После войны

Едва Гермиона оказалась дома, как что-то тяжёлым грузом снова начало давить на нее. В этот вечер, такой несуразный, отвратительный и болезненный она почувствовала себя свободной. За пределами маленького дома она почувствовала себя вновь человеком, а не случайной ошибкой. Вышла в свет, хоть и с тотальным провалом. Вышла и увидела других людей. И каждый из них пытался восстановить разрушенное в себе войной. И тогда, на сцене, когда Грейнджер наконец-то сказала правду, в ней что-то щёлкнуло. Волшебница хотела сделать это во имя родителей. Хотела отдать свой долг. Но как она его отдаст, если станет такой же лживой тварью, как все они? Она поняла, что это не выход. Гермиона вернулась не домой. Лишь в свою тюрьму. Она ничего не решила этим балом, лишь добавила вопросов. Как хорошо было не знать… Не задумываться о возвращении и не претерпевать такое фиаско. Ещё и Малфой за ней увязался какого-то черта. Чего он добивался? Мерзкое ощущение накатывало волнами. Она пила с ним. Шутила. Просто, блять, разговаривала. Глаза застелила пелена, как и всегда, когда на Грейнджер накатывала волна воспоминаний из прошлого. Она лежит на холодном полу Малфой-мэнора. Слух подводит ее. Беллатриса Лестрейндж со своей копной черных как смоль волос прямо над ней, трясется от ярости, что-то говорит, но Гермиона не слышит. Боль обострила нервные окончания, судороги сводят все тело, а ведьма болтает о чем-то. Собственные крики лишили Грейнджер возможности различать звуки. Зато зрение как никогда обострилось. Глаза бегают по огромному залу в поисках того, за что можно зацепиться, чтобы не видеть Лестрейндж, чтобы не умереть, чтобы не сломаться. И она видит его. Драко Малфой стоит у портьеры. Он выглядит напуганным, потрясенным. А Гермиону разбирает ненависть. Лютая ненависть, выжигающая сердце, но сохраняющая разум в этой безумной пытке. Это стало тем, за что она цеплялась. Он боится смотреть ей в глаза. И в ее висках стучит лишь одно:«НЕНАВИЖУ». Гермиона упала на пол. Слезы градом лились из глаз. Она снова не могла остановить это. У нее не получалось прервать поток воспоминаний, никогда. Словно ныряешь в омут памяти, и нельзя выплыть, пока ты не досмотришь. Задыхаясь, она пыталась отползти в ванную. Нужна была вода, холодная. Но Гермиона не могла сдвинуться и лишь беспорядочно била руками по полу. — Пожалуйста… — простонала она, — Пожалуйстааа… — ДА ПОМОГИТЕ ЖЕ, — завизжала девушка, заходясь в рыданиях. В тот же момент из всех окон, словно ударной волной, вынесло стекла. Кто-то сильный и теплый подхватил ее на руки. — Тише, все хорошо, ты в безопасности, — прошептал до боли знакомый голос. Но она сейчас не понимала даже где находится — в своем доме или треклятом поместье. И ей было абсолютно не до загадочного голоса. Лишь бы прекратилось. — В воду, прошу, — прошептала девушка. Он донес ее на руках и бережно уложил в глубокую белую ванную. Потекла вода. Гермиона чувствовала, как ее красивое платье намокает, полностью прилипая к телу. — Холодную, — на выдохе произнесла она. Вода стала ледяной. Она действовала на девушку как отрезвляющее заклятие. Кошмар отступал, а вместе с его уходом прояснялся и окружающий мир. Гермиона погрузилась под воду с головой. Выглядело это как ритуал. Бледная заплаканная девушка в черном платье, с отпечатком мучений на красивом лице, сложив руки крестом на груди исчезает в прозрачной ледяной воде. Но это был не ритуал. Это было спасение. Её способ избавляться от теней прошлого. Её способ заключался в выборе физической боли взамен моральной. В обстоятельствах, которые могли бы встряхнуть ее, обозначить черту между реальностью и воспоминаниями. Физическая боль лучше моральной. Вот, что четко знала Гермиона Грейнджер. Но кто-то нагло выдернул ее на поверхность. Кто-то не дал ей насладиться пронзающим до костей холодом. Кто-то оказался кричащим Драко Малфоем. — Ты, блять, вообще сумасшедшая?! Гермиона откинула его от себя мощной волной невербальной магии. Было уже не до сантиментов. Он. Вошёл. В её. Дом. Он! Участник ее худших кошмаров! Гермиона поднималась из ванной, словно чудовище из недр океана. Карие глаза горели огнем, а кончики пальцев потрескивали и светились от нарастающей и практически неконтролируемой магии. — Ты?! Как ты посмел? — в голосе явственно проступала нотка истерики. Она начала давить на него прессом. Малфой начинал задыхаться. — Эти кошмары-твоя вина! Это твоя