Antivan Blues — Tevinter Blues

Империя Тевинтер отчего-то напоминает ему родную, прекрасную Антиву — тепло, солнце ласкает кожу, легкий ветерок, и опасность подстерегает на каждом шагу, и не знаешь, за каким поворотом — тупик с кучей наемников, а за каким — развилка на оживленные улицы. Ноги редко заносят кого-то в первые, а вот во вторые каждый уважающий себя человек знает дорогу. Видимо, сегодня удача на стороне тех, кто гоняется за ними уже достаточно долгое время. Потому что впереди заботливо представляется тупик, а вооруженные люди не внушают доверия. Зевран не помнит, когда в последний раз испытывал такую радость: за месяц их с Цицероном путешествия — ни одного Ворона на пути! Все хорошее имеет свойство кончаться, это он знает с детства, и где-то внутри вспыхивает предвкушение. Кого послали по их душу на этот раз? У Цицерона, кажется, мысли примерно такие же — потому что на губах у него улыбка, а пальцы порхают по воздуху, такие тонкие и изящные, как крылья бабочек, сжимаются трепетно, в таком же явном предчувствии хорошей драки. — Цицерон предлагает эльфу соревнование. У Зеврана на секунду перехватывает дыхание от взгляда чужих глаз: в них плещется что-то дикое и, пожалуй, первородное, такое, от чего хочется невольно облизнуть губы и прогнуться в спине, будто что-то острыми когтями царапает спину легонько, почти что щекотно. Пальцы до побелевших костяшек сжимают кинжалы. — Кто убьет больше — тот загадывает желание. Зевран вскидывает бровь скептически — лишь на секунду — и усмехается довольно. Всего Воронов, посланных, чтобы убить их, пятеро, но лишь один из них — не птенец, и ему почти жаль, что сегодня они все умрут. Почти. У Цицерона в глазах огонь полыхает яркими рыжими всполохами, выбрасывает искры, словно заклинания, и Зевран чувствует, что тонет в зыбучих песках, хотя ноги его крепко и твердо стоят на земле, скрипя гравием. Вороны на их болтовню внимания не обращают. Первого убивает Цицерон — у юнца на шее остается широкая алая полоса, похожая на кровавого цвета ленту, красиво перетянувшую кадык. Зевран в это время подныривает под замах другого убийцы, слишком юркий и слишком быстрый для двуручника, и где-то сбоку, как ему кажется, сверкает молния, выпущенная рыжим шутом. Когда Зевран находит отличный момент, чтобы напасть на воина, Цицерон как-то неожиданно оказывается сзади — такой же стремительный и тихий, как призрачный клинок в тонких пальцах, и Ворон хрипит и булькает, когда Зевран ударяет кинжалом в яремную впадину. Они отступают — на два шага глубже в переулок, почти прижатые к стене оставшимися убийцами, и Зеврану кажется, что он чувствует, как они с Цицероном соприкасаются спинами, работающие, как точно выверенный, смазанный механизм. Самый опытный из их противников оказывается еще и самым хитрым: пока птенцы отвлекают их не совсем мудрыми атаками, он подбирается к Зеврану, заставляя отступать, почти теряя ритм, к стене, чтобы в развороте ускользать от ударов. Зевран уважает такую технику — это, конечно, действенно, хоть и подойдет больше простым наемникам, чем Воронам, которым больше по душе тени, в которых не будет видно черных крыльев и острого клюва. Новичок теряет равновесие, когда Зевран заставляет его резко провести удар снизу и справа, не рассчитанный на ту ногу, которая хранила чужой вес. У него есть всего несколько секунд, чтобы вонзить меч в прореху в броне, разрезая сухожилия — и он успевает. Ворон кричит, оседая на пол, и Зевран едва не спотыкается о него, когда уходит от атаки более опытного из отряда. Справа, кажется, пахнет горелой плотью — и слышится крик. Его соперник выглядит достаточно матерым — впечатление складывается из-за пересекающего все лицо уродливого шрама и пугающего выражения лица, — и Зевран улыбается довольно, припоминая, что, в общем-то, кунари Стэн, путешествовавший в отряде Лины, тоже выглядел грозно. Да вот только против разбойника не мог сделать ровным счетом ничего. Против внимательного и не гордого разбойника, конечно. Ворон, наступающий на него с мечами, человек и выше на — навскидку — полторы головы, и Зевран искренне считает это своим преимуществом: большинство уязвимых мест у противников в легкой броне доступны для удара