* * *
I don't wanna see you crying Little angel on my shoulder I wanna see you flying back to heaven where you belong I wanna feel you now like a thousand knives Digging out of my heart Burning in the night Don't wanna see you crying Fallen out of light ♫ The 69 Eyes – AngeL On My Shoulder
Эрик сидел в своей комнате и судорожно прокручивал в голове свои ответы на вопросы мистера Ксавье. Кажется, легче было в одиночку убрать весь дом после какого-нибудь званого ужина на сто с лишним человек, чем выдержать эти несколько минут у стола семьи, которую он любил всем сердцем. Леншерр знал, что Чарльз смотрит, чувствовал его взгляд — и не мог позволить себе повернуть голову, чтобы увидеть эти голубые глаза. Дворецкий боялся, до ужаса боялся разочарования на лице своего юного хозяина, поэтому, наверное, не глянул бы на него даже под угрозой выстрела. Миссис Ксавье тоже кое-что спросила, голос её дрогнул — должно быть, она искренне переживала случившееся, сколько Эрик помнил себя в этом доме, она всегда относилась с уважением и добротой к нему. Неудивительно, что подобное происшествие воспринималось ей как личная трагедия, всё-таки дворецкие в современном мире были практически хранителями домов, и если кто-то из них оказывался вором… Особенно Эрик, которому они так верили… Леншерр бы очень хотел провалиться сквозь пол, потом подвал, в общем, сквозь всё, что есть под ним, чтобы сразу достигнуть ядра Земли и погибнуть в мгновение ока. Тогда бы не было этого жгучего стыда за то, чего он не делал, не было бы желания разбить себе голову прямо об этот стол. У Эрика не было ровным счётом никаких доказательств, что он ничего не трогал, ведь в доме не было ни одной камеры. Теперь, когда он сидел на своей кровати, сцепив руки в перчатках перед собой в замок, оставалось только ждать решения, ждать с нетерпением, страхом и ужасом. Леншерр больше всего боялся не за свою судьбу, за неё тоже, конечно, но в меньшей степени, чем за судьбу Ксавье. Пошёл пятый час этого непонятного заточения, полного мучительных размышлений, но выйти из комнаты Эрик не решался, но бесконечно раз за разом возвращался к одному и тому же вопросу: как же всё это разрешить? Ведь если его выгонят из этого дома, если сейчас зайдут и скажут собирать вещи, разве сможет он ослушаться? И сколько у него ещё было времени? Да, наверное, стоило пойти к мистеру Ксавье сразу после завтрака, пойти и рассказать всё, что он знал о Шмидте, всё, что успел отыскать за эту ночь, но грош цена его словам, если он не в состоянии доказать даже то, что не прикасался к чужим вещам. Нет, разумеется, трогать вещи тоже входило в его обязанности — чистить, чинить, сортировать, но тащить к себе в комнату… Этого ни один дворецкий не мог бы себе позволить. Эрик уже начинал подозревать у себя какое-нибудь психическое отклонение, например, шизофрению. Может, он правда взял это злосчастное ожерелье, например, чтобы отполировать жемчуг — и благополучно об этом забыл? Но это уже не шизофрения, это провалы в памяти. Может, его настигло слабоумие? Как, чёрт побери, объяснить всё это? Только сейчас он вспомнил, как ударился ногой о не до конца закрытый ящик, решив, что случайно его выдвинул. Может быть, всё-таки не случайно? Да и зачем Энджел вообще полезла в его стол?.. Дворецкий замер. Если до этого момента он бесконечно шевелил пальцами, то сильнее сжимая их, то расслабляя, и даже слегка покачивался вперёд-назад, то теперь он как будто поддался чьему-то злому заклятью, обращающему людей в статуи. Или в роботов. Эрик почувствовал себя роботом, у которого в один миг остановились все системы и кончился заряд. Это было так просто. Так совершенно и непростительно очевидно. Всё