался. Руки до сих пор трясутся, а ноги будто ватные. Несмотря на откровенную слабость монстров, каждая такая вылазка может оказаться смертельной. Эта «кошечка» за пару движений могла вскрыть мне горло, благо когти её превосходили аналог животного мира на порядок. Зачем я во все это лезу?
Я боюсь последствий своего бездействия. Я отчетливо помню то чудовище под теплотрассой. Большое. С небольшого медведя. И я не верю, что оно появилось таким сразу. Многочисленные фэнтезийные книжки и японская продукция в отношении монстров однозначны — чем больше жрут, тем больше силы. В моем случае, визуальным отображением силы являются размеры. То, чем я занимаюсь — профилактика безопасности собственного жилища.
К остальным людям я обращаться даже не пытался. Упекут в скорбный дом и не вспомнят.
Собрать команду? Я не тешу себя иллюзиями по поводу моих коммуникативных навыков. Убедить их в моей правоте, а потом нести ответственность за возможные травмы или хоронить кого-то из них? Ну уж нет.
Страх и злоба, вкупе с инстинктами хищника доминирующего вида привели к такому решению — это я осознаю четко. И гордость. Занявшись в свое время психоанализом, я перестал питать на свой счет иллюзий. Я до мокрых штанов боюсь смерти, но страх этот в стиле «всех убью, один останусь». Вспомнился рыцарь из японского мультика с птичками в глазах.
— Хе-хе.
Я поднялся. Мне осталось около трех километров патруля. Нож возвращается на место, как и дубинка. Поднявшись, я продолжил свой путь.
***
Длинная соломинка в рюмке с сильно разведенной кровью. Возможно, я сошел с ума. Но если это безумие приведет меня к хорошему исходу, пусть так. На кожу неразведенная кровь чудовищ не оказала ровным счетом никакого негативного воздействия. Даже покрыв толстым слоем весь палец, я не ощутил даже малейшего признака дискомфорта. Наоборот, жидкость казалась… шелковистой? Неоднозначные ощущения, но очень приятные. Слишком велико искушение и любопытство. Возбуждение и азарт первопроходца застили мои глаза, заставляли кровь пульсировать где-то в горле.
— Всего одна капля, что может пойти не так?
В пустой квартире звук собственного голоса стал спусковым крючком, опорой для мой веры в себя. В свою исключительность, возможно, я это осознавал, заманившую меня в свою ловушку. Банальная пластиковая трубочка, стеклянная емкость с глупым рисунком и янтарная кровь неведомого монстра внутри, разведенная до полной прозрачности. Глоток.
Вкус, слегка горчит. Ни тени той «медовости», что я чую носом. Ощущения никакие. Ноль изменений. Залпом допиваю и, тщательно вымыв емкость, убираю все принадлежности в сумку, которая никогда никого не интересовала. Скрыв все следы, я задумчиво посмотрел в окно. Чего я ждал?
Ответов много, но ни один из них не будет верным до тех пор, пока это «что-то» не наступит. Пусть так, я дождусь. А пока стоит проверить все, что только возможно. Где там градусник?
***
Утробное бульканье вырвалось из груди туши и вздуло осколки обнаженных ребер. Рукоять ножа вновь дернулось, будто что-то изнутри толкалось в острие по ту сторону грудной клетки. Тварь, в длину превосходящая рост человека, в высоту было мне по пояс.
Навскидку, я бы определил это нечто, как сильно отъевшуюся собаку. Сторожевая или, быть может, служебная. Впрочем, на ярко выраженном собачьем торсе, сходство с псовыми заканчивалось. Хвост толщиной с бедро взрослого мужчины был покрыт прочной блестящей чешуей, а из шеи вырывались омерзительного вида щупальца с зубастыми пастями на концах. Сплетаясь, они образовывали подобие головы. Степень повреждений монстра не внушала уверенности в исходе битвы. Мои верные дубинки были покорежены, одна из них укоротилась на треть после встречи с зубами щупальца. Нож безвозвратно утерян, петарды израсходованы и пользы не принесли. Замороженная стройка была огорожена высоким забором, перебраться через который удастся лишь ценой потери нескольких секунд.
Продемонстрированная монстром скорость обещала мучительную смерть тому, кто покажет ему спину. Моросящий дождь вдруг усилился, буквально вколачивая литры воды в густую грязь. Я втянул носом воздух. Только приторный медовый, даже влажно-озоновый дождя не перебивает. Неужели… все?
Конечно, я стал гораздо сильнее. Судя по моим записям, мной было поглощено порядка пяти литров чистой «крови». Мое тело окрепло, реакция и органы восприятия стали гораздо лучше. Даже близорукость значением в минус полтора стремительно истаивала, а что такое «простуда», я забыл после третьей порции той жидкости. Но поистине нереальные вещи творились с нервной системой. Я стал быстрее думать, легче запоминать. Нечеловеческая концентрация, усидчивость, мощные дедуктивные способности. Пути, ранее недоступные восприятию, стали столь просты и примитивны, что, вспоминая свои старые сомнения, я смеялся в голос. Сделав своим орудием саму Удачу, любые житейские задачи становились плевым делом. И тогда я начал охотиться на них.
