You raised the lights when it was frightening You calmed the storm when it was rising You found me there where I was hiding All I have is here and now If the ground beneath our feet has disappeared I'll be here beside you, always be right near you Remember me, won't you? I know we've all got our problems And it's a blessing that we made it here so far If you lay here in these arms tonight I promise I promise to take you, take you as you are ♫ Rag'n'Bone Man – As You Are
* * *
Эрик смог открыть глаза, пусть не с первого раза, но смог, а вот взгляд пришлось фокусировать ещё некоторое время, потому что всё плыло и размывалось. Тело не желало подчиняться Леншерру, он не был способен ни поднять руку, ни даже повернуть голову, но вот, наконец, картинка стала более-менее чёткой — благодаря тому, что Эрик остановил взгляд на одной точке — ручки двери прямо напротив его кровати, и дворецкий чуть вздрогнул. Это была не его дверь. Это была какая-то совершенно незнакомая комната с отвратительно-бледными стенами, больше напоминающими по цвету старую застиранную скатерть, которую ни один уважающий себя дворецкий ни за что бы не постелил на стол, не то, что покрасить в такое целое помещение. Свет из довольного большого окна лился в чрезмерном количестве, маленькие шторки если и могли как-то это контролировать, то точно не слишком старались, отдёрнутые в стороны. Эрик шумно вдохнул, только теперь понимая, почему не может повернуть голову: его шею обхватывал крепкий «воротник», фиксирующий всё в одном положении, как это обычно бывает при повреждении позвоночника в шейном отделе. Леншерр очень плохо осознавал реальность, совершенно не понимая, где он находится и зачем, видимая область была сильно ограничена, а мозг — недостаточно пробуждён, чтобы сделать какие-то выводы, и Эрик мысленно собирался с силами, чтобы попытаться сесть, как вдруг… Громкий и судорожный вздох, почти такой же, какой сейчас издал сам мужчина, заставил его замереть. Эрик решил поспорить со своей анатомией и весь как-то вытянулся, лишь бы суметь опустить взгляд и увидеть источник этого звука, на секунду ему показалось, что послышалось, но нет: это дыхание в любом его качестве Леншерр узнал бы из тысячи. Чарльз спал, сидя рядом с кроватью дворецкого на стуле и уронив голову на одеяло, которым был укрыт Эрик; Ксавье сжимал непонятно-мутного цвета ткань всеми пальцами, хмурясь, кажется, ему снилось что-то неприятное, что было не слишком удивительно в такой неудобной позе. Он дышал ровно, но то и дело выдыхал как-то резко, словно видел кошмар, из которого никак не мог выбраться, впрочем, это не мешало ему почти что обнимать Эрика за пояс одной рукой. Кажется, ни один закон в мире — физики, логики, чего угодно — не был способен в тот момент запретить Леншерру приподнять руку, чтобы коснуться пальцами тёмной макушки. Он ощущал просто катастрофическую потребность в этом прикосновении, словно оно одно во всей это вселенной могло вернуть его в сознание целиком, равно как и к жизни. Волосы Чарльза были мягкими, как и всегда, и дворецкий невольно приподнял уголки губ, пропуская одну из прядок между пальцами, наслаждаясь ощущениями. Наверное, он был в раю. От движения рядом, пусть и такого слабого, Ксавье проснулся — мгновенно, но явно это не осознавая. Его ресницы дрогнули, словно с них слетела последняя пыль сновидений, и Чарльз открыл глаза, смотря расслабленно и без особой концентрации. Он не сразу понял, что именно происходит, поэтому просто наслаждался лаской, как будто не желая просыпаться полностью, но вдруг замер, должно быть, сопоставив ощущения и место, в котором он находился. Чарльз вскинул голову, в его глазах отразился испуг и недоверие, кажется, он просто не мог позволить себе поверить в происходящее, и Эрик в этот момент задался вопросом о том, как долго он лежит вот так — без сознания и движения. — Не хотел вас будить, сэр, — голос поддавался очень плохо, большую часть слов Леншерр просипел, а не произнёс, зато раскатистое «сэр» получилось лучше всего. Взгляд Ксавье переменился: теперь в нём отражалось бесконечное счастье, и юноша