настолько лежало на поверхности, что стоило хорошенько хлопнуть себя по лбу, чтобы проверить наличие хоть какого-нибудь мозга. Разумеется, это был Шмидт. Ну зачем, зачем Энджел лезть в его стол, если она просто помогала ему с уборкой? Ей сказали это сделать. У Эрика не было и мысли о том, чтобы винить горничную, он вдруг увидел всю ситуацию как на ладони: вот гувернёр подходит к ней, вот обеспокоено сообщает, что заметил странную деятельность дворецкого у спальни хозяйки, вот говорит, что лучше проверить… И, конечно, она пошла. Испугалась, наверняка испугалась, почему-то Леншерр не сомневался в том, что Энджел хотела отказаться от подобной проверки чужой комнаты, но Шмидт вполне мог намекнуть, что как бы не стать ей соучастницей кражи в таком случае. Что ей оставалось делать? Шмидт на деле оказывался не просто тварью, но и хитрой тварью: стоило ему поделиться своим ужасающе хладнокровным и расчётливым планом с дворецким, так он сразу подстраховался, сделав так, чтобы Эрику ни в коем случае не поверили. Разумеется, теперь любая попытка предупредить чету Ксавье будет выглядеть как желание обвинить кого-то другого, чтобы отвести внимание от себя. Да и кто поверит вору? Сердце болезненно сжалось. Он так и не объяснился с Чарльзом, не успел ничего ему рассказать про Клауса, не успел предупредить. Утром просто занёс ноутбук в комнату к младшему Ксавье, проверил будильник юноши, чтобы тот разбудил его именно к завтраку, а не раньше, и отправился на кухню, не поднимать же Чарльза в выходной? Эрик надеялся, что всё успеет, но ошибся — его опередили на целую ночь. И что теперь думает Чарльз? Он даже не пришёл в комнату к своему дворецкому, что, наверное, и было правильным, наверняка теперь за Эриком глаз да глаз, к чему лишние вопросы и подозрения… Но всё-таки у мужчины не могли не появиться мысли о том, что он подвёл своего молодого хозяина, обманул и его доверие, разочаровал… предал. Даже не делая ничего дурного, Эрик чувствовал себя бесконечно виноватым в случившимся. Если ему скажут уходить, кто защитит Чарльза? Кто убережёт его от рук Шмидта, который, в этом Эрик не сомневался, будет всеми силами стремиться осуществить свои злые намерения? Леншерр был привязан ко всей семье Ксавье, безусловно, но центром его мира был юноша с голубыми глазами, которому угрожал человек, способный убивать. Эрик знал это, он чувствовал, что руки гувернёра по локоть, если не по плечи, в крови, которую он скрывает, но не особенно стремится отмыть. Нужно предупредить Чарльза, обязательно нужно. Может, предложить ему сбежать? Эрик потряс головой, только теперь выходя из оцепенения. Кажется, именно эта бредовая мысль вернула его к реальности, заставив начать соображать. Нет, сбегать, конечно, нельзя, отец Чарльза тут же поднимет на уши всех — и их найдут в мгновение ока. Но рассказать юноше обо всём нужно было немедленно, кто знает, когда Эрика попросят покинуть дом?.. Что он сделал хорошего в своей жизни? Кого спас, кому помог? Было ли что-то, ради чего стоило продолжать жить и бороться? Чарльз, Чарльз и снова Чарльз. Везде он. Единственная причина и цель всего — он. Человек, научивший чувствовать робота, тот, кто разбудил сердце Эрика, которое спало давно и крепко, не имея возможности напомнить хозяину о своём существовании. Да, определённо, Чарльз был его ангелом-хранителем, а вот кем он сам, Эрик, был для этого юноши, готового полюбить весь мир, но отдавшего свою любовь простому дворецкому? Леншерр решительно поднялся с кровати, поправляя перчатки и даже слегка приглаживая волосы по привычке. Он не знал, что скажет, но не мог больше бездействовать, ведь именно нерасторопность привела к таким плачевным