Воздаяние — это оно? Расплата за алчность? Укол боли где-то за ребрами. Детская обида на жестокость этого мира. И гнев. Инстинкты, низменные и жестокие, как само существо человека обрели собственную волю и стальной хваткой пронизали все мое тело. Драться за свою жизнь. Драться с судьбой. С миром. С самим мирозданием!
— Ар-р-р!
До боли стиснув зубы, я перехватил погнутый штырь в опасной копейной хватке. В таком положении защитой служат предплечья бойца. Конечно, под курткой трехслойные дюралюминиевые листы, но зубам этой твари чуть более мягкий материал дубинок был, что шоколад. Пасти монстра стали сочиться слюной, а там, где должны были быть пищевод с трахеей, открылось черное отверстие, заполненное тонкими черными жгутами чего-то отвратительного.
Янтарное сияние отхлынуло с чешуек хвоста, прокатилось по свалявшейся шерсти, окрасив ту радикально черным, сконцентрировалось в бешено извивающихся щупальцах. Мое дыхание участилось, а рот наполнился слюной. Кровь бурлила, закипая от убийственных доз всех видов адреналина.
Время застыло вязким киселем, а холод мертвой рукой сжал сердце. Я рванул изо всех сил, насилуя свое тело, как никогда. Пригнувшись к земле, выбивая щебень из нецементированного фундамента, я стремительно сближался с противником. Шевелящаяся масса жгутов была неподвижна, но краевые, толстые щупальца, под завязку наполненные янтарным свечением, двигались ко мне, расплескивая слюну. Ликование захлестнуло меня — успеваю! Эта тварь сдохнет раньше меня! Хохот рвался из груди, я почти захлебнулся в бесшабашном веселье смертника.
Двадцать сантиметров.
Сейчас должен был быть очередной удар сердца. Мозг еще не затронут, но работающие на износ мышцы начинают ныть. Кислородное голодание угнетает периферические нервы, отчего я перестаю чувствовать сырой вечерний воздух. Только до боли сжимаемая железяка все еще ощутимо холодит руки даже сквозь перчатки.
Пятнадцать сантиметров.
В центре жгутов формируется бугор, будто в попытке защититься. Жалкая попытка. Набранный импульс мог бы пробить десять сантиметров ДСП, что даже для укрепленной плоти монстров — солидная ударная сила. Будь это внешний покров, вроде панциря или чешуи, я бы на себя не поставил, но сейчас я верю — верю! — что смогу убить своего убийцу.
Двенадцать сантиметров.
Что за чертовщина твориться? Основная масса толстых щупалец с пастями сгорает в янтарном огне. И это сияние солидно ускоряет оставшиеся три щупальца. Одно из них уже смыкает свои челюсти на плече, обнажая дюралюминиевую подкладку. Второе тянется к запястью. Третье — к дубинке с заостренным концом. Снова налегаю на металл, чувствуя натяжение связок и ноющую боль в суставах, выворачиваемых сопротивлением воздуха, обретшего каменную твердость. Свет от далеких фонарей меркнет и тускнеет.
Десять сантиметров.
Весь мир ужимается до трех вещей — моего тела, моего оружия и моего Врага. Мне не выжить. Это уже очевидно. Крови пока нет, но зубы монстра погрузились в мое плечо уже наполовину, и останавливаться он явно не собирается. Лоснящееся слизью и янтарной «кровью» щупальце в полутора сантиметрах от запястья и уже распахивает отвратительную пасть. Мгновение, когда должна была пройти диастола цикла сокращения сердца. Холод обволакивает кожу, перед глазами прыгают черные пятна. Резкая боль в боку заставляет распахнуть рот.
Семь сантиметров.
А это хорошая идея! Если не получиться протолкнуть во чрево монстра штык, то я загрызу его!
И вдруг приходит твердая решимость — да, загрызу. Разорву на куски и сожру, как древние люди, поедающие печень врага. Или так делали японские демоны?
Пять сантиметров.
Первые струйки крови под напором вырываются из растерзанного плеча. А щупальце, проглотив предыдущий кусок, подныривает под руку, направляясь к ребрам. Догадка пронзает разум. Сердце! Оно хочет сожрать мое сердце!
Сука, не смей!
Три сантиметра.
Весь мир давно схлопнулся черной дырой. Фонтан темной от недостатка кислорода крови хлещет справа, хруст костей не звуком, но вибрацией пронизывает тело. Ребра ли это стараются задержать неизбежное, запястья ли разящей руки сдалось под мощью безжалостных челюстей — плевать. Этот урод подавится мной.