снизу. Чтобы оценить противника ему требуется около половины минуты — руки слишком быстрые и сильные, чтобы он успел вонзить туда клинок, ноги опасны по причине все той же разницы в росте, а вот челюсть отлично подходит. Мысли у него в этот момент похожи на четкую таблицу, вроде тех, в которых учет вещей вела Винн: как необходимо ударить, с каким замахом, сколько уйдет времени на уклонение, сколько — на то, чтобы добить, если не получится. Он уже почти собирается исполнить примерно намеченный план заставить противника разозлиться и уйти в атаку, а затем попытаться пройти под одной из них, рискуя волосами и длинными ушами, но все бесцеремонно рушит Цицерон: Зевран видит торчащий из чужого кадыка кинжал и брезгливо морщится, успевая отодвинуться. Когда тело грузно оседает на землю, он недоволен. — Этот был моим, — в его голосе обида напополам с весельем и диким почти детским восторгом, а дыхание сбившееся немного. — Скромный Цицерон просто хотел помочь, — искренне говорит тот, а затем смеется немного хрипловато, вызывая у Зеврана дрожь по черепу и лопаткам. — Ну и выиграть, конечно. Зевран тоскливо вытирает кинжал и меч, признавая поражение. — Хорошо. И что же за желание ты приготовил для меня, mi amigo? — О-о-о, эльф скоро увидит. Совсем скоро, — Цицерон оглядывается на сияющий спасительным светом и звучащий гомоном улицы выход из тупика и довольно трясет рыжей головой. — Пойдем. Зевран закатывает глаза, юрко возвращаясь в толпу прохожих вместе со спутником. Ох уж эти маги и их причуды.

***

      — Когда ты уже разрешишь мне открыть глаза? — Скоро, совсем скоро. — Ты говорил это ровно пятьдесят восемь шагов назад. — Эльф считал? — Если бы ты прижался ближе, мне бы было не до счета шагов. Но увы. Цицерон смеется ему на ухо, дыханием касаясь острого кончика. Волосы треплет ветром. — Цицерон просит прощения, что заставляет эльфа ждать. Но Цицерон хочет сделать ему сюрприз. — Мой прекрасный друг, ты меня пугаешь, — голос у него срывается, когда ветер резким порывом бьет в лицо. Пахнет виноградом и еще чем-то — кажется, маслом, от рук Цицерона. Зевран помнит, что они долго шли куда-то по улице, затем поднимались по лестнице — на ней было тридцать четыре ступеньки и мерзкий порожек в самом начале, — после миновали скрипучую дверь и оказались в месте, где ветер треплет волосы свободно, а деревья ласкают слух шумом широких крон и шелестом тонких листьев. Повязка на глазах, для верности прикрытая еще и ладонями шута, кажется слишком тугой. Когда Цицерон отходит на шаг, оставляя его где-то на периферии отдаленного ощущения его присутствия, у Зеврана веки под плотной черной тканью нетерпеливо подрагивают. А потом Цицерон тихо смеется. — Эльф может снять повязку. Зевран цепляет узел на затылке судорожно — пальцы отчего-то подрагивают, развязывая мягкие на ощупь кончики ткани. Он жмурится на мгновение, сжимая повязку в ладонях. Алое сияние касается его кожи почти бережно, вызывая мурашки. В багровом закатном свете волосы Цицерона похожи на огонь, когда тот подходит к перилам балкона. Улыбка на чужом лице смотрится немного печальной. Он стирает эту грусть своими губами. Немного золотые, немного кровавые лучи, путаясь в широких зеленых листьях, проходят сквозь крону ближайшего дерева — Зевран все никак не удосуживается запомнить его научное название — и падают на пол балкончика, касаясь их рук, лица, оседая на волосах задумчивыми, непередаваемыми цветами. Губы у Цицерона на вкус — все тот же огонь: и жарко, и больно, и нечем дышать, будто кто-то забыл открыть заслонку в горящем камине, и Зевран сжимает между пальцами ржавые пряди скорее из принципа, из желания касаться, желания чувствовать. Плечо под его второй ладонью вздрагивает коротко, когда руки, способные плести заклятия, обнимают его. Есть в этом поцелуе под закатными лучами что-то до безумия интимное — гораздо, гораздо более интимное, чем простая возможность разделить с кем-то объятия, постель, возможно, даже жизнь. Он не хочет об этом думать — честно говоря, думать вообще не хочется. Цицерон целует его лоб, веки, макушку — и улыбается. — Эльф составит Цицерону компанию? Вид отсюда очень уж красивый. Зевран не уверен, что виноград, лежащий в