последствиям. Несколько шагов — к двери, Эрик уже взялся за ручку, как вдруг снова замер, поражённый внезапной мыслью. А если Чарльз ему уже не верит? Если эпизод с ожерельем стал пропастью между ними, если Ксавье уже не хочет ни видеть, ни слышать своего дворецкого? Эрик сглотнул. Нет, мысль не была внезапной, она червячком сомнения ползала по полотну последних событий, и вот сейчас этот червячок прогрыз дырку, вывалившись на него всей своей тяжестью. Если Чарльз разочаровался в Эрике и не захочет говорить?.. Леншерр глубоко вдохнул и медленно выдохнул, гася внутреннюю панику. Пальцы, затянутые в белую ткань, сильнее сжались на ручке двери. Был ещё один способ спасти чету Ксавье и их сына, которого Эрик любил всем сердцем. Способ простой и действенный. Петли двери слегка скрипнули, выпуская бесшумно ступающего дворецкого в коридор. Эрик знал, что это за способ, и был готов к нему прибегнуть.* * *
My mind is playing tricks on me I am not as stable as I used to be Pushed and shoved, you know you're going too far I will not break my back for you no more I am gonna go my way, I am gonna take control Time to wake up and dig myself out of this hell ♫ The Prodigy & Pain – Shut your mouth!
Эрик знал, где искать Шмидта. На этот раз дворецкий запер свою комнату, опасаясь «продолжения банкета», кто знает, на что ещё способен этот человек, и рисковать Леншерр не хотел. Он мог найти гувернёра сразу, но перед этим собирался сделать ещё одну попытку пересилить себя и поговорить с Чарльзом. Эрик легко добрался до комнаты своего молодого хозяина, но так и не смог постучать — он просто простоял напротив двери минут десять, то поднимая руку, то опуская, борясь с паническими атаками и испытывая жуткое дежавю. Так было и в прошлый раз, когда он не имел возможности заговорить с Чарльзом — в момент их разлада, в котором он был виноват сам. И сейчас Эрик чувствовал себя виноватым, он просто не мог отогнать мысль о том, что всё сложилось бы иначе, найди он в себе силы и смелость сразу сообщить мистеру и миссис Ксавье, что подозревает нового гувернёра в домогательствах к их сыну и общей недобропорядочности. Может, не появись он в этом доме, Шмидт бы тоже не ворвался в жизнь семьи Ксавье? Эрик сжал правую руку в кулак и опустил её, с трудом заставляя себя вдохнуть и делая шаг назад от двери в комнату Чарльза. Если бы да кабы, у истории нет сослагательного наклонения, Шмидт уже был здесь — и был угрозой для этого дома. Леншерр был в этом доме дворецким, а значит, должен был его защищать. И собирался этим заняться. Комнаты гувернёра были не так далеко, и Эрик, миновав пару коридоров, вошёл без стука, понимая, что правила приличия в данном случае не занимают для него какое-либо из приоритетных мест. В особняке, кстати, было тихо, ужасающе тихо, что Леншерр не мог не ответить, но постарался не заострять на этом своё внимание — сердце и без того то и дело стучало где-то в совершенно неположенных местах, то как будто перемещаясь в живот, то гулко отдаваясь в горле, мешая дышать. Дворецкий не стал запирать за собой дверь, сомневаясь, что Шмидт попробует от него сбежать. Эрик не взял с собой ничего, что могло бы ему помочь, но он был полностью уверен в том, что и голыми руками справится. Точнее, руками в перчатках. — Долго же ты, — мужчина поднялся из-за стола, сразу поворачиваясь к нему и демонстрируя зажатый в пальцах нож, припрятанный явно после завтрака; как и Эрик, Шмидт был в перчатках, только чёрных. — Этим ножом не так просто убить человека, — холодно заметил Леншерр, преграждая гувернёру путь к двери. — А мне не нужно никого убивать. Эрик не успел ничего сделать, как Шмидт в несколько быстрых движений нанёс себе несколько