тетка меня пытала, пока ты стоял в стороне. Блядский ты трус! — кричала Гермиона и усиливала давление пресса с каждой фразой. Заклинания вылетали на выдохе, вместе со словами, словно только и ждали момента. Блондин стал цепляться за стену, пытаясь вжаться в нее, пытаясь отодвинуться от невидимой тяжести. Но у него ничего не получалось. Контрзаклятия не работали. Грейнджер давила чистой силой. Он пытался что-то сказать, но едва он открыл рот, как почувствовал вкус металла. Его кожа начала рваться. Пресс где-то давил сильнее, где-то слабее, но это было ещё хуже. Казалось, что кости уже начинают ломаться под натиском. Ярость Грейнджер накачивала пресс силой, но едва она увидела кровь и разрывы на коже Малфоя, как все исчезло. Ей стало мерзко. Но теперь от самой себя. Кем она стала? Карателем? Она никогда такой не была. Гермиона Грейнджер никогда не была жестокой. Война-это другое, но она ведь закончена. Девушка со стоном опустилась на пол. Она уже была на пороге ванной — так далеко её загнала ярость. Ветер летал из одного окна в другое, попутно унося многочисленные мелкие листы с поверхностей. Малфой прерывисто дышал, а Гермиона замерла, разглядывая масштабы своей импульсивности. На Малфое не было живого места. Он сполз по стене и остался там в полулежащем положении. — Я сука, — севшим от крика голосом прошептала Гермиона. — Я больная сука. Девушка призвала палочку и начала работать с ранами. Заживляющие чары медленно, но верно затягивали все разрывы от неравномерного пресса Грейнджер. Малфой не издавал ни звука. Даже не шевелился. На какой-то момент Гермиону пронзила страшная мысль, что она убила его. В страхе она прислонилась к груди мужчины, чтобы услышать стук сердца. Малфой был жив. И слава богам. Ещё одной смерти она себе не простила бы. Когда все повреждения были устранены, Гермиона легла рядом с блондином. Странную картину они представляли собой: полностью окровавленный Малфой и мокрая Грейнджер с руками в крови. — Прости, что я сделала это. Зато теперь можно считать, что мы квиты. Он впервые пошевелился, повернув голову в ее сторону. — Квиты, Грейнджер? — прошипел Малфой. — Я пытался тебе помочь, а ты меня чуть не раздавила. — Но мои кошмары-это твоя вина, твой чертов дом! — снова начала заводиться Гермиона. — Да, — устало пробормотал Малфой. — Дом, который я ненавидел всю жизнь. Да, моя вина, потому что я тебе не помог. Я согласен со всем. Я ублюдок. Но давай прямо сейчас решим, — он сел, едва подавив стон, — либо мы отпускаем войну сейчас, либо я больше никогда не появлюсь на твоём пороге. — Самый дерьмовый ультиматум из всех существующих, — со смешком заметила девушка, — словно тебя кто-то сюда звал. — Да или нет, Гермиона. Он впервые произнес ее имя. Произнес без издевок. Так, словно хотел достучаться до нее. Это подействовало на волшебницу странно. Она неожиданно поняла, что условие имеет смысл, вес. Что с его уходом можно действительно что-то потерять. Малфой единственный, кто проявил интерес к ней за многие годы. Единственный, кто не кидал на нее сочувствующего взгляда, словно Гермиона-умалишенная. Он единственный, кто пришел ей на помощь, когда она умоляла об этом. Но как можно забыть годы, воспоминаниями о которых она жила? Как можно забыть эту боль, животный страх и ненависть, проникшую в нее вместе с запахом крови? Как иначе относиться к человеку, которого считала всю жизнь врагом? — Я не знаю. — Гермиона тоже села и теперь смотрела прямо в глаза блондину. — Я не знаю, получится ли у меня… Но я постараюсь. Малфой облегчённо выдохнул. — Теперь я могу пойти в ванну и смыть с себя кровь не ожидая заклятий в спину? — с лёгким смехом произнес мужчина. — Да, — Гермиона улыбнулась. — полотенца в шкафчике справа от зеркала. Едва блондин переступил порог ванной комнаты, как послышался разочарованный вздох. Зеркало было разбито, а осколки разбросаны по всему кафельному полу. — Да уж, Грейнджер! Ты просто королева хаоса. Девушка впервые окинула сосредоточенным взглядом дом и засмеялась. Все было вверх дном. И Малфой, склонив голову на бок, наблюдал за Гермионой. Её растерянность рассмешила его. Их смех разливался по всему дому. Впервые за много лет это были не крики. Впервые за много лет Гермиона чувствовала себя живой. Среди бардака, крови и неловкости застарелой ненависти. Они были живы и совершали огромный шаг вперёд. Так рухнула первая стена. Так ненависть утрачивала силу.