тарелке на полу, не отравлен, но тепло, разливающееся где-то глубоко-глубоко внутри, притупляет осторожность, и он не знает, что именно тому причина: прекрасный вид на садящееся за высокие шпили башен солнце, чей свет находит приют среди зеленых крон, или теплый Цицерон, с которым можно просто сидеть, тесно, прижимаясь боками, положив голову на плечо, и думать — неважно, в общем-то, о чем. Пальцы, сжатые его собственными, отзываются таким же прикосновением, и переплетаются они так же, как лучи заката, извивающиеся между листами, сплетающиеся с ними. Он смеется тихо, утыкаясь лбом в чужое левое плечо. — Ты так и не сказал, что же за желание ты приготовил. У Цицерона в глазах пляшут демоны — ожившие всполохи пламени, магический ритуальный костер. Символизм его в Тевинтере навевает шутки про пророчицу Андрасте. — Цицерон хотел спросить у эльфа одну важную вещь. Взгляда глаза в глаза Зевран вскоре не выдерживает — выдыхает как-то несколько отчаянно и тянется за поцелуем, забираясь на колени, отвлекаясь на несколько невозможно долгих секунд, зажмурившись. Цицерон не возражает — по крайней мере, яро, — и Зевран млеет тихо, когда чужие пальцы легко поглаживают острые эльфийские уши. О, а еще он совсем не против прижаться чуть ближе, сделать поцелуй чуть глубже, чуть жарче — но у Цицерона все еще есть, что сказать. Заставить себя отстраниться — невероятно трудно. Он почти уверен, что вид у него пьяный, но счастливый, и Цицерон улыбается лучисто, такой похожий на солнце и пламя одновременно. — Ты потанцуешь со мной? Зевран выдыхает, прижимаясь щекой к теплой ладони шута — и кивает. Он не помнит, когда танцевал в последний раз, но что-то подсказывает, что придется вспоминать, потому что разочаровывать Цицерона ему не хочется — а еще хочется доказать самому себе, что он ничуть не хуже Жана, что он тоже достоин быть рядом — хотя бы так, хотя бы в дороге, в вечном напряжении и опасности, в поиске знаний и чего-то еще, в чем простой разбойник из Воронов, вероятно, никогда не разберется. — У эльфа в голове слишком много мыслей, — Цицерон убирает морщинку меж его бровей легким прикосновением пальцев. Зевран на секунду думает, что-то была какая-то особая магия. Музыки у них нет — да и откуда ей взяться тут, в полузаброшенном доме почти на окраине города? — но этот мотив Зевран узнает сразу, как только Цицерон делает несколько шагов, увлекая его за собой. Та — та-та — та — та-та-та — та — та-та — та — та. Что-то из привычных не то антиванских, не то орлесианских мотивов, просто хаотичные движения под общую мелодию в голове. Та-та — та — та — та — та-та-та — та — та-та — та. У Зеврана на языке вертится неприятный вопрос — но он не решается его озвучить. Потому что момент ему кажется поистине волшебным, и не только потому, что танцует он, в общем-то, с магом. По полу со стороны балкона стелются багровые лучи-тени, похожие на изрезанный пергамент. Когда их общая мелодия кончается, Зеврану требуется время, чтобы заставить себя разжать руки, сжимающие чужую ладонь и плечо. Чтобы зарыться ими в рыжие волосы, по цвету похожие на тысячу вещей сразу. Он жмурится с силой, впиваясь в чужие губы, закручиваясь вокруг шеи руками, словно змея. Дыхание сбивается, когда Цицерон смеется тихо в ответ и стискивает его в ответ с таким же жаром. Шаг к кровати практически на ощупь — потому что у обоих глаза закрыты, зажмурены, смежены веки. Колпак — давным давно съехавший набок — остается где-то в изножье кровати. Уже ощущая, как шеи касаются теплые губы, выдыхая резко, он понимает одну неожиданно простую вещь. Быть может, он гораздо лучше Жана. Быть может, он гораздо хуже Жана. Какая разница? Он не Жан. И никогда не станет им. Тонкие пальцы ловят его лицо за подбородок, губы целуют морщинку меж бровей. — Если эльф не прекратит думать, Цицерону придется прочитать ему лекцию о вредном вреде вредных мыслей. Зевран смеется тихо, выгибаясь, и улыбается, быстро облизывая губы. Солнце снаружи окончательно скрывается за высокими башнями, напоследок махнув рыжим лисьим хвостом. Серебряные огоньки звезд где-то вдали зажигаются на синем бархате неба. Солнце и пламя. В реалиях Тевинтера на язык так и просится шутка про пророчицу Андрасте.