подскочил со стула, обнимая своего дворецкого крепко, зная, что его бок трогать ни в коем случае нельзя, поэтому обходя этот участок стороной. Эрик почувствовал, как его самого переполняет какая-то необъяснимая радость, тепло, нежность — всё разом, наверное, потому что он видел Чарльза, знал, что тот рядом, что тот его не бросил, что бы там ни произошло… Вдруг Леншерр заметил, что его молодой хозяин замер, мелко дрожа, и Эрик в свою очередь испуганно позвал его по имени. Чарльз поднял голову, до этого момента он просто уткнулся в грудь мужчины, ту часть, что была закрыта одеялом; в голубых глазах Ксавье стояли слёзы, но он улыбался — совершенно счастливо. Короткий удар в плечо, мягкий, как прикосновение лапы котёнка, после которого Чарльз сразу обхватил ладонь Эрика обеими своими, коротко касаясь губами костяшек. И такое знакомое возмущение в голосе: — Не называй меня «сэр»!..* * *
Чарльзу нравилось ухаживать за Эриком. Доктор МакКой объяснил всё, что нужно делать, рассказал и показал, как правильно обрабатывать шов, а также выдал список лекарств, которые дворецкому нужно было принимать по расписанию. Младший Ксавье настоял на том, что им не нужна сиделка, он так и сказал родителям: «Я способен приглядеть за своим дворецким сам». Тем оставалось только согласиться, кажется, их семья пережила слишком много, чтобы сейчас пускать кого-то чужого в дом. Мистер и миссис Ксавье навещали Эрика каждый день, конечно, они не просиживали часы около его кровати, как Чарльз, но от медсестёр Леншерр не раз услышал что-то вроде «как вам повезло с родственниками», ведь о нём действительно беспокоились. Лучшее обслуживание, лучшие врачи, дворецкого дома Ксавье заштопали легко и быстро, правда, из-за его общей измотанности процесс восстановления растянулся. Эрика даже заставили поговорить с психологом, а потом — с психиатром, всё-таки он давал показания, необходимо было исключить возможность психических отклонений. Помимо всего прочего, ему всё-таки выписали курс лёгких седативных препаратов — душевного спокойствия ради, а в целом оба врача сказали, что он в норме, разве что эмоционально выгорел, но это поправимо хорошим отдыхом и вниманием. Леншерру было неловко, чудовищно неловко, он боялся представить, сколько это всё стоит, он даже попытался заговорить об этом с мистером Ксавье, но тот не дал Эрику договорить даже первое предложение, перебивая: — Эрик, — мужчина посмотрел на него как-то странно, он как раз пришёл навестить своего дворецкого. — Во-первых, ты сделал для нас столько, что это невозможно оценить деньгами, а во-вторых, — он чуть качнул головой, слегка улыбаясь, — разве может идти речь о тратах, когда это семья? Дворецкий настолько обомлел от этой короткой речи, что в итоге мог только слабо кивнуть, провожая своего хозяина поражённым взглядом. «Семья»?.. Что он имел в виду?.. Подумать об этому у Эрика было время: интенсивная терапия, бесконечные осмотры, процедуры, с того момента, как он пришёл в себя, Чарльза к нему надолго не пускали, поэтому поговорить нормально возможности не было, а вопросы копились и копились. Первым и самым главным было недоумение дворецкого по поводу его роли во всей этой истории со Шмидтом — почему полицейские приходили к нему не как к вору, а как к свидетелю и чуть ли не главному герою всего произошедшего? С этого Леншерр и начал допрашивать Чарльза, когда тот на инвалидной коляске выкатил своего дворецкого в сад — подышать свежим воздухом, как наказывал Хэнк в свой крайний визит в их дом. Ходить Эрику пока не рекомендовалось, по крайней мере, долго, поэтому его «ногами» был Чарльз, у которого так удачно начались каникулы в колледже. — Как ты узнал? — Эрик буравил взглядом юношу, стараясь не слишком умиляться тому, что он делает. Ксавье же укрывал своего дворецкого пледом, большим и розовым, из-за чего Эрик даже успел поворчать, но он действительно был самым тёплым в доме; Чарльз вручил ему чашку с чаем и только после этого устроился на скамье рядом. Вообще, Леншерр сейчас часто ворчал: из-за взятой напрокат кресла-каталки, без которой мог бы обойтись, но Чарльз