Восемь килограммов тепла (раб. Осень)

В этом году осень в Берлин пожаловала резко. Еще с конца августа как-то мерзко похолодало, липы и каштаны усиленно сбрасывали листву, осыпая прохожих золотисто-коричневым дождем. Рихард сидел в уютном, но таком твердом плетеном кресле на просторном балконе, наблюдая за вечерним городом, за светом неоновых вывесок, слушал голоса шедшей по улицам и громко смеявшейся молодежи. Плечи укрывал мягкий шерстяной плед, руки грела большая обернутая черным кашемировым шарфом кружка с мятным чаем. В воздухе смешался запал уходящего лета и наступающей на пятки осени, такой прекрасной и тоскливой одновременно. Легкая апатия холодила душу, приятная светлая грусть согревала сердце. Свежий ветер обдувал лицо, покрывал мурашками спину и руки, щекотал голые ступни и, казалось, нес призрачные перемены. Еще не было по-настоящему холодно, но и летняя жара отступила насовсем. На кофейном столике лежал пухлый, почти до конца исписанный блокнот. Второй за полгода. Туда, по совету психиатра, он записывал все что его волновало, раздражало, радовало, все события, так или иначе повлиявшие на его настроение, записывались туда. Сперва было до чертиков непривычно, он пропускал дни и даже недели, но со временем приходило все большее и большее моральное облегчение, и он и сам не заметил, как стал записывать туда все. Рихард прикрыл глаза, задумываясь обо всем и ни о чем. Он хотел слетать в Америку, тем более что он написал несколько, как ему казалось, действительно хороших и полных смысла песен. Его минутную задумчивость прервал звук упавшего нечто, и он приоткрыл один глаз, обнаружив перед собой сидящего на стеклянном журнальном столе кота, который ехидно смотрел прямо ему в глаза, выставив переднюю лапу, которой скинул со стола блокнот. Не разрывая зрительного контакта, пушистый узурпатор скинул со стола и именную ручку Рихарда, которая упала тому на ногу, а затем медленно, вальяжно опустил лапу на место. Круспе улыбнулся черному разбойнику, не спеша поднимать упавшие предметы, попытался погладить кота, но тот положил на руку большую мягкую лапу, будто бы отодвигая холодную человеческую конечность куда подальше от себя. Гитарист лишь хмыкнул в ответ, переводя свой взгляд с кота на яркие небоскребы и вновь погружаясь в свои мысли. Завести питомца было единоличным решением Тилля — Рихард это обнаружил, когда по возвращению из Америки домой его встретил не кто иной как большой черный мейн-кун, которого Тилль то ли купил, то ли взял в приюте. Два своенравных существа — Рихард и кот — не слишком хорошо ладили друг с другом, показывали характеры, ревновали Линдеманна. С тех пор не раз звучал по-детски наивный вопрос Рихарда: «Ну вот и кого ты теперь больше любишь, меня или этот восьмикилограммовый комок шерсти?», на что Тилль всегда как-то странно улыбался, обнимал сопротивляющегося Рихарда, целуя того куда-то в макушку, и уходил кормить этот самый восьмикилограммовый комок, который он ласково называл «Ричи». «Совсем крыша на старости поехала, тьфу», — в свою очередь бубнил себе под нос Рихард, слыша как какого-то котяру называют почти его именем. Что-то мягкое, теплое и приятное коснулось его руки, и Рихард было подумал, что наконец вернулся Тилль, но это всего-то кот положил свою лапу, с интересом заглядывая в чашку, из которой вместе с паром исходил аромат мяты и мелиссы. Затем Ричи перебрался на колени к Рихарду и потерся о ладонь своей массивной пушистой головой, позыркивая молочно-голубыми глазами. Круспе хотел согнать наглое и довольно тяжелое животное, но что-то его остановило. Может, тепло, исходившее от него, может и тот факт, что кот впервые сам просил у него ласки. Рихард мелкими глотками допил уже остывший чай, отставил кружку в сторону, пошарил по карманам в поисках сигарет, достал одну и зажал меж губ. Привычным движением похлопал по столу в поисках зажигалки. Котяра не поленился выбросить и ее, да еще и черт знает куда. Вставать и лазить раком по холодному полу совсем не хотелось, да к тому же «комок» теперь мирно посапывал, свернувшись калачиком, и приятной тяжестью грел ноги. Где-то рядом послышался звук чиркающей зажигалки, и в следующий миг его покусанную сигарету заботливо подожгли. — Здравствуй. — Тилль устало улыбнулся, притянул второе кресло и сел совсем рядом, лицом к Рихарду. — Вижу, вы наконец подружились? — Привет, долго ты сегодня. Как мать, надеюсь, ей лучше? — Круспе выдохнул облачко дыма куда-то вверх и якобы в знак дружбы с котом погладил того по голове. В свою очередь кот уже проснулся, и заприметив любимого хозяина уселся на коленях Круспе, массируя когтистыми лапками бедро последнего, громко мурча и трясь головой о протянутую руку Тилля. — Да. Врачи говорят что состояние стабильное и нет поводов волноваться, но я не могу не тревожиться. Боюсь, что может случиться что-то еще. — Она обязательно поправится, Тилль, все будет хорошо. Ты уже сделал все что мог, нам остается лишь ждать. — Рихард взял ладонь Тилля, переплел их пальцы и уложил на подлокотник. Сверху на их руки легла теплая кошачья морда. — Знаю, знаю. — Линдеманн на минуту задумался и вздохнул. — Здесь так холодно, а ты сидишь босиком, еще и так поздно. Пойдем. Рихард без слов поднялся, согнав-таки кота и потушив в пепельнице бычок, и последовал за Тиллем, не расцепляя рук. После столь тяжелого дня дико хотелось спать, и оба, наспех приняв душ, завалились в мягкую пучину кровати, уносясь в страну Морфея в согревающих объятиях друг друга. — Все обязательно будет хорошо. — прошептал Рихард куда-то в темноту, чувствуя спиной тепло чужого тела и ровное дыхание на своем плече.