***
В абсолютной смолистой тьме вспыхнул маленький огонек электронно-синего цвета. Я поморщился, ощущая быстро откатывающее онемение. Пульсирующая боль в затылке, да легкий скрип от собственной одежды — все, что в данный момент было доступно моему сознанию. Сдавленный торс на уровне ключиц и живота очевидно был мерой предосторожности от побега. Едва удержался, чтобы не сплюнуть. Внезапно мир прорезал истошный визг, судя по равномерности и неспособности человеческой глотки исторгнуть подобный звук, техногенного характера. Помимо электронного света, сияющая полоса разрубила мое восприятие на две половины. Осветив тьму, оно явило мне… космопорт. Таким, каким его привыкли представлять во всяких научно-фантастических фильмах. Я крепко зажмурился, а затем распахнул глаза. Космопорт исчез, теперь передо мной лежала побитая жизнью и тяжелой техникой «гравийка». Впереди от меня располагалась пасторальная картина фермерских домиков и полей, засеянных какой-то светло-розовой культурой. Над холмами угрожающе нависала луна прямо-таки громадных размеров, занимая, пожалуй, под четверть всего небесного свода. Поежившись от перспективы обрушения этой махины на поверхность, я развернулся налево, откуда шел легкий гул. Получив порцией пыли в лицо, я углядел корму странной машины на гусеничном ходу. Габаритные огни двумя зловещими глазами вперились в меня. Затем мерцающие глаза стали блекнуть, а пейзаж выцветал, размывался, заменяясь стерильно-белыми стенами. Корма неизвестного механизма сменилась на женское, незнакомое мне, лицо. Я с превеликим трудом перевалил голову на другое плечо и заметил огромное, во всю стену, зеркало на месте фермерского поселения. — Доброе утро, Восьмой. Приторный тон мгновенно напомнил сладчайший запах ихора чудовищ. Я усилием воли заставил комнату остановиться в своем сумасшедшем вращении и сфокусировался на лице сидящего передо мной человека. Немолодая женщина с многочисленными морщинами на лице. Волосы светлые, белый лабораторный халат. Чистые голубые глаза. Она являла собой образец стерильности и рабочей атмосферы. Промолчал, стараясь сделать взгляд как можно более отстраненным. Мне нужно больше времени на анализ ситуации. Женщина опустила взгляд к какой-то папке, и мне стоило больших усилий не скользнуть взглядом туда же. Допросная или какой-то специальный кабинет. Недружелюбное окружение, средства сдерживания. — Скажи, пожалуйста, ты хорошо себя чувствуешь? Как спалось? Халат. А на нем бэйдж. Вот! Теперь медленно смещаем фокус на левую грудь. Замысловатая двухцветная геометрическая фигура. Доктор Чамберс. Что-то… мелькает. Совсем рядом, ну же! Свет заливает раскаленное железо в глазницы. Уколы боли в висках и основании черепа едва ли чувствуются на фоне чудовищного напора информации. Цербер, Альянс, Совет Цитадели. Эффект массы, протеане, Жнецы и их Жатва. Коробочка с антологией игры на верхней полке шкафа. Жизнь подростка, причудливо переплетшаяся с жизнью юноши — охотника за нечистью. Легкий дискомфорт от прокола кожи на сгибе правого локтя. Вновь осознаю себя обвисшим на ремнях кресла, с прилипшими ко лбу волосами и пристегнутой к подлокотнику правой рукой. Неизвестный препарат был полностью введен. Одним ловким движением девушка в халате зафиксировала какую-то пористую губку на месте прокола и юркнула за пределы моего обзора. На сей раз, прятать осмысленность было бесполезно. Женщина напротив выглядела хмуро и прямо-таки сверлила меня уничтожающим взглядом. — Восьмой, давай начистоту — что случилось там, в камере? Что ты почувствовал? Я продолжал отстраненно разглядывать женщину, раздумывая над последствиями. — Я не… помню. Кто вы? Она снисходительно улыбнулась и привстала, перенеся часть веса на локти, приблизившись на расстояние, которого едва-едва не хватает, чтобы откусить ей нос. — Это не имеет никакого значения, Восьмой. Томный шепот женщины не вызывает у меня почти никакой реакции. Так, легкое беспокойство, не более. Насколько я могу судить, это тело едва вошло в пубертат и до гормонального пика далеко. Или она хотела меня разозлить? — Как скажете. Удивлена, хоть и пытается это скрыть. Возможно, мой просчет. Неужели этот парень раньше был строптив? В такой-то организации, освоившей процесс ломки в степени, близкой к совершенству? Весьма странно. — Возвращайся в камеру. Тебя проводят. Слышу топот чего-то массивного за спиной и чувствую вес перчатки, опустившийся на плечо.***
Как только гермодверь коротко пшикнула, женщина сорвала с себя гарнитуру. Зеркало, казавшееся ранее монолитным, разошлось в стороны, пропуская человека в немного мятом халате и задумчиво вертящего бэйдж в руках. — Дьявол. Я не понимаю, что за хрень тут творится. Мужчина поморщился. Поправив очки, он оперся на стену спиной, снисходительно осмотрев сквернословящую женщину. — Психопортрет мальчишки полностью изменился. Предсказуемые ранее реакции полностью изменились. Ты ведь не послушала мой совет по поводу тех седативных. А я предупреждал о возможном срыве. Медленный и тягучий голос человека был гипнотизирующе властным. Женщина все больше вжималась в стол, явно уступая в диалоге своему начальнику и главе «Телхина». — Твой любимчик вполне мог бы потягаться с Нулевой в просторе для модификаций. До этого момента. Экспериментальная химия всегда была опасна и не терпела спешки. У нас до сорока относительно бесполезных подопытных, а ты выбрала его. Впрочем, чему я удивляюсь… С тяжелым вздохом он нацепил бэйдж на нагрудный карман и, приняв официальный вид, развернулся к двери. — Шеф приказал максимально ускорить отсев мусора и отобрать пятерых лучших. Главный показатель — личная сила. И, возможно, тебе будет интересно, но мне настоятельно посоветовали увеличить фон элемента до пятидесяти грамм на сантиметр. Это убьет до восьмидесяти процентов… объектов. — Чего ты от меня ждешь? Делай, что должен, а я сделаю то, что требуется от меня. Лицо мужчины вскрыла широкая улыбка. — Так тому и быть.***
Наконец, меня дотащили до моей конуры. Не освободили бы руки, расшиб бы себе лицо, честное слово. Зло обернувшись, я пожелал конвоиру элитный котел в месте, где не светит солнце. Тяжело застонав, я перевернулся на спину. Целый день полнопрофильного обследования. Кровь, лимфатическая жидкость, кожа, волосы, ногти, содержимое желудка, разных отделов кишечника. Разве что в костный мозг не лезли. Правда, теперь я чуть больше узнал о комплексе, расположении лабораторий и персонале. А также других подопытных. По крайней мере, та девчонка в жутковатом сферическом агрегате и высокотехнологичном ошейнике была весьма похожа на таковую. И расположившиеся вокруг восемь (!) охранников ясно говорят о ранге опасности. Значит, какой-то проект по выведению суперсолдат. Вообще, снаружи ошейник напоминал багровую ребристую трубку обшитую прозрачным пластиком и светодиодами с утолщением в части, соприкасающейся с задней поверхностью шеи. Ни одного видимого зазора. Значит, и у меня такой же. Я сполз по прохладной поверхности стены, чувствуя какое-то покалывание на кончиках пальцев, вроде слабой статики. Что еще за дерьмо они мне вкололи? Повышение температуры тела прошло практически фоном, когда я увидел светло-рыжий газ, струящийся из вентиляции в потолке. Вставать даже не пытаюсь — если бы меня хотели убить, давно бы сделали это менее сложным способом. Пытаются вывести меня на эмоциональную реакцию? Или это тут в порядке вещей?***