настоял, из-за того, что ему не позволяли надеть костюм, так что сейчас на мужчине был мягкий серый лонгслив вместе с такими же мягкими серыми домашними брюками, а ещё, что было самым возмутительным, Ксавье не позволял ему надеть перчатки! Его белые перчатки дворецкого — Чарльз просто отбирал их и всё, говоря, что сейчас он кто угодно, но точно не прислуга. Смотря на него, Леншерр поражался тому, как много теперь умел его молодой хозяин, который, казалось, ещё совсем недавно не мог позавтракать сам, не устроив при этом небольшую катастрофу на кухне и не навредив себе. Чарльз сделал короткий глоток, у него был кофе, который он тоже научился варить сам, Эрик же продолжал молча на него смотреть — да так серьёзно, что Ксавье чуть не подавился, засмеявшись. — Что смешного? — Леншерр нахмурился. — Прости, — Чарльз глубоко вдохнул. — Просто ты не умеешь чистить историю браузера. Брови Эрика взлетели вверх, он даже несколько раз моргнул непонимающе, прежде чем до него дошло, о какой именно истории и какого именно браузера говорит парень. Ксавье же отпил ещё немного, наслаждаясь вкусом, но понимая, что до мастерства своего дворецкого ему ещё очень далеко. — Тем утром… — он поставил чашку на блюдце, гипнотизируя её и вдруг разом теряя свою весёлость. — Я был настолько ошарашен, что просто поднялся к себе. Ни секунды не думал, что ты правда что-то взял у матери, это же бред, но кому и зачем понадобилось тебя подставлять? Я полез в ноут скорее на автомате — а там как раз последняя вкладка не закрылась, мне хватило даты, чтобы понять, что ты искал. Дальше я просмотрел всё, что ты читал, и… — И..? — Эрик даже подался немного вперёд. Чарльз судорожно выдохнул, сжимая пальцы на блюдце. Как рассказать, что он сейчас чувствовал? Как поделиться этим ужасом от осознания того, что он мог потерять Эрика навсегда? Причём из-за собственной глупости, из-за собственной слепоты. Сколько он ревел, уткнувшись лицом в одеяло, которым был укрыт его дворецкий, лежащий на больничной койке и не приходящий в себя — и плевать было даже на то, что подумают родители, видевшие это. Это было страшно, действительно страшно, и Ксавье не мог простить себе ошибки, которые могли стоить жизни человеку, который был ему так бесконечно дорог. Он был умён, действительно умён, и не составило особого труда сопоставить данные, которые нашёл Эрик. Чарльз потратил несколько часов, выписывая всё в блокнот, а потом порылся сам, ища зацепки — и вытаскивая на поверхность что-то похожее. Конечно, стопроцентных доказательств не было, но в итоге у младшего Ксавье набралось шесть случаев со слишком схожими обстоятельствами: в семье появлялся гувернёр, затем родители погибали странным образом, гувернёр становился опекуном, а через некоторое время пропадали и дети. Возможно, они просто вырастали, а возможно… Всё это началось давно, действительно давно, двадцать восемь лет назад. Это значит, что Шмидт (если это действительно всегда был он) находил новых жертв примерно раз в четыре года, при этом он отлично заметал следы: менял имена, части страны, кажется, даже притворялся представителем разных стран… У Чарльза были только догадки и весьма поверхностный анализ, но он и не был детективом, чтобы суметь разобраться во всём этом сразу. Судя по всему, они были седьмыми, на кого Шмидт положил глаз, по крайней мере, до нынешнего момента схема работала безупречно: он действительно втёрся в доверие ко всем. Кроме Эрика. С этой информацией Чарльз пошёл к отцу, не откладывая разговор ни на минуту. В каком бы подавленном состоянии мистер Ксавье ни находился из-за последних событий в доме, он не только внимательно выслушал сына, но и пролистал его записи, вчитываясь в некоторые отрывки особенно внимательно. Разумеется, главным аргументом юноши был тот факт, что Эрику не было никакого смысла воровать что-то в доме, а вот у Клауса были причины подставить дворецкого: Чарльз честно сказал, что Эрик говорил ему, что со Шмидтом что-то не так. Эрик не был чужим человеком в их доме, и голос разума у мистера Ксавье оказался сильнее всего, включая обиду и зародившееся недоверие. И… он