Antivan Blues — Tevinter Blues

Заглядывая глубоко в себя спустя столько лет своей жизни, Зевран отчетливо понимает, что всегда боялся темноты, боялся высоты, боялся чудовищ — пожалуй, как и все нормальные дети. Зевран смотрит на себя в сломанное зеркало, и кривая ухмылка на его губах становится еще кривее, ломаясь об отсутствующие осколки в деревянных объятиях. Он до сих пор боится. В темноте — Вороны, каркают и хлопают огромными крыльями, норовят схватить его острыми клювами, вытащить глаза длинными когтями. Чудовища — в каждом встречном, скалят клыки и рычат оглушающе и громко, не знают пощады и сострадания. Но больше всего его пугает высота. В Скайхолде невероятно высоко, крепостная стена возвышается над глубокой пропастью, и у Зеврана кружится голова, когда он смотрит вниз — туда, где расцветает оттенками черного темнота, где каркают вороны, и шипят чудовища. Пустая бутыль из-под антиванского бренди летит вниз долго, Зевран теряет ее из виду всего на мгновение, а после уже не может найти. Эта бутылка — его жизнь, летящая под откос с бешеной скоростью. Эта бутылка — остатки его мужественности, плескавшиеся на дне души. Эта бутылка — его сердце, безжалостно разбитое о камни. Он не просит Создателя ни о чем — ведь, пожалуй, Создателя нет, а и будь он на самом деле, обратил бы он внимание на простого эльфа, рожденного в свете жаркой, но беспощадной Антивы? Зеврану кажется, что нет. Над его головой — небо, заходящееся бликами красного, вокруг него — камень, холодящий кожу через одежду, позади него — скайхолдский двор, заходящийся вечерним весельем, а внизу — голодная и безмолвная бездна, холодная как кладка, кровавая как закат, веселящаяся от его пустых попыток жить. Бездна смеется — у нее гнилые зубы, дыхание пахнет горечью и смертью, и Зевран задыхается, кашляет, но не может отвернуться. Бездна улыбается ему: «Зачем тебе жить?», и Зевран правда пытается убедить себя, что у него много причин для того, чтобы просыпаться по утрам. Ни одна из них не является веской. Зевран закрывает глаза. Он до смерти боится высоты, до седых прядей в волосах, до спертого воздуха в легких, до застревающего в горле крика. Ноги дрожат и подкашиваются — то ли от выпитого, то ли от страха, липкой и холодной рукой царапающего спину под рубахой. В его голове целый рой мыслей, спонтанные воспоминания, обещания, данные словно бы вечность назад. «В Адаманте спокойно, любовь моя, вот увидишь». Он вспоминает толпы обезумевших Серых Стражей. Вспоминает Кларель, с ног до головы омытую кровью. И тихую ругань на тевене. «Прикройте тыл, я помогу Вестнику». Он вспоминает дракона, летящего в небе. Многие называли его Архидемоном, и Зевран смеялся — это идиоты не видели настоящего Архидемона! А Зевран видел. Видел своими глазами, там, в Денериме, видел, как в последние минуты боя он ревел и хлопал огромными оскверненными крыльями, как хватал первых попавшихся рыцарей в латах и в бешенстве разрывал их пополам одним движением громадной головы. Видел, как он схватил тонкое тело в мажеской робе. И видел потоки крови, впивающиеся в тело дракона. «Передайте Зеврану…» Он открывает глаза. Вокруг темно, кладка стены растворяется в сумерках, и Зевран не знает, чего он боится сильнее: Бездну, тянущую к нему костлявые грязные руки, или Темноту, кричащую ему голосами полумертвых воронов. У него была одна причина жить. Она осталась там, в Адаманте. Зевран делает всего шаг. Большего Бездне и не надо. Она обхватывает его ледяными руками, вцепляется острыми пальцами в одежду, тянет к себе, Вороны каркают и раздирают его сердце когтями, чудовища впиваются челюстями в беззащитную шею. Орхидеи. Дерево. И сгоревшие свечи. Бездна рада новой жертве. Орхидеи мешают ему дышать.