порезов, не жалея ни пиджак, ни рубашку, ни брюки. Он делал всё левой рукой, имитируя действия нападавшего, как если бы автором этих ударов был, например, Леншерр. Дворецкий прищурился, наблюдая за тем, как быстро пропитывается ткань кровью, умереть от такого было, конечно, нельзя, но выглядело всё достаточно убедительно. Последним порезом стала рана на щеке, гувернёр полоснул себя безжалостно, даже не поморщившись, наоборот, он улыбался — широко и хищно, должно быть, надеясь этим напугать Эрика. Но он допустил ошибку, думая, что всё ещё может влиять на состояние Леншерра, пользуясь его прошлым: сейчас для дворецкого не было ничего важнее сохранности семьи, которой он был верен, поэтому детские воспоминания и страхи отправились под крепчайший замок в самые закоулки подсознания. За те часы, что Эрик успел провести в одиночестве, он многое обдумал. Он один и ему нечего терять, кроме Чарльза, а именно своего молодого хозяина он и потеряет, если позволит Шмидту выиграть эту личную войну, значит, проигрывать было нельзя. И Леншерр пришёл сюда с одной целью: уничтожить Клауса Шмидта, даже если придётся его задушить его же чёрным галстуком, но у гувернёра, кажется, было своё мнение по поводу того, как должны развиваться события. — Ты же не думаешь, что сможешь со мной справиться? — мужчина ухмыльнулся. — Мне осталось только вырубить тебя, малыш, и тогда к краже добавится нападение… — Я убью тебя, — спокойно ответил Эрик, подходя ближе. — Чего бы мне это ни стоило. — Отлично, не придётся имитировать борьбу. Другой реакции Шмидт и не ожидал, он перекинул нож в правую руку, делая шаг назад, ближе к окну и принимая оборонительную позу. Леншерр расстегнул несколько пуговиц на своём фраке, не желая порвать столь ценную вещь, и в этот момент из приоткрытого окна послышался звук тормозов: кто-то подъехал прямо к главному входу. — О, это за тобой, — гувернёр кинул короткий взгляд на улицу. — Полиция уже здесь, Эрик, ты успел попрощаться со своим маленьким Чарльзом? — Шмидт демонстративно медленно облизнулся. — Знаешь, я смогу его утешить, каждый из нежных тонких лепестков этого маленького цветочка… У Эрика перед глазами всё потемнело, ярость, копившаяся так долго и выплёскивавшаяся крохотными порциями во время коротких приступов гнева, наконец, нашла выход, словно вулкан, который до этого только бурлил с небольшими вспышками лавы, вдруг начал своё извержение, уничтожая всё на своём пути. Дворецкий сбил Шмидта с ног одним движением, они покатились по полу небольшой комнаты гувернёра, и Эрик преследовал только одну цель: как можно быстрее расправиться с этим человеком, чтобы тот больше никому не смог причинить вреда. Он не услышал шаги в коридоре, не почувствовал удар в бок и не ощутил тёплую кровь, которая мгновенно залила его рубашку и фрак. Эрик смог добраться до горла Шмидта и теперь сжимал его пальцами обеих рук, с каким-то отстранённым удивлением замечая красные капли на белой ткани перчаток. — Он будет моим… — гувернёр хрипел, смеясь и задыхаясь, и это было бы жутко, если бы Леншерру не было плевать. — Он никогда твоим не будет, — прорычал сквозь зубы Эрик, сильнее стиснув пальцы, но именно в этот момент кто-то схватил его со спины за плечи, безуспешно пытаясь остановить. — Эрик, нет… — знакомый до боли голос пронзил тьму, окутавшую сознание дворецкого. — Эрик, не надо!.. Леншерр смотрел на свои руки, он был в одном движении от того, чтобы сделать то, чего хотел, что должен был, что было просто необходимо сделать… Но голос звал его по имени, голос просил перестать, голос умолял, и Эрик услышал в нём слёзы. Одно движение — и для Шмидта всё будет кончено. Всего одно движение… — Эрик, пожалуйста…