верил сыну, действительно верил, а Чарльз, очевидно, не допускал и мысли о том, что их дворецкий мог украсть что-то. Положа руку на сердце, мистер Ксавье должен был признать: лучше, чем Чарльз, Эрика не знал никто, потому что они проводили вместе довольно много времени, стоит ли удивляться, что младший из обитателей дома вступился за него? Пока полиция ехала, прежде всего, чтобы допросить Шмидта и взять у него отпечатки пальцев, возможно, даже захватив гувернёра с собой в участок, Чарльз успел вернуться к себе в комнату, а потом пошёл всё-таки проведать Эрика. Теперь, после разговора с отцом, он не считал, что вызовет какие-то подозрения. Не найдя дворецкого у себя, точнее, обнаружив запертую дверь, Ксавье не на шутку забеспокоился, обойдя по очереди все помещения, где мог бы быть Эрик. Когда его не нашлось нигде, Чарльз даже растерялся, правда, ненадолго, потому как внезапная догадка осенила его практически мгновенно, и юноша со всех ног бросился к комнатам Клауса. Конечно, ему не хватало сил оттащить Эрика, никому бы не хватило — в таком состоянии находился дворецкий. Кажется, будь на месте Шмидта какой-нибудь дикий зверь, хищник, то Леншерр и его бы уничтожил голыми руками, но Чарльз не хотел, чтобы его близкий человек брал на себя ответственность за убийство. Возможно, гувернёр и заслуживал смерти, но Ксавье просто не мог позволить Эрику стать исполнителем этого жуткого приговора — ведь потом им обоим, и прежде всего Леншерру, пришлось бы с этим жить. Дворецкий не помнил, как послушался Чарльза, разжимая пальцы и отпуская горло своего врага, не помнил, как Ксавье, уже задыхаясь от слёз, зажимал рану на его боку, пытаясь остановить кровь, он ничего не помнил… А вот юноша понимал, что вряд ли когда-нибудь это забудет, поэтому честно рассказал Эрику всё, что отпечаталось у него в памяти. — Прости, — Чарльз продолжал сосредоточенно разглядывать свою чашку. — Я должен был сразу к тебе прислушаться, тогда ничего этого не было бы… И ты бы… Ты… Эрик протянул руку, чтобы приподнять лицо Ксавье за подбородок, чтобы посмотреть на него и успокоить — и ему на ладонь упала слеза, горячая и, судя по всему, непрошенная. Чарльз изо всех сил стиснул зубы и поджал губы, чтобы они не дрожали, он дышал мелко и рвано, стараясь справиться с накатившими эмоциями, но был не в силах это сделать — одна мысль о том, что он мог потерять Эрика, выбивала почву у него из-под ног. Леншерр замер и медленно убрал руку, но только для того, чтобы крепко ухватиться за подлокотники кресла. Чарльз протестующе подскочил, ему не помешали даже слёзы, но Эрик не стал слушать, пересаживаясь на скамью. Ксавье повторял, что ему нельзя делать резкие движения, и у дворецкого сжималось сердце от того, как слегка срывался голос у юноши, который всё ещё не хотел показывать своё состояние, но при этом хлопотал вокруг Эрика, помогая ему устроиться удобнее. Леншерр рывком усадил его рядом с собой и крепко обнял, целуя в висок — к счастью, чета Ксавье дома в данный момент отсутствовала, и можно было не скрываться. Хотя в последнее время у Эрика было всё больше мыслей по поводу того, что они всё прекрасно знали, просто не хотели показывать, то ли считая это нормой, то ли не видя в лице Леншерра настоящую угрозу их роду. Впрочем, у них будет время об этом подумать — потом. — Мне нужно было настоять на своём, — Эрик говорил негромко, поглаживая беззвучно всхлипывающего юношу по волосам. — Не копаться в себе, а прямо сказать. — Ты говорил, — Чарльз отозвался сипловато, он постепенно успокаивался, но не мог заставить свой голос звучать нормально. — Но какого чёрта, Эрик? Какого чёрта ты к нему полез? Забыл, что ты не робот? Дворецкий растерялся от такой смены темы, но быстро понял, что мысли у его молодого хозяина разбегаются в разные стороны, и он хватается то за одну, то за вторую, то за третью. Кажется, Чарльз на себе испытывал состояние афтершока — уже несколько дней, и каждая новая волна была ненамного слабее предыдущих, заставляя его то чувствовать себя совершенно парализованным, то переполненным эмоциями, с которыми он не мог справиться. — Тихо, тихо, — Леншерр обнял его теснее, чувствуя, как Чарльз уткнулся в его плечо, сжимая свободную ладонь мужчины обеими своими, словно боялся, что тот сейчас растворится. Сейчас Эрик удивлялся тому, как мог подумать, что он — развлечение для этого человека. Как мог сомневаться в его чувствах, как мог позволить себе обвинить его, пусть и мысленно, в том, что он усомнится в добропорядочности своего дворецкого. Чарльз не просто не сомневался, он сделал всё, что мог, чтобы защитить Леншерра от любых нападок, и теперь был рядом, теперь всё время был рядом, не отходя практически ни на шаг. Кажется, Ксавье доказал и Эрику, и своим родителям, что семья — это не только кровное родство, это нечто большее, это — в сердце. И Эрик был частью их семьи, он был своим в этом доме, что бы там ни говорил Шмидт, который точно знал, куда надо бить, чтобы сделать больно. Леншерр пока что не знал, что ждёт этого человека, наверное, это зависит от того, сколько из его преступлений будет доказано, но прямо сейчас Клаус Шмидт, как он был известен в свете последних событий, находился в камере, и мистер Ксавье пообещал, что сделает всё, чтобы его не выпустили ни под какой залог. Впрочем, боль, причинённая им, отступила на задний план — Эрик всеми мыслями сейчас был здесь, с Чарльзом, с человеком, которому был нужен и который был нужен ему. Бесконечно нужен. — Значит, ты всегда в меня верил? — губы Леншерра тронула мягкая улыбка, было так тепло и хорошо от возможности просто сидеть, обнявшись. — Я всегда буду на твоей стороне, — Ксавье поднял голову, заглядывая в серые глаза, которые так сильно любил. — И если мои глаза и уши скажут мне, что ты врёшь, я поверю не им, а тебе. Эрик не удержался, быстро прихватывая губы Чарльза своими в коротком поцелуе, но тут же воровато оглянулся, опасаясь, что в любой момент может подъехать машина, и тогда придётся многое объяснять. Мозг, вежливо кашлянув, намекнул, что они так выглядели крайне странно, но Леншерр только отмахнулся, вдруг заинтересовавшись другим вопросом. — А что за документы всё время просматривают твои родители? — он плавно скользил пальцами по спине Чарльза, поглаживая его и успокаиваясь и сам от этого движения. — Вся гостиная в них, а мне даже рассортировать не дают. — Тебе не так легко найти замену, — Ксавье взял свою чашку с уже остывшим кофе и сделал глоток. Эрик аж воздухом задохнулся. Внутри всё всколыхнулось в одну секунду, все страхи разом подняли голову, и он с трудом заставил себя усидеть на месте. — Я уже скоро смогу приступить к своим обязанностям! — он был одновременно испуган и возмущён. — Никто не знает этот дом так хорошо, как я! Я даже сейчас могу всё делать, мне просто нужна пара горничных в помощь, я быстро восстановлюсь, я… — Эрик, — Чарльзу пришлось закрыть ему рот ладонью, потому что ни на что другое мужчина не реагировал, продолжая подбирать аргументы. — Дело не в твоём состоянии. Леншерр замолк, непонимающе и даже с ужасом смотря на юношу. Ксавье допил кофе залпом и сам приподнялся, убирая ладонь и коротко целуя дворецкого, у которого как будто даже закружилась голова от такого волшебного запаха кофейных зёрен — Чарльз основательно пристрастился к этому напитку, и теперь аромат арабики ассоциировался у Эрика исключительно с его молодым хозяином. — Думаю, нам всем нужна перезагрузка, — Ксавье стоял напротив мужчины, наклонившись к нему и опираясь ладонями на колени Эрика, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Так что ты больше не дворецкий в этом доме. — Но… но… — Леншерр не мог подобрать слов, ему казалось, что он совершил страшное преступление, за которое его наказывают, но не мог понять, какое. — Но почему?.. — Потому что я буду жить отдельно, — Чарльз улыбался всё шире, наблюдая за тем, как ужас во взгляде Эрика сменяется пониманием, а затем — счастьем, робким, напуганным, в которое невозможно сразу и до конца поверить, невесомым, как прикосновение солнца и секундное дуновение ветра, невероятным, как сбывшаяся сказка – совершенно нереальным, но счастьем. — Ты же не думаешь, что я в состоянии справиться со всем один?