В голове что-то взорвалось ослепляющей болью, а по жилам потек бритвенно-болезненный огонь. Взревев от боли, я налег на оружие, до мерцающего света в глазах вглядываясь в точку, откуда должен был брызнуть их проклятый ихор.
Мама, прости, но я не вернусь домой. Я давно вырос из скорлупы и выбрал свой путь. Пускай глупый, короткий, но свой.
Третье щупальце смыкает челюсти на полированном алюминии, но часть, почти пронзившая плоть чудовища, уже двигается с околозвуковой скоростью. Это уже агония. Наша общая агония. Злой оскал против моей воли растягивает похолодевшие губы. Чувствую копошение в грудной клетке. Смыкаются зубы, превращая кусок моего тела в фарш, но мое настоящее сердце более не являет собой нечто материальное. Я все еще чувствую пульсирующий жаром комок где-то в пределах своего мироощущения. Я — Сердце, истекающее Пламенем для себя, но Холодом и Смертью для этой жалкой твари. Забавно.
***
Шум в ушах понемногу утих. Непривычно-громкие толчки крови перестали хронометром отбивать первые секунды моего посмертия. Спазматически сокращающиеся мышцы грудной клетки затихли. Теперь даже нервный смешок не издать. Агония прекратилась.
Для современного человека странно задумываться о загробном мире. Однако, в свете последних событий, пришлось уделить этому немало времени. Изучив множество древних систем, я подошел к современным представлениям и пришел к выводу, что они просто-напросто отсутствуют. Основные религиозные течения игнорировали этот аспект или освещали крайне расплывчато. Чертовски неприятный момент.
Имея возможность прояснить эту проблему, терзающую человечество со времен Адама и Евы, я вдруг почувствовал жгучее любопытство.
Варп? Однозначно нет — ничто не пытается меня сожрать.
Ничто? Тьма? Навряд-ли. Какой-нибудь отстойник для серой массы обывателей? Аккумулятор энергии высшего порядка, которую я не чувствую или не понимаю? Недоказуемо и одновременно неопровержимо.
Хм, что насчет современных течений? «Во что веришь, то и сбудется» — так мне охарактеризовали эту гипотезу на одном из оккультных форумов. Что нафантазировать? Тело? Глаза? Божественную власть над пространством-временем? Что-то мне кажется, это тоже не сработает.
Как-то холодно стало. Наверное, будь у меня тело, морозный пар уже вырывался бы из моего рта. Скованность мыслей становиться ощутимой преградой для когнитивной деятельности. Странность ситуации меня почему-то не забавляет. Но и не пугает, правда, по иной причине — эмоции ушли. Чистый разум сочетался со странным отупением. Казалось, я могу застыть в вечности навсегда, до самого конца времен.
Рациональное желание непротивления системе преодолевает… что-то. Границу Я. Желание оказывается противопоставленным принципам самосохранения. Но инстинкты живого существа более не присущи мне, если я уже мертв. Это логично, но…
Колкие хрусталики Холода причиняют вполне реальную боль. Терпимую, но от них распространяются морозные нити.
Почему-то мне претила перспектива укола Холодом в самое средоточие Меня. Некоторое количество представляющегося мне янтарным тепла противостояло этому, но долго так продолжаться не может. Я попытался дернуться, чтобы уйти… куда-нибудь. Отсрочить конец своего существования. Мысли окончательно смерзлись в единый ком.
Хрусталь льда пронзил меня насквозь, словно почувствовав мое стремление, но, похоже, промахнулся. Не успел я возликовать, как оцепенение накатило, сковав всякую деятельность любой части моего разума. Остался только Холод.
Оглушительный треск и последовавший за ним звон, будто от стекла, проник в мое пронизанное льдом существо. Вывернув наизнанку, нечто, небрежно, словно пыльный ковер, скатало мое Я в сверток. В следующее мгновение был полет и укол чудовищной боли, снявшей оцепенение, разбившей глыбу на два неравных куска. Подрагивая самой сутью, я свернулся в точку, взмолившись о покое. И, неожиданно, получил желаемое.
Вся эта буря невыразимых ощущений не оставила меня без последствий. Мысли текли вяло, словно под действием сильного транквилизатора. Все осложнялось фактом смены обстановки. Я этого не видел и не чувствовал, но, словно… верил? в то, что это место лучше прежнего. Здесь не было оцепенения или боли. Никаких посторонних влияний. Только Я наедине с Собой.
Некая заторможенность мыслей все еще продолжала на меня влиять, а потому я некоторое время вообще не думал, впав в состояние, похожее на стазис. Знакомое мне еще при жизни состояние, позволяющее ощутить свое тело очень четко, при желании прослушать собственный пульс по капиллярам на кончиках пальцев или расслабиться перед мозговым штурмом.
Неожиданно, эта техника погрузила меня в сон, да такой, что всякое сопротивление оказалось бесполезным.