Доктор ксенофизиологии и еще парочки смежных наук, Алексия Чамберс, торопливо опрокинула чашку кофе, обжигая глотку и пищевод. Её Цель нуждалась в помощи. Подброшенная в распределитель ампула должна исключить возможность смертельного исхода для образца. На экране голопроектора отображался парень, прислонившийся к стене спиной и прикрывший глаза. Показатели дыхания и сердцебиения оперативно выводились на экран, но интересовали Чамберс вовсе не они. Показатели когнитивной деятельности выдавали петли, невозможные для живого разумного существа. После первого же фортеля, рука доктора сама собой потянулась за сумкой с аппаратурой, должной намертво зашифровать то, что она увидела, оставив одну-единственную копию. А в груди сладко билось предвкушение… Наконец, датчики засекли волну жесткого нуль-элементного излучения. Видимых изменений не произошло. Парень даже не шелохнулся, а камеры так и не смогли зафиксировать движения глазного яблока или, например, дернувшегося мизинца на руке. Её маленький эксперимент увенчался сокрушительным успехом. Единственный ученый с приставкой «ксено-» на всю ячейку. Но её — и только её — прорыв останется нераскрытым… до поры до времени. Шпионские приборы уже подменили логи, и отправили на центральный сервер ложные отчеты. Скосив взгляд на камеры с детьми, корчащимися в спазматических судорогах и вновь переведя его на парня, равномерно и глубоко вдыхающего воздух, она вдруг поняла, что её тут более ничего не держит. Все же мысль использовать Цербер и его ресурсную базу для собственных исследований была крайне удачна. И, в первую очередь, стоит применить эту сыворотку, замаскированную под «новое седативное» на себе. Внезапно появившийся повод для полномасштабного исследования не выявил и следа патологий. Неявные же психические или неврологические отклонения имеют, скорее всего, индивидуальную природу. Мерные размышления прервал хмык за спиной, а в груди у женщины все похолодело и обрушилось. — Похоже, мы определили финалистов. Верно, мисс Чамберс? Тягучий, словно смола, всепроникающий, обволакивающий голос одного из опаснейших людей, с какими ей только приходилось встречаться вживую. Остатков её воли едва хватило на то, чтобы навалиться на стол, скрывая полами халата «примочки». — Великолепно. Призрак будет весьма доволен результатами моей работы. «Он все знает…» Все мысли её сконцентрировались на карманном транквилизаторе в кобуре под халатом. «Если развернуться и успеть хорошо прицелиться… Или стрелять прямо через ткань?» — Этот исход открывает множество перспектив для нас двоих, верно? Липкие щупальца страха оплели разум, вновь порабощая волю. Мелко дрожащие руки налились свинцом, не в силах сделать ни единого движения. Мужчина подошел к мониторам вплотную, неотрывно наблюдая за тощей девчушкой, чьи показатели были выведены на отдельный монитор. «Ноль» мелко дрожала в центре сферы голубого пламени. Предметы мебели были вплавлены в стены, а стекло из нановолокн, выгнувшись наружу, исходило мелкой крошкой. — Какая жалость… Сбросившая оцепенение женщина незаметно накрыла ладонью носитель информации. — … что это мой последний эксперимент. — Вот как? На последнем слове голос предательски вильнул, а диск сгинул в широком рукаве. — Увы, мисс Чамберс, пришло распоряжение с самого верха. Новая ячейка, новые возможности. Скоро я избавлю вас от своего присутствия, но мне бы хотелось, чтобы до моего ухода на объекте ничего не произошло. Мы понимаем друг друга? Он вперил в женщину вмиг потерявший всякую притворную теплоту взгляд. После судорожного кивка, тот снова смягчился. — Вместо меня прибудет начальник рангом пониже. Тупоголовый трансгуманист… Тебе не составит труда вертеть им, как вздумается. Но, я бы сказал, что ячейка обречена. Если решишь собираться, не затягивай дольше, чем на полгода. Мерный голос неотвратимо крушил всякие стереотипы, сложившиеся в голове Чамберс, а её удивление переросло всякие границы. Жестокий, бескомпромиссный тиран вдруг превратился в старого и понимающего друга, дающего дельные советы. Вдруг желание прямо сейчас свернуть ему шею стало совершенно нестерпимым. А спустя мгновение исчезло вовсе. Женщина почувствовала себя полностью разбитой и обезоруженной — ловушка захлопнулась и ей уже не сбежать. Он снова наголову разбил её, предугадав возникновение мысли об очередных планах. — Следующая партия образцов прибудет послезавтра, вместе с новым наместником. Опасно приближается к женщине. — С завтрашнего дня я буду чрезвычайно занят. Шепчет на ухо. — И попрощаться хочу сейчас. — У меня есть право… — Нет.***
Прошедшую ночь — определяемую исключительно по сменяющемуся режиму освещения — я провел, анализируя увиденное и извлеченное из памяти. Сопоставляя и строя планы. По всему, выходило, что договориться с Цербером для меня будет много проще. Это открывает множество интереснейших перспектив и выходов на любопытных людей. Учитывая множественные подвязки в Альянсе, неплохое финансирование и людской ресурс, эту организацию не так просто потопить, а значит, на дно она меня не потянет. Остается вопрос о том, как не стать балластом, который могут сбросить в случае чего. Во-первых — всячески демонстрируемая лояльность идее. Во-вторых — ценность, как единицы, скорее всего боевой. Не льщу себе в этом плане — моя подготовка едва ли на уровне рядового солдата, не говоря об оперативниках организации. В-третьих — покорность действующему боссу, которые, насколько я помню из прошлой жизни, назначались едва ли не пожизненно, и были «первыми после Бога» в пределах ячейки. Все это притом, что, наверняка, придется пойти на сделку с совестью. Убить в себе всякую мораль. Любой намек на человечность. Посмаковав эту мысль и примерив на себя, я решил распланировать еще и альтернативу на случай, если с Цербером мне окажется не по пути. В этом случае маска первого варианта станет основной. Вторая, скорее всего — добряк-революционер. Вывести детей отсюда было бы неплохо. Дальше — сложнее. Альянс в таком случае будет закрыт для меня навсегда. Одно мое там появление будет подписью в смертном приговоре. Тогда — колонии Траверса. Мирная жизнь фермера или врача. Неприемлемо. Жатва близко и именно такие колонии станут кормом для наступающей армии. Без полномочий губернатора мне не превратить её в крепкий орешек. Сколотить из детишек преданных сторонников и попробовать уйти в подполье? Только как самый крайний вариант. Такая жизнь будет немногим лучше застенков Цербера, хотя и определенно дольше. В пространстве Цитадели без документов делать нечего. Турианцы людей не любят. Саларианцы препарируют. Азари после первого же Слияния сдадут Альянсу за дипломатические преференции. Малые расы падут перед Жнецами. Перспективы определенно не радужные. Третья маска — реализуется в случае с планом «Подполье» и его более радикальным вариантом «Омега». В таком случае у меня будет возможность растянуть свое «осволачивание» на более длительный срок. Это позволит мне использовать детей для собственного выживания. Вокруг этого узкого круга можно попытаться собрать более-менее адекватных отщепенцев и действовать в качестве еще одной силы на арене Омеги и подчиненных ей территорий. Если не получится, можно присягнуть Арии. В этом случае я теряю всякую самостоятельность, но вариант ничем не хуже амплуа оперативника Цербера. Вмурованные в стены полоски светодиодов начали наливаться свечением стерильного света. Новый день для Восьмого — новая эпоха для галактики.***
Новый день начался с генерального обследования. Вел я себя примерно, не мешал пробам и вообще был паинькой. Персонал, кажется, был весьма удивлен покладистостью, а два охранника недоуменно переглядывались. Процедуры были почти безболезненные, не считая уколов электричеством и генератора МЭ поля. Последний был мерзкой штукой, вызывавшей, похоже, резонанс нулевого элемента в организме. Как иначе описать «прелестные» ощущения вдруг закипевшей костной ткани, я не знаю. Да и вспыхнувший ореол биотики на поверхности кожи не узнать было сложно. Усатый докторишка важно закивал и записал какие-то результаты. После, меня переодели в хлопковую рубаху с длинными рукавами. Вновь обретенная свобода движений привела меня в превосходное расположение духа. За спиной остался только один конвоир. Далее был завтрак. Не могу сказать, что он был отвратителен. Он был никаким. Белая густая масса в пластиковой тарелке и пластиковый же стакан воды с кислым лекарственным привкусом. Там же я впервые увидел детей вблизи. Четыре бледные тени с кругами вокруг глаз и дергаными, ломкими движениями. Мои брови стремительно поползли вверх. Это что, я тоже так выгляжу? За каждым из детей также шел охранник в полной броне и при, судя по всему, боевом оружии. Когда дети взяли из раздатчика-автомата свои порции и окинули взглядом большую столовую, охрана рассредоточилась по периметру и внимательно наблюдала. А я с большим удовольствием смотрел, как они приближаются ко мне. Человек — существо социальное и в пустом помещении, при отсутствии прочих факторов, предпочтет общество другого человека одиночеству. Двое сели по левую руку, двое напротив. Молча заработали ложками. А я пошел за второй порцией. При переодевании мне очень не понравились четко проступающие ребра. Мышцам нужно из чего-то формироваться. Добившись от автомата второй порции, я развернулся и на мгновение застыл под изучающими и устало-изумленными взглядами. Невозмутимо подошел и сел на свое место. Добавку поглощал медленно, изучая лица и тела своих собратьев по несчастью. Их изможденные, покрытые сеткой капилляров лица были весьма похожи, но все же различить их было довольно легко — по цвету волос. Трое идут по прямой блондин-шатен-брюнет. И один светло-рыжий. Кстати, все четверо — парни. В Цербере что, еще и шовинисты бывают? Или это социальный эксперимент? Брюнет сидел напротив и внимательно переводил взгляд с раздатчика на мою тарелку и обратно. Рыжий, сидевший напротив-слева, остался безучастным, как и остальные. Освещение вспыхнуло чуть ярче, видимо, знаменуя конец завтрака. Я заработал ложкой, через «не могу» заталкивая в себя пищу, игнорируя тошноту. Дети синхронно встали и повернулись к одной и той же гермодвери. Они были почти у нее, когда я закончил с едой и бегом рванул за ними, с некоторым испугом заметив потянувшегося к кобуре конвоира. Впрочем, все разрешилось удачно — стоило мне сбросить темп, как охрана расслабилась, лишь склонив голову набок в знак любопытства. Следующее помещение было в два раза больше чем столовая, которая, в свою очередь, вмещала шестьдесят моих комнат. Это действительно большое пространство было заполнено покореженными остовами ящиков, металлических труб, мебели и чего-то совсем уж трудноидентифицируемого. Высокие потолки, дающие некоторый избыток света и обзорное окно под ними, в котором уже мелькали белые халаты. Полигон? Арена? Последнее, судя по разнице между проектируемым и реальным количеством детей, более реально. Но в пользу первого говорят явно намеренно поврежденные вещи. Например, тот тонкий лист металла явно не один раз пробовали на разрыв примерно с одним усилием и в одном и том же месте. Раздавшийся под потолком командный голос заставил меня подпрыгнуть: — Третий, отключение. Порыв ветра, толкнувший меня в спину, не заставил меня вздрогнуть, но начавшие потрескивать статикой волосы — заставили напрячься и приготовиться к битве насмерть. — Восьмой, отключение. Два укола боли по бокам от позвоночника под ошейником, и я ошеломленно падаю на колени. Жгучий комок пришел откуда-то из-за грудины. Словно жестокий шторм, он перекрутил пищевод и застрял где-то в глотке. Я держал его лишь тяжелым усилием воли. Глаза слезились, а гортань обжигало настоящим пламенем. Расплывающаяся картинка окрасилась голубым. — Девятый, отключение. Воздуха уже не хватает, а я все пытаюсь загнать это обратно. По привычной методике прошлой жизни, я отрешился от тела, обратив взгляд внутрь, кляня себя за то, что не догадался сделать этого раньше. Теперь дыхание перехватило по-настоящему. Там, где раньше был янтарь, стала фиолетовая, с черными разводами, масса, которая сейчас и бурлила внутри грудной клетки, отчаянно вырываясь наружу. Еще я видел тончайшую пленку белесого тумана по контуру собственного тела. — Тринадцатый, отключение. Мозг вновь заработал на полную, лихорадочно просчитывая варианты. Удержать — не смогу. Либо меня разорвет на куски, либо эта штука выплеснется вовнутрь, корежа и ломая внутренние органы. Вывод, либо усвоить и направить её правильно, либо безопасно выплеснуть. Для первого недостаточно времени и знаний. Для второго тоже, но, здесь хотя бы есть предположения. — Двадцать первый, отключение. По методу работы с янтарем, осторожно пытаюсь отщипнуть кусочек от этой гадости. Масса забурлила, но позволила себя направить. Узким потоком прошла через левое плечо, прошила болью локтевой сустав, свинцовой тяжестью наполнила ладонь. Затрепетала, едкой щелочью омывая пальцы изнутри. И вдруг стала сходить на нет. Я недоуменно попытался разлепить глаза. И не смог этого сделать. Каждая клеточка тела ныла от распиравшей боли, ставшей вдруг из острой — тягучей и пульсирующей. Я провел правой ладонью по глазам, ощущая горячую влагу под пальцами и, кажется, догадываюсь, что увижу. Залитая кровью, склеивавшей мне глаза, ладонь. Вторая, как ни странно, точно такая же. Странно, я ожидал увидеть размолотую в фарш культю или обугленные кости. А вот некоторые сосуды я все же порвал, не иначе как пока удерживал гадость в себе. Важно другое — принципы, хотя бы некоторые, применимые к янтарной энергии, годились и для биотики. Весьма неожиданно, что она оказала такое воздействие на болевые рецепторы. Хотя, вполне возможно, что это продукт её длительного сдерживания. Хм, так все-таки арена или… Не разгибаясь, шарю вокруг взглядом, не пренебрегая и другими органами чувств. Дети разошлись по разным углам, и не обращают никакого внимания друг на друга. Полигон. И кукловоды молчат. Не иначе как записывают результаты небольшого форс-мажора. Впрочем, мне не слишком интересно то, что они вытащат из этого инцидента. В первую очередь потому, что я сам не понимаю, что только что произошло. — Ф-фух. Разгибаюсь и стряхиваю с лица кровь. Замечаю насквозь промокшую рубашку и штаны с вкраплениями красных пятен. Снова прикрываю глаза, обращаясь взглядом в себя. Чернота улеглась, ныне представляя из себя упругие тяжи, оплетшие грудную клетку. Тонкое, мимолетное прикосновение вызывает немедленное возбуждение, встопорщившее каждый волосок на теле. Открываю глаза и отчетливо вижу тонкую голубую дымку, стремительно истаивающую в стерильном свете ламп. Реанимационных бригад не видно, и, видимо, из-за небольшого кровотечения меня не собираются лечить. Как и ожидалось. Мой взгляд останавливается на уродливо изогнутом штыре арматуры, торчащем из покореженного ящика. Однако шальную мысль о побеге с легкостью изгнала волна боли, пульсирующим бичом прошедшая по нервам и ударившая в мозг, едва не окунув меня в беспамятство. Стиснув зубы, я валюсь прямо на пол. Кое-как доползаю до стены и закрываю глаза. Источник пульсаций оказывается моим собственным спинным мозгом. По крайней мере, именно это место вызывает наибольшее чувство интуитивной «неправильности». Попытка углубиться в проблему принесла ощущение сильно шероховатой поверхности вроде древесной коры. Еще более странно. Никогда не ощущал